кровопролитие не угодной аллаху затеей. Ему содрали кожу с лица и отрезали
язык, а после уже изрубили саблями. Я тогда же решил бежать из армии
Ибрагим-бека. Да только куда? Кяфиров-большевиков, о которых рассказывали
столько ужасов, я страшился, инглезам же был просто не нужен. Так и
мыкался несчастный дервиш... Потом, когда все осталось позади и я, отбыв
положенный срок, стал полноправным советским человеком, мой рассказ об
этих незабываемых днях поместили в республиканской газете. Я и сам не
заметил, как стал наставником молодежи. Мои воспоминания о жестоком
Ибрагим-беке, о забывших бога ишанах, о преступлениях басмачей помогали
людям строить новую жизнь. А уж Мир-Джафар полюбил эту жизнь всем
израненным сердцем! Возненавидев прошлое, я проклял нечестивых служителей
аллаха - раболепных прислужников баев, угнетателей трудового народа. Мои
скромные заслуги высоко оценила новая власть, и я - подумать только! -
стал заместителем директора краеведческого музея по антирелигиозной
пропаганде!
Хорошо-хорошо! Все понимаю! Вы хотите больше узнать о последних годах
моей жизни, о прискорбном стечении обстоятельств, которые привели меня в
чужую квартиру. Я ничего не утаю. Мне стыдно, что люди могут принять меня
за вора! Мир-Джафар за всю жизнь только однажды украл. Об этом вам надо
знать. Все связано в человеческой жизни. Коран повелевает отсекать вору
кисть руки. Я стал вором. Отныне имя мне было <сарик>. Лучше бы мне
отсекли тогда руку! Тот памятный случай, хотя и взял я вещь, принадлежащую
моим дедам, повлек за собой последний, неправильный мой поступок. Люди
малодушны, говорит пророк, слабы, торопливы. Я поторопился...
Однажды во время боя с пограничниками Ибрагимбек чуть не погиб. Пуля
ударила его в грудь. Он пошатнулся и, побледнев, зажал рану. Я ехал с ним
стремя в стремя и все видел. Пригнувшись к луке, он дал коню шпоры и
повернул назад. Мы отступили за кордон, даже не подобрав раненых, не взяв
убитых, чтобы похоронить их согласно обряду. Ибрагим-бек скакал впереди
всех, не отнимая руки от простреленного халата. Сзади стучал пулемет,
нестройно трещали винтовочные выстрелы. Я не смотрел по сторонам, но
слышал, как на всем скаку падали наши люди и лошади некоторое время
волочили их по гремящему щебню. Ибрагим-бек остановился только за
перевалом. Выпрямившись в седле, он медленно отнял от груди руку и широко
растопырил пальцы. Крови не было. <Аллах акбар!> - прошептал курбаши и
полез за пазуху. Оказалось, что ружейная пуля, которая, видимо, была на
излете, застряла в кожаном мешочке с камнем и талисманом. Ибрагим-бек
вытащил ее зубами и, засмеявшись, подкинул на ладони. <Велик аллах!> -
вновь прошептал он и слез с коня, чтобы вознести салят альхаджа - молитву
об исполнении желаний. Ему расстелили коврик, и, благоговейно поцеловав
мешочек, он опустился на колени. Не знаю, молился ли когда-нибудь этот
ревностный в вере человек более горячо! Все мы попадали на колени, чтобы
возблагодарить аллаха за явленное нам доказательство благоволения неба. И
вновь был дан знак свыше, только понять его мог один Мир-Джафар. Склоняясь
до земли, я случайно заметил, как в порыве благоговейного трепета
Ибрагим-бек выпустил зажатый в руке мешочек и схватил четки. Из черной,
пробитой пулей дыры, выкатилась сверкающая, как искра жгучая, капля и
застыла, переливаясь на солнце. Казалось, что камень прожжет ковер. Мне ли
было не узнать этот камень, хотя я никогда не видел его? Несравненный,
единственный в мире Нар-Хамр, или камень огня и вина, лежал от меня на
расстоянии вытянутой руки. Когда великий завоеватель Тимур-Хромой залил
кровью и предал огню побежденную страну, моего пращура, несравненного
мастера Свами, вместе с другими искусными умельцами Тимур, мир праху его,
забрал к себе в Самарканд. Во имя славы и процветания своей столицы,
ставшей первым городом мира, он, не щадивший даже грудных младенцев,
оставлял жизнь ремесленникам. Так уста* Свами в толпе невольников был
уведен на чужбину. Вскоре он сделался признанным ювелиром, любимцем первой
жены Тимура, китайской царевны Бибиханым, и уже как свободный человек
правоверный Самид дал жизнь нашему роду. Чудесный камень огня и вина,
дарующий мудрость и долголетие, который он унес с собой на чужбину,
достался, когда аллах взял Самида в свой сад, его старшему сыну. Так
переходил он от старшего в роде к наследнику дома и состояния, пока прадед
последнего из бухарских эмиров не заточил моего деда в зиджан - тюрьму без
света, где узников грызли по ночам страшные крысы. Мой прадед Худайберген,
да покоится он с миром, больше жизни любил сына и отдал чудесный камень
хану в обмен на жизнь первенца. Расставшись с алмазом огня и вина,
Худайберген забросил ювелирное дело и стал торговать самоцветами. С той
поры камень хранился у ханов, а мы сделались купцами. Мой отец был купцом
и мой старший брат, да будут благословенны их имена, тоже продавал камни.
Так суждено мне было встретить и в ту же минуту узнать чудесную реликвию,
память о которой бережно хранили мои предки. Видно, очень крепко надеялся
свергнутый с престола Сеид Алим-хан на армию Ибрагим-бека, если отдал ему
такую драгоценность! А может, эмир даже и не знал настоящей цены
доставшегося ему сокровища. Отец, помню, рассказывал, что в юности
Алим-хан чуть не проиграл наш камень в карты князю Юсупову, с которым
учился в пажеском корпусе...
_______________
* У с т а - мастер.
Я не успел ни подумать, ни оглянуться, как моя рука, словно быстрая,
как молния, стрела-змея, метнулась к камню. Я зажал его в горячий и потный
кулак и, обессилев, распростерся на коврике. Если кто и смотрел на нас со
стороны, наверно, подумал, что я изнемог в благочестивом рвении. Мое
сердце билось у горла и срывалось к ногам. Я чувствовал, что умираю. Все
во мне окаменело, как высохшая на солнце глина. Не помню, как я сумел
разжать кулак и схватить камень губами. Как смог совершить итидаль -
выпрямиться после молитвенного поклона и встать. Скатав коврики, мы
тронулись дальше зализывать раны. Собирать силы для нового набега. Я
старался не попадаться на глаза Ибрагим-беку. Но он в тот день не хватился
пропажи. Лишь на следующее утро, собираясь зашить мешочек, курбаши
обнаружил, что камень пропал. Впервые увидел я, что этот демон в
человеческом облике плачет. Он рыдал, как женщина, ползал по земле и
разрывал на себе одежды. Он катался и выл, как раненый барс, до крови
когтя свои щеки и лоб. Перепуганные ишаны не знали, что и делать. Султан,
подаривший курбаши свой талисман с шахадой: <Нет божества, кроме аллаха>,
первым нашелся, что надо делать. Когда Ибрагим-бек подполз и стал целовать
ему ноги, ишан пнул его как последнего пса. <Встань, неверный! -
повелительно крикнул Султан. - Перестань выть, сын греха!> Курбаши покорно
поднялся и, дрожа, как ивовый лист, принялся жаловаться. <Теперь я
беззащитен! - причитал он. - Паду от первой же пули в первом бою>. -
<Дурак! - презрительно усмехнулся Султан. - Тебя спас не камень, а
священная шахада пророка. Пока она с тобой, ни один волос не упадет с
твоей головы! А камень долголетия, фасик*, чтоб ты знал, волшебный. Он не
терпит соприкосновения с металлом. Как только его коснулась пуля, он
испарился и улетел в пустыню. Теперь им владеют джинны черных песков, где
он и пребудет до скончания мира. Но все благие свойства его перешли теперь
к пуле, которая оказалась бессильной тебя поразить. Зашей ее вместе с
шахадой и ничего не бойся, победитель неверных, ты неуязвим>. И когда
Султан увидел, что курбаши ожил от его слов и пришел в себя, заговорил с
ним, как всегда, уважительно и мягко: <А теперь, сын мой, соверши омовение
и покажись армии. Пусть все увидят, что гроза нечестивых большевиков цел и
невредим>.
_______________
* Ф а с и к - нечестивый.
Вот при каких обстоятельствах вернулся ко мне наш замечательный
камень. Поистине я усмотрел в том волю неба...
Как был пленен Ибрагим-бек, вы, наверное, знаете, а если нет, вам это
не интересно. Он давно мертв, и память о нем развеялась. Таков удел
людской. Могущественные и слабые, богатые и бедные, добрые и злые - все мы
уходим в первозданную глину, из которой аллах вылепил первого человека. Но
пока живешь, все на что-то надеешься, цепляешься за вещи, имя которым
тлен. Зачем я взял тогда этот камень?.. Но так или иначе, он остался со
мной. Мне удалось пронести его через все невзгоды и превратности жизни.
Отбыв наказание, я вернулся в родные края и тихо зажил, творя по мере сил
добро. Рассказывал пытливым и юным о проклятом прошлом, раскрывал глаза
заблуждающимся на религиозный дурман. В исправдоме я научился русской
грамоте и даже стал понемногу пописывать. Когда же начал работать в
краеведческом музее, то мои заметки уже печатались в газетах, а редакция
журнала <Безбожник> признала меня своим селькором. Да-да! Уважаемым
человеком стал бывший мюрид Мир-Джафар! Все было бы хорошо, если бы не
постоянно гложущая забота о камне. Она не давала мне покоя ни днем ни
ночью. Очень хотелось проверить, тот ли это самый Нар-Хамр. Наш ли родовой
это алмаз? Все-таки окончательной уверенности у меня не было, я
сомневался! Легко сказать - проверить, а как? Мои деды превратились в
глину, и у кого мне было спросить? И все же способ определить подлинность
алмаза существовал. В семейном предании о камне рассказывалось и о
волшебной траве, которая называется <хом>. Она растет высоко в горах, и
найти ее очень трудно. Помню, еще дед говорил, что только однажды встретил
хом на вершинах Памиро-Алая. Он искал ее по всему свету. Объездил всю
Индию, побывал в Персии и в Китае, а нашел почти у себя под боком, в
заповедном месте Семи Озер. Могу более подробно объяснить, где находится
это место. Есть такая стремительная река Шинг. Она течет с горных вершин,
на которых лежит никогда не тающий лед. Более чистой воды нет нигде в
мире. Только одно озеро, из семи братьев, может сравниться прозрачностью с
горной рекой, течение которой уносит даже большие камни. Старики говорят,
что поэты различают в водах Шинга восемь оттенков синего цвета - от
зеленоватой монгольской бирюзы до бадахшанского лазурита, синее которого
ничего не может быть. Но Синее, или Второе, озеро - оно называется еще и
так, потому что выше в горах есть Первое, с красной, как кровь, водой, -
много богаче. Зоркий глаз найдет в нем семнадцать синих тонов, неуловимо
перетекающих один в другой, как лоск на хвосте павлина. Оно глубоко, но
так прозрачно, что даже мельчайшая крупинка песка и та видна. Но это
мертвое озеро. В нем не заводится рыба и не растет водяная трава. Птицы не
садятся на его берега, не приходят на водопой звери. Никто не раскладывал
возле Синего озера молитвенный коврик, потому что идет о нем худая слава.
Рассказывают, что все, кто пытались искупаться в его ледяной воде,
вскорости умирали от непонятной болезни. В горном кишлаке, который, как и
река, именуется Шинг, любой мальчишка покажет дорогу к озерам. Она
начинается у отвесной скалы, розовой на восходе и фиолетовой, как аметист,
в часы молитвы заката, и круто уходит вверх. Надо пройти мимо шести озер.
На полпути между Синим и Красным откроется щебенистая осыпь и зубчатая
гряда наверху, за которой начинается спуск в ущелье, заваленное серыми
окатанными глыбами. Там в укромных расщелинах, где среди пятен лишайника
можно найти черное мумиё, исцеляющее сорок девять болезней, и растет трава
хом. Узнать ее очень легко: стоит сломать ветку, как она заплачет кровавым
молоком.
Мир-Джафар ничего не утаит. Расскажу все, что знаю! Вот какой человек
Мир-Джафар. Его понимать надо. Никакой суд не может заставить меня открыть
семейную тайну. Я делаю это совершенно добровольно. Навстречу иду... Но и
меня понять надо. Мне тоже навстречу надо пойти. Зачем все эти разоворы:
купил-продал, в квартиру залез? Какое они имеют отношение? Никакого!
Нет-нет, я все объясню: и как в квартире оказался, и какие камни для
научных опытов приносил. И о мастере Попове из гранильного цеха тоже могу
рассказать. Пожалуйста... Тоже мне большая птица - какой-то гранильщик!
Кому это интересно? Вам? Хорошо. Пусть будет интересно... А о траве хом
больше не надо? Как молоко собирать и что потом делать не надо?.. Вот
видите! К человеку тоже необходимо снисходительность проявить. Закон
законом. Мало ли какие законы есть? Человека видеть надо. А потом, ведь
даже самый неправильный закон можно правильно повернуть. Разве не так? То
есть я знаю, что все законы правильные! Какой может быть разговор? Но ведь
на все случаи жизни законов не хватит. Есть законы, которые плохо подходят
к редким случаям жизни. Зачем же живого человека под такие статьи
подгонять? Верблюд не может пролезть в игольное ушко. По-хорошему решать
надо. Если я помогаю, пусть и мне помогут. Как же иначе?
Ладно, если вас так интересует, каким образом я попал к профессору
химических наук Ковскому, могу рассказать. Кажется, я уже говорил, что
камень не давал мне покоя. Да, таким манером... Жил я себе честной жизнью
и начал потихоньку интересоваться травой хом. Стариков расспрашивал,
книжки в библиотеке стал брать, научные журналы читать. И вот совсем
недавно попадается книжка писателя Радия Рогова <Огонь и вино Венеры>. При
чем тут, думаю, Венера? Но книжку купил. Прочел и чуть в обморок не упал!
Все, что, как святыня, хранилось у нас в роду, печатается для всеобщего
сведения! Откуда, думаю, Рогов этот про хом узнал? Про то, как загораются
в его молоке настоящие, царские алмазы, которые только так и можно
отличить? Очень я удивился. Не иначе, подумал, писатель долго в Индии жил,
старинные притчи собирал. У него и вправду все про Индию говорится, даже
трава хом на индийский манер сомой называется. Очень интересно было читать
про то, как давным-давно на землю космический корабль упал. Взрыв был
такой, что целый материк в океан погрузился вместе со всеми городами и
людьми. Почти никто не уцелел. Лишь несколько человек на лодках спаслись.
Ничего с собой эти люди не взяли, только одни семена, чтобы, значит, на
новом месте посеять хом. Откуда, думаю, он все так хорошо узнал? Очень я
заинтересовался. Нашел адрес Рогова и поехал к нему в Ленинград. Я ожидал
встретить мудрого аксакала, а он юношей оказался. Но ничего, поговорили и
так. Радий Рогов сразу признался, что ничего такого на самом деле не
происходило и все он из головы сочинил. <На звезде Эль-Зухр, Венера
по-вашему, получается, нет людей?> - спрашиваю. <Нет, - отвечает. - Это
твердо установленный научный факт. Давление, температура и газовый состав
атмосферы неблагоприятны для жизни>. - <Зачем тогда пишешь?> - думаю. <И
сома на Венере не растет, уважаемый писатель?> - докапываюсь до истины.
<Конечно, - смеется он. - Это же фантастический вымысел: Венера,
Атлантида, огненное вино>. - <Извините, - говорю. - Какой такой вымысел?
Вашу сому, по-настоящему она травой хом называется, я вот этими руками в
горах собирал! Огонь-вино из нее делал, алмазы в нем купал>. Очень он
тогда удивился. <Вам, - говорит, - совершенно необходимо связаться с
профессором Ковским Аркадием Викторовичем! Это он мне сюжет подсказал.
Все, что у меня в книге про алмазы и сому написано, - от него. Остальное -
фантазия>. - <Где живет профессор?> - интересуюсь. <В Москве. - Радий
Рогов тут же адресок писать стал. - Я вам рекомендательное письмо дам>.
Хороший человек, думаю, хоть и выдумщик. Таким манером и попал я к Аркадию
Викторовичу. От Ленинграда до Москвы рукой подать... Мы с профессором
быстро общий язык нашли. Вот он действительно мудрый человек! Настоящий
светоч знания. Я даже удивился. Не то что я сам - мой отец, мой дед так в
камнях не разбирались, как этот профессор! Долго он меня обо всем
расспрашивал, способ приготовления молока записал, свои рецепты показал.
Договорились мы вместе работать. Он даже обещал в Москву меня забрать, к
себе в институт определить. <Зачем? - говорю. - Я и так в Москве чуть ли
не месяцами живу. Работать будем, а зарплаты не надо, есть у меня
зарплата>. Профессор обрадовался, стал объяснять, как в Москве все трудно
устроить: прописка, жилплощадь... Попросил, чтоб я ему хом вместе с корнем
выкопал и в горшок посадил. <Осенью, - говорю, - можно, но не раньше.
Пусть он у меня потом перезимует, а весной, даст бог, привезу>. Свое
обещание я выполнил, привез этой весной траву. Да, именно этой весной,
шестого марта... Как профессор окрашивал камни? Понятия не имею! С травой
хом он только-только работать начинал. У него свой способ был, научный. Я
в этом деле не разбираюсь. В молоке травы хом алмаз месяцами купать надо
было, пока он не созревал, а сейчас чик-чик - и готово. Атомы! Помню, дед
рассказывал, что из каждых сорока алмазов только один выходил шахский. На
твердость, на игру его ничем от простого не отличишь. Только огонь-вино
помогало найти среди лун настоящее солнце. За красный алмаз платили
большие деньги!..
Я на этом наживался? Нехорошо ловить человека на слове. Нельзя так
поворачивать дело. Вы знаете мою жизнь, тайну нашего рода, и говорите
такие вещи. Я работал с профессором не ради заработка. Мне было просто
интересно! А если камень-другой из моей коллекции становился от этого
лучше, то ничего страшного. Нет, я не продавал камни, а только менялся с
другими коллекционерами. Хорошо, я согласен, мы еще к этому вернемся.
Профессор сказал, что его чрезвычайно интересует трава хом. Он будет
ее долго изучать и вновь откроет все, что было забыто. <Разработанный нами
метод, - сказал он, - лучше, чем все более ранние способы, но мне
необходимо понять, зачем древним понадобились оптические алмазы. При том
уровне культуры применить их было просто немыслимо. Здесь либо отголоски
утраченных знаний, что маловероятно, либо интуитивное постижение
сверхчувственных истин>. Я очень хорошо запомнил его слова. Мне стало
ясно, что профессор интересуется травой хом не для работы, а для души.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг