Покончив с едой, не торопясь убрал посуду. Я был чем-то легко и
непонятно встревожен. И поэтому делал все нарочно медленно. Такое
ощущение, будто я делаю все это машинально, и мне нужно делать что-то
совершенно другое, но что именно - не пойму. Вокруг меня будто бы
образовалась какая-то странная пустота. Иллюзия глубокого вакуума, подумал
я. И направился к пульту бункерной коммутации.
Болла нет ни в одном из других помещений станции. Эту новость я прочел
по узорам желтых огней на приборных панелях. Все люнеты задраены наглухо,
воздухообменные устройства там не работают. И я прекрасно знаю, что Болл
не должен находиться в воде. В его состоянии это было бы равносильно
самоубийству. Спирт на такой глубине - губительнее самого сильного яда.
Остается одно: мезоскаф...
Вот видишь, ты испугался. Пока эта мысль таилась где-то в глубинных
сферах мышления, ты был встревожен, и только. Теперь же, когда подозрение
четко оформилось, ты испугался по-настоящему... Говорят, акванавтам страх
не знаком. Это неправда, знаком. И больше всего боятся они одиночества. Я
тоже боялся остаться один. Но больше всего я боялся признать Болла трусом.
Я подошел к акварину и прижался лбом к поверхности прохладного стекла.
В кристально чистой воде на фоне светло-коричневого холмистого однообразия
порхала станка черно-голубых изящных рыб с длинными плавниками.
- Он не мог этого сделать, - подумал я вслух.
- Мог, - прошептал за стеклом кто-то знакомый. - Мог, потому что ему
было страшно.
- Дюмон, - сказал я, разглядывая плавники изящных рыб. - Все мы люди, и
всем нам иногда бывает страшно. Правда, с другой стороны, мы разные все по
качеству нервной оснастки... Не знаю, какими нервами армирован Болл, но в
том, что он честный малый, я не хочу сомневаться. Мезоскаф в ангаре,
Дюмон.
- Не надо усложнять, - сказал Дюмон. - Не надо никого оправдывать.
Страх - это пропасть. Над пропастью можно либо пройти, либо сорваться. Я
тоже честно пытался пройти, но сорвался... Трудно держать равновесие там,
где на каждый квадратный миллиметр твоих ощущений давят тысячи тонн
холодной воды, а на каждый твой нерв приходится добрая сотня присосков
чудовищных спрутов. И вовсе уж нельзя, невозможно держать равновесие, если
в твой череп, словно змея, вползает цепочка немыслимых и нелогичных
фактов, ключ к разгадке которых утерян. Потом - другая цепочка, бутылка
виски, задраенный люк мезоскафа...
- Цепочка предательств, - подытожил я. - Да, наверное, все так и
было... Но в одном ты прав: наша обстановка как-то уж очень располагает к
панике. И мне труднее, чем вам. Чем Пашичу, Боллу, тебе. Потому что вам
всем наплевать на странное слово - "Аттол", даже прочитанное наоборот. А
мне... У меня...
Я плотнее прижался к стеклу. Кому нужна моя жалоба?
- Дюмон, - сказал я. - Для того, чтобы выяснить, где мезоскаф, мне
нужно просто пойти и увидеть ангар своими глазами. Но я не пойду
проверять. Потому что твердо уверен: мезоскаф там, на месте. Болл не мог,
не имел права быть трусом.
Пол под ногами дрогнул. Бункер наполнился гулом; работали компрессорные
установки. Я вздохнул с облегчением.
- Мезоскаф не всплывал, Дюмон. Болл возвращается в бункер.
Гул нарастал. Силуэты порхающих рыб с длинными плавниками исчезли. Я
смотрел на опустевшее дно, пытаясь уразуметь, как и зачем проспиртованный
Болл отважился выйти в воду. Еще меньше я понимал, как ему удалось оттуда
вернуться... Конечно, я принял какие-то меры, но одной профилактической
инъекции, право же, недостаточно. Ладно, главное - жив. Минут через восемь
он будет здесь и все объяснится.
Я поднял крышку люка и неторопливо зашагал по салону. От люка до пульта
- шагов ровно шесть. На обратном пути я должен был сделать не меньше. Но
сделал два... Над краем горловины люка я увидел черную лапу.
Это не лапа, это - рука. Между пальцами влажные перепонки. Пальцы
судорожно ухватились за барьер, и на мгновение показался черный шар
головы. Ворсистый с теслитовыми пузырьками глаз. Лязгнул металл, ствол
квантабера вспыхнул удлиненным отблеском грани.
Я плохо соображал в эти секунды. Просто стоял и смотрел. Черные пальцы,
царапнув барьер, соскользнули, закатился шар головы, гулко и страшно
грохнули ступеньки трапа. Гремело все тише и тише, и, наконец, - мягкий,
но слышный, с мокрым отшлепом удар. Все... Нет, не все, зазвенела струна,
донесся ломкий треск, потом - замирающее шипение. Смолкло. Теперь кажется,
все...
Два прыжка - и я у горловины люка. Нырнул. Завертелся штопором вокруг
опорного стержня, спрыгнул на пол. Склонился над распростертым телом
товарища.
Он лежал лицом вниз, уткнувшись в приклад дымящего паром квантабера.
Огромный, черный, неподвижный. Кончик спинного плавника жалко обвис,
правый ласт полуоторван. Странное морское существо, случайно извлеченное
на палубу глубоководным тралом... Воздух пропитан запахом горелой краски:
на дверце одного из сейфов - темный кратер от лучевого удара... Он
стрелял, ему плохо. Ему очень плохо, раз он стрелял.
Рывком переворачиваю Болла на бок. Ч-черт, руку ожег о квантабер!
Взваливаю тяжело обвисшее тело себе на плечо. Неудачно, головой вперед, и
теперь мне мешает видеть плавник. Ладно, двигай быстрее!
Передвигаюсь почти вслепую. Зачем-то включился контакт плавника, и я
получаю в лицо серию хлестких ударов. Не могу удержать трепещущий плавник
одной рукой и, зверея, впиваюсь в упругую мякоть зубами. Губы и нос,
разумеется, в кровь, на языке - соль и горечь с неожиданно крепким запахом
моря.
После трудного спуска в батинтасовый зал выхожу, наконец, на "прямую".
Бегом к барьеру круглого резервуара. Только бы не поскользнуться! Только
бы не... Так я и знал!
Спотыкаюсь в полуметре от цели. Однако удачно. Переваливаю барьер и с
шумным всплеском погружаюсь в мутные зеленоватые волны. Последняя
затрещина от плавника.
Жидкость мгновенно вскипает, накручивая пенистые водовороты. Задыхаюсь
от едкого запаха, чувствую, как на мне расползается одежда. Стараюсь
держать Болла рядом - он скользкий. Все скользкое, все расползается
мягкими комками слизи. Как я намерен отсюда вытаскивать Болла? Конечно, за
пояс, как же еще. Руки в петли подъемника, глубже, под самые под мышки.
Так, теперь за пояс и прямо в горячее облако душа. Это счастье, что пояс
не растворим.
Большое, мертвенно-синее тело - страшно смотреть. Распято в "колесе
обозрений", руки и ноги в пружинах, - тело убитого гладиатора. В каком это
фильме? Не помню. Только и запомнилось: подвешенный вниз головой труп
гладиатора - такое всегда впечатляет.
Скрипят и щелкают пружины, Болла трясет. Трясет беспощадно. Но я уже не
смотрю - в лихорадочной спешке готовлю кислородный зонд. Нужна немедленная
вентиляция легких, иначе - асфиксия, смерть...
Нажимаю педаль. Сверкающий обод "колеса" опрокидывается под раковину
пневмостата. Стоп, что-то нужно еще... Ах, да! Срываю ласты с неподвижных
ног. Пояс срезаю ножом. Тем же ножом расжимаю плотно сжатые челюсти.
Зонд!.. Мягкий, очень мягкий, плохо идет. Легче в движениях, легче! Как
говорил наш одесский инструктор - "не применяйте грубую силу!" Когда
учили, был манекен. "Это чтоб меньше эмоций, - ухмылялся инструктор. - Чем
меньше эмоций, тем больше гарантий, что руки сами сделают все быстро и
правильно. Если, конечно, придется". Вот и пришлось... Насчет "эмоций" -
это вранье, но руки, действительно, действуют сами, легко и проворно, так,
как учили. Готово, можно включать!..
Первый принудительный вздох. Шипит кислород. Голая грудь под
прозрачными стенками раковины вздымается и опадает. Размеренно, как при
естественном дыхании. На приборной шкале в такт маятникообразным движениям
качалки меняют друг друга какие-то надписи. Что за слова - отсюда не
видно. Должно быть, названия каждого такта: давление, атмосфера и вакуум.
Давление - атмосфера - вакуум... А мне кажется: смерть - равновесие -
жизнь, смерть - равновесие - жизнь... Где остановится чаша весов?..
Нарастает тревога. Спокойней, с асфиксией можно бороться. Если это только
асфиксия...
Включен ингалятор. В кислородный канал поступает аэрозоль сильно
действующего лекарственного вещества. Его назначение - стимулировать
работу сердечной мышцы. Смерть - равновесие - жизнь... Теперь самое
трудное - ждать.
Проходит минута. Жду. Синеватые веки, щелки чуть приоткрытых глаз. В
щелках - фарфоровый блеск неподвижных белков. Смерть - равновесие - жизнь,
смерть - равновесие...
Я делал все, как нас учили - зонд, кислород, пневмостат, ингалятор...
Наверное, плохо учили. Вторая минута уже на исходе, и я не знаю, что еще
сделать. Мне нужно куда-то бежать, что-то искать, принести, на что-то
решиться!.. Куда? Что? И на что? Мысли путаются, ноги слабеют, я не в
силах тронуться с места. Впервые в жизни пожалел, что я не животное.
Хотелось сесть на задние лапы и взвыть, по-волчьи, жалобно и протяжно...
Стоп! Кажется, выть не придется!..
Я пропустил момент, когда Болл изменился. Минуту назад он был какой-то
весь темный и деревянный, напоминал мертвеца. Сейчас он походит на
спящего, расслабился, порозовел. Веки сомкнулись, белков не видно. Все
правильно, все так и надо! Теперь я знаю, что делать.
Дрожащими руками удаляю зонд. Сейчас вполне достаточно обыкновенной
маски. Откуда-то со стороны доносится громкий всплеск. Странно, что это
там?.. Я уже кажется, слышал какие-то всплески, но поглядеть не
удосужился. Ладно, все другое йогом... Выключаю приборы. Дыхание
самостоятельное, пульс близок к норме. Укрепляю маску, осторожно
перекладываю Болла на пол. Дрожь в руках Почему-то трудно унять. Ничего,
это пройдет, просто я перенервничал.
Я сполоснул лицо холодной водой. Саднили губы и нос. Кроме того, я
испытывал странное неудобство, словно чего-то мне не хватало. Не сразу
понял чего, и несколько секунд усиленно соображал. Наконец, догадался:
одежды. Я был гол, как Адам, если не считать лохмотьев, которые остались
от ботинок.
Надел халат и подошел к Боллу. Взвалить его на себя оказалось делом
нелегким. Взвалил. Неудачно - ногами вперед, и теперь мне не видно, как
держится маска. Пощупал - отлично, на месте. Поехали!.. Опять что-то шумно
всплеснуло. Я повернулся к большому бассейну. И чуть не уронил Болла...
Я побежал. Бежал в сторону люка, не чувствуя тяжести ноши, не чувствуя
вообще ничего, кроме безумного желания быстрее, как можно быстрее влететь
в дверь. Взбежал по трапу. Дверь автоматически открылась. Потом
автоматически закрылась. Но я уже падал на плиты круглого зала. Вместе со
мной падал Болл.
Я приподнялся на руках и сел. Болл тоже сел. Сорвал маску, потрогал
затылок.
- Будет громадная шишка, - сообщил он и закашлялся.
Я посмотрел на овальную дверь. Потом на Болла.
- Грэг, ради бога... - начал было он и осекся.
Это он увидел мои глаза.
Я оставил Болла в каюте, вышел в салон. Быстро переоделся и направился
в рубку. Сел за пульт. Представил себе, как сейчас эта тварь копошится в
бассейне, и вздрогнул.
Что же в конце концов происходит? Здесь - кальмар, там - кальмар. Куда
не повернись - кальмар. Умный кальмар, знающий азбуку Морзе и русский
алфавит. Его, кальмара, не трогают Манты. Он любит глазеть в акварин,
плавать рядом с людьми, он боится квантабера, но не боится проникнуть в
бассейн батинтаса. Остается махнуть рукой на условности и пригласить
кальмара в салон. А потом познакомить кальмара с Дуговским.
Есть другой вариант: взять квантабер и разом покончить со всеми
загадками. Пока кракен в ловушке. Ну почему я не убил его раньше!
Я включил панель дистанционного управления и надавил розовый клавиш.
Пол под ногами содрогнулся от гула. Гуд бай, десятирукий гость. Я не умею
разгадывать загадки с помощью квантабера. Да и желания нет.
Я спустился в салон и взял термос. Для Болла. С термосом подошел к
акварину взглянуть. В воде у четвертого бункера плавали Манты. Друг за
другом но кругу. Все три. Я задержался.
Кракен выплыл хвостом вперед, кирпично-красный, похожий на большую
ржавую торпеду странной конструкции. Я следил за поведением Мант. Если
кракен не тот...
Кракен был тот. Манты прошли над ним без единого выстрела и спокойно
вернулись к четверке.
А если начать с того, что я ошибаюсь? Напрасно приписываю кракену то,
чем он не обладает? Да, но кому-то надо приписывать. Сначала я думал, что
все это - фокусы Пашича. Правильно думал. Эти события можно рассматривать
только в связи с разумной деятельностью человека. Или неразумной - не
важно. Важен сам принцип: участие человека. Пусть даже Пашич погиб, этот
принцип остается фундаментом, на котором нужно строить все остальное.
Заподозрив спрута, я начал строительство с крыши. Но крыша должна на
чем-то держаться. А стен мы не видим. Бьемся об них, как слепые, а видеть
- не видим. Дюмон разбил себе лоб и не увидел. Только Пашич, мне кажется,
что-то нащупал. Во всяком случае он догадался, узнал, где искать начало
клубка. Запросить агентство... морских перевозок, что ли?.. Зато окончание
последней записи Пашича я представляю себе достаточно ясно: "не могу в это
поверить, но других объяснений нет!". Он не мог в это поверить. Так же,
как теперь не могу в это поверить и я. А других объяснений действительно
нет. Сжимая термос в руках, я стоял и бесцельно глядел в акварин. Кракен
уплыл, растворился в окружающей тьме. Манты лениво и плавно ходили по
кругу. Вот так и мысли мои - по кругу...
Никуда не денешься, приходится признать, что наш кальмар - творение рук
человеческих. Не весь, конечно, потому что хроматофоры, кожная слизь,
чернила, глаза... особенно глаза, вернее, их выражение... - невозможно
было бы наделить всем этим биомашину. И, главное, незачем. Проще вмешаться
в работу мозга спрута. Повлиять, перестроить, запрограммировать.
Любопытно, как у него там устроена вся эта музыка?.. А если никак? Если
кальмар настоящий от кончиков щупалец и до синапсов? Ну, скажем, вполне
естественный продукт какой-нибудь там аномально-спорадической мутации?..
Чепуха, внезапным наследственным изменением свойств мозгового аппарата
нашего головоногого приятеля нельзя ничего объяснить. Точка. Участие
человека - вот единственно верная формула, стержень, фундамент. Мы
наблюдаем результат какого-то чудовищного эксперимента из области
молекулярной бионетики. Объект эксперимента - мозг спрута. Или мозг для
спрута, еще не знаю... Надо думать, одному мне этого и не понять. Здесь
нужен специалист-бионетик. Я правильно сделал, что отправил запрос. Будем
думать, что правильно...
- Я думал, ты вышел в воду, - сказал Болл, как только я появился в
каюте.
Болл полулежал, откинувшись на подушки. Даже успел одеться. Я отдал ему
термос, сел рядом на край дивана. Болл отвинтил крышку и жадно прильнул к
соску.
- Грэг, зачем работал батинтас? - спросил он в перерыве между глотками.
В каюте чисто. Запах какого-то цветочного экстракта. Очень
легкомысленный запах. По-моему, жасмин.
- Пришлось смыть то, что ты приволок из воды.
Судя по его заинтересованному взгляду, он ровно ничего не помнил.
Ладно, пусть сначала поест.
Я кивнул на фотопортрет и спросил:
- Это кто?
- Барбара, - ответил он и бросил есть.
- Жена?
- Нет... Еще нет. Десять лет ни да, ни нет.
Мы помолчали. Болл поставил термос на стол. Понизив голос, сказал:
- Актриса!..
Странная интонация. Не то наигранный восторг, не то досада. Скорее
всего и то и другое вместе. Может быть, он приглашает меня порыться в
памяти? Рыться в памяти почему-то не хотелось, и я осторожно спросил:
- Голливуд?
- Бродвей, - ответил Болл и добавил: - Театр. Какого-то там нового
направления... Красивая, верно?
- Красивая, - ответил я. В равной степени это могло быть и правдой и
ложью.
Болл помрачнел и потянулся за термосом.
- Десять лет, Грэг. Иногда бывает невыносимо трудно. Хоть в петлю...
- Мне тоже, Свен. Иногда.
- Скажи мне откровенно. Грэг, ты... ты очень несчастлив?
- Очень, - сказал я откровенно.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг