Такому бескорыстному человеку я смело мог доверить все наши секреты, тем
более передать камни для научных опытов... Какие опыты? Какие камни?
Профессор как-то посетовал, что ему не хватает, по его выражению, опытного
материала. <Алмазы штука дефицитная, - пожаловался он, - выколачивать их
трудно. Приходится клянчить по знакомым. Впрочем, теперь это уже не
проблема. Сами навязывают. Я же возвращаю камни в улучшенном виде>. Он
правду сказал. В его руках самый низкосортный алмаз превращался в
ювелирный высшей категории. Он умел устранять пузырьки и посторонние
включения, давал голубую, розовую и даже зеленую воду. Настоящий
волшебник! В старину наверняка сделался бы миллионером.
Сколько камней я ему передал? Точно не помню. Не так много.
Вы говорите: от двадцати до тридцати? Значит, вы знаете лучше меня.
Откуда мне взять столько? Нет, я дал для опытов значительно меньше.
Все ли камни получил обратно? За исключением одного. Поэтому я и сижу
теперь здесь...
Могу рассказать более подробно. Во второй половине мая я вновь
приехал в Москву и, конечно, сразу же позвонил профессору.
Куда позвонил? В институт... Профессор пригласил меня к себе в
лабораторию. Обещал показать, как искусственно делают рубины. Большую силу
забрала наука! О таких громадных самоцветах мне даже слышать не
приходилось. Растут, как тюльпаны весной в пустыне Кара. В мое время за
один такой камень полханства можно было купить. Неужели и алмазы так
делать будут? Посмотрел я на печи, в которых камни, как лепешки на
тандыре, пекут и расстроился. Для чего мы свои секреты больше жизни
хранили? Не только роду конец пришел - я последний, - но и всему делу.
Видел бы такое мой дед! Думаю, он умер бы от горя. Показал я тогда
профессору свое сокровище и спросил: <А такой сделать можешь?> Взял он
камень в руки, очки на лоб поднял и стал разглядывать. Вдруг смотрю, а у
него пальцы дрожат. <Откуда он у вас? - спрашивает, а сам глаз от камня
отвести не может. - Или я ничего не понимаю, но, по-моему, это истинный
<Красный Лев>. - <Нет, - возражаю, - этот камень называется <Огонь-Вино>,
товарищ профессор>. - <Не имеет значения. - Он близко-близко алмаз к
глазам поднес и все вертит его, любуется. - <Слеза Заратуштры>, <Урна
Шивы>, <Звезда Суламифь>... Какая разница?> - <Разница, - отвечаю, - есть,
потому что алмаз с незапамятных времен у нас в роду хранится>. Он спорить
не стал, улыбнулся и пригласил в кабинет пройти, спокойно поговорить.
<Значит, не можете такой сделать?> - опять спросил я. <Мы вообще алмазов
не делаем. Вы же знаете>. - <А окрасить так сумеете?> - не отставал я. Уж
очень мне хотелось, чтобы он не сумел. Пусть хоть что-то на земле остается
недоступное людям! Но он сказал: <Попробуем>. - <Отчего же раньше не
попробовали?> - интересуюсь. <Просто не знали, как он выглядит, - принялся
объяснять Аркадий Викторович. - Если вы согласитесь дать мне его на
некоторое время, я попробую сделать такой же>. Я давал ему камни и всегда
получал их назад в улучшенном виде. Но этот?! Я заколебался. Профессор,
по-видимому, понял, что я думаю, и говорит: <Не беспокойтесь, с ним ничего
не случится. Испортить такое совершенство было бы кощунством. Алмаз нужен
мне только как образец. Я вам расписку сейчас напишу>. - <Какую еще
расписку? - обиделся я. - Разве мы друг другу не доверяем?> Но он стоял на
своем: <Тибетцам он известен как камень <Чандамани>, катары называли его
<Сердцем Мани>, индийцы - <Красным Яйцом>. За всю историю человечества
подобное чудо встречалось, может быть, пять или шесть раз. Не знаю, есть
ли сейчас где-нибудь похожий камень. Его даже оценить невозможно>. - <Тем
более не надо расписки, - засмеялся я. - Если камень испортится, у вас все
равно денег не хватит расплатиться>. - <Не испортится. За это я ручаюсь
вам головой>. - <Тогда все хорошо. - Я протянул ему алмаз. - Берите
камень, изучайте на здоровье. Когда научитесь, сделайте мне для коллекции
один-другой. Я пока белые вам подберу>. Он согласился и позвал помощника
камень показывать.
Какого помощника? Совершенно верно, этого, что на фотографии,
курчавого... Профессор тот прямо на одной ножке прыгал, как ребенок
радовался. <Чудо! Чудо! - твердит. - Бесценное сокровище! Тайна
тысячелетий...> Помощник же особого восторга не выказал, но, по всему было
видно, заинтересовался. Говорил он больше по-научному, и я почти ничего не
запомнил. Рефракция там, шкала Мооса и прочая ерунда. Сразу видно - ничего
человек не понимает. Одним словом, оставил я им свой дивный алмаз и уехал
из Москвы.
Куда именно? К себе на родину, куда же еще.
Да, совершенно верно, все это время я пробыл там. В столицу, как и
уговорились с профессором, я возвратился в начале месяца.
Точнее? Если точнее, то я прилетел в Шереметьево в десять часов
пятнадцать минут.
Да, именно в этот день. Я хорошо помню. Да, именно в четверг, а не в
среду.
Могу ли я это доказать? Конечно, могу! У меня и билет на самолет
сохранился. Как же иначе? Отчет о командировке давать надо? Так что в
среду я был еще у себя дома. Подтвердить это могут все.
Кто конкретно? Секретарь нашего отделения общества <Знание> Олимпия
Моисеевна - раз, референт товарищ Хамидов - два, даже начальник нашей
милиции, который попросил меня передать родственникам корзину персиков!
Хватит?
Очень хорошо получилось, что меня хоть в таком деле не подозревают. А
что, профессора действительно убили? Ай-вай, какие люди есть! На такого
человека руку поднять...
Откуда я узнал об этом? Очень просто. Позвонил Аркадию Викторовичу
домой. Сначала никто не ответил, потом какая-то женщина сказала, что
профессор в командировке. Я удивился. Какая вдруг командировка? Дня за два
до отлета я с ним по телефону говорил, ни о какой командировке и речи не
было. Все в порядке, сказал, приезжать велел. Но всякое, конечно,
бывает...
Подождал я день-другой и опять позвонил. Снова в командировке! Где?
Почему? Не говорят. В институт позвонил - тоже никто не отвечает. Как
помощника звать, не запомнил, кого спросить - не знаю. Что делать? Стал
звонить каждый день. Беспокоиться стал, волноваться. Не хотелось думать,
что профессор меня обманывает, но всякое в жизни случается. Все люди, все
человеки. Может, потерял мой алмаз? Или испортил, когда анализы делал?
Почем я знаю? Решил в институт пойти.
Когда именно? Позавчера. С утра пошел. У проходной остановился и стал
помощника поджидать. Лицо-то я хорошо запомнил. Больше часа стоял. Все
прошли, а его все нет. Я уже уходить решил, как, гляжу, идет, портфелем
размахивает. Остановил я его, поздоровался, а он меня узнавать не хочет.
Забыл! Но я ему живо напомнил, кто я такой... Вспомнил. Засуетился,
залебезил, потащил в сторону. <Понимаете, - говорит, - случилось страшное
несчастье. Убили нашего Аркадия Викторовича>. Я так и обомлел. <Как убили?
- кричу. - Когда убили? И где теперь мой алмаз?> - <Ничего еще не
известно, - он отвечает. - Идет расследование, а где находится алмаз,
понятия не имею. В лаборатории его, во всяком случае, нет. Аркадий
Викторович унес его с собой. Наверное, он лежит у него где-нибудь дома, в
кабинете. Аркадий Викторович и дома работал>. Я стою как громом
пораженный. Что делать? <Как же так? - спрашиваю. - Как мне теперь быть?>
- <Ничего не знаю, - говорит. - Рад бы, но ничем не могу вам помочь.
Подождите>. - <Чего именно и сколько?> - <Недели две. - Он долго
размышлял, прежде чем ответить, по всему было видно, обмозговывал что-то,
прикидывал. - Да, две недели. Не больше. Честь честью похороним Аркадия
Викторовича, разберем его архивы, и даю вам слово, что алмаз отыщется.
Могу поручиться>.
А чем он может мне поручиться? Не верю я ему, и все тут! <Почему же,
- говорю, - по телефону отвечают, что профессор в командировке?> - <В
самом деле? - удивился он. - Не знаю... Вообще сестра Аркадия Викторовича
женщина очень странная. Я бы не советовал вам к ней обращаться. Понимаете,
у нее.. как бы это поточнее сказать... не все дома. Лучше про алмаз и не
заикайтесь, не то можете распроститься с ним навсегда>. - <Почему так?> -
<Дело ваше, конечно, но послушайтесь моего совета и запаситесь терпением.
Обещаю вам, что через две недели все устроится>. Дались ему эти две
недели, думаю. Что устроится? Как? <Где живет профессор?> - спрашиваю. Он
поморщился, потоптался с минуту, но адрес дал. <Я вас предупредил. - Даже
пальцем мне погрозил: - Пеняйте теперь на себя>.
Какой адрес? Квартиры профессора. На улице Горького... Дачи? Нет, о
даче я ничего не знаю. Никто мне не говорил. Сестра живет теперь на даче?
Не знал...
Вот и все. Больше я ничего не знаю... Как очутился в квартире?
Совершенно случайно. На другой день после разговора с помощником я решил
все же съездить на квартиру... Почему выбрал столь позднее время? А чтобы
наверняка застать. Днем звоню-звоню, никто к телефону не подходит. Не знал
же я, что она на даче... В общем, нашел я дом, поднялся на лифте на шестой
этаж и остановился перед дверью. Собрался с духом, нажал кнопку звонка и
стал ноги вытирать о резиновый коврик. Слышу, под ковриком что-то звякает.
Сначала я внимания на это не обратил, знай давлю себе кнопку. Но время
идет, никто мне не открывает, и что дальше делать, не знаю. Ни о чем таком
не думая, нагнулся я и заглянул под коврик. Смотрю - ключи! А дальше все
случилось как во сне. Поднял я их, подкинул на ладони и, одним словом,
отпер дверь и в квартиру вошел. Что было дальше, не помню. Я только свою
вещь хотел назад получить. Больше ничего меня не интересовало... Как я
искал? Где? Теперь это трудно восстановить. Не знаю даже, сколько времени
пробыл в квартире... А когда милиция нагрянула, я не сопротивлялся и не
пытался убежать. Это тоже необходимо учесть!..
В каких отношениях я был с мастером Поповым из гранильного цеха? Ни в
каких. Иногда давал ему камень-другой, чтобы он по блату, как говорят, его
обработал.
Нехорошо, конечно, но ничего тут страшного нет. Ты мне поможешь, я -
тебе. Государству никакого убытка тут нет.
Зачем мне ограненные бриллианты? Странный вопрос! Я ведь именно такие
и собираю. Меняться бриллиантами тоже легче. По крайней мере знаешь, что
сколько стоит. И, конечно, мне было приятно, когда огранка получалась по
первой категории. Кому не хочется, чтобы его вещь стоила дороже?
Вас интересует, где я доставал необработанные алмазы? Неужели мы
будем тратить ваше драгоценное время на подобные пустяки? Спросите лучше
филателистов, где они берут свои марки. А монеты, думаете, с неба падают?
Мы меняемся, покупаем, достаем, наконец, всеми правдами и неправдами...
Очень трудно бывает объяснить точно, где, когда, у кого.
Нет, сейчас я никак не могу вспомнить. Если можно, отпустите меня
отдохнуть.
Подписать протокол? Мне надо подумать. Я всегда готов помогать людям,
но люблю, когда и мне идут навстречу. Сурово наказать Мирзоева для вас, я
вижу, не самое главное. Поэтому я надеюсь, что мы сумеем найти точки
соприкосновения и поможем друг другу. Люди, как сказано в Коране, <не
будут обижены на толщину плевы на финиковой косточке>.
Глава двенадцатая
ВЫНУЖДЕННЫЙ СОЮЗ
Тяжело дались Сударевскому восемь коротких шажков от двери до стола,
за которым, как пифия на треножнике, восседала Марья Николаевна. Не
поднимая головы от стрекочущих клавиш <Рейнметалла>, она искоса глянула на
оробевшего и. о. завлаба и, не отвечая на приветствие, которого вполне
могла не расслышать, продолжала печатать. Марку Модестовичу показалось,
что вся приемная следила за ним с осуждающей насмешкой. И он сам, страдая,
как бы со стороны взирал на свое совершенно невозможное поведение,
угодливое и развязное одновременно. В действительности же все выглядело
вполне благопристойно. Он вошел с видом уверенно-деловитым, пробормотал
какие-то вежливые слова и, наклонившись над Марьей, заворковал:
- Зашел попрощаться, Марья Николаевна, перед отлетом в Амстердам...
Не будет ли каких поручений?
- Куда-куда? - Ее пальцы замерли в неподвижном парении над
клавиатурой.
- На конгресс в Нидерланды, Марья Николаевна. Может, сувенирчик
какой? Европа все-таки...
- А! - Она настолько оттаяла, что даже подняла голову. - Ну что ж,
привезите какую-нибудь безделушку.
- Непременно! - просиял Сударевский. - К Фоме Андреевичу можно? Мне
только на секунду.
- У него сейчас Дузе. Как только выйдет, я вас пропущу.
- Большое спасибо, Марья Николаевна, я обожду.
Сударевский хотел отойти в сторонку, так как секретарша вновь
застучала на машинке, но она остановила его вопросом:
- Как схоронили?
- Аркадия Викторовича? Хорошо. Я хотел сказать, - спохватился Марк
Модестович, - обыкновенно.
- Народу много было?
- Не особенно...
- Цветы? Музыка?
- Все, как положено, Марья Николаевна.
- Речи были?
- Нет, речей как раз и не было... Как-то так получилось...
- Почему? Разве не вас от института выделили? Вот вы бы и выступили.
- Понимаете, Марья Николаевна... - Он наклонился еще ниже и зашептал
ей в самое ухо: - Обстановка создалась не совсем подходящая... Людмила
Викторовна так убивалась, так плакала...
- Удивительно люди притворяться умеют! - Марья Николаевна осуждающе
поджала бескровные губы. - Рыдать рыдают, а про себя только о наследстве и
беспокоятся. Имущества после него, чай, много осталось?.. Дача?
- По всей видимости, - уклончиво промямлил Сударевский. - Я не
интересовался.
Из директорского кабинета, опираясь на палочку, вышла монументальная
дама. Грудь ее, видимо, от пережитого волнения вздымалась тяжело и
порывисто.
- Идите теперь вы, - распорядилась Марья Николаевна и даже
подтолкнула Сударевского в бок, укротив безмолвный протест очереди
ледяным, ускользающим взором.
Рыженький научный сотрудник, сидевший у самой заветной двери, хоть и
не удержался от разочарованного вздоха, но вынужден был вновь опуститься
на стул. Свой протест новоявленному фавориту он выразил тем, что
демонстративно раскрыл папку, полную всевозможных бумаг.
Да, Марк Модестович не держал в руках неотложных, требующих подписи
отношений в <Академснаб> и <Главизотоп>, но зато у него в кармане лежал
огненный общегражданский паспорт с посольской визой, билет Аэрофлота на
рейс <SU-169> Москва - Амстердам и скромный чек, который можно было учесть
в одном из самых солидных банков.
Только что раздираемый противоречивыми комплексами неполноценности и
гордыни, но обогретый милостивым отношением всемогущей Марьи, Сударевский
совершенно преобразился. В тамбур, ведущий в директорский кабинет, он
вступил с победоносной улыбкой человека, которому все удается.
- Разрешите, Фома Андреевич? - интимным тоном осведомился он и без
промедления ступил на ковровую дорожку. - Я только на одну минуточку.
Пришел за последними указаниями.
- Отбываете, значит? - Вопреки ожиданиям, директор особой
приветливости не выказал. - Так-так...
- Хотелось бы выслушать напутствия. - Марк Модестович смущенно потер
руки и покосился на стул.
- Вы у нас человек самостоятельный. - Фома Андреевич не вышел из-за
стола поздороваться и не спешил предложить место. - Даже не знаю, как с
вами и быть...
- Что-нибудь случилось?! - внутренне так и обмер Сударевский.
- Вам лучше знать, Марк... э-э... Модестович. - Директор сделал вид,
что заинтересовался вдруг лежащей перед ним на стекле сапфировой призмой.
- Удивлен, что вас интересуют еще мои советы. Н-да, весьма удивлен.
- Ничего не понимаю! - Сударевский не слышал, как неузнаваемо вдруг
изменился его голос. - Фома Андреевич, ради бога...
- Любите вы, голубчик, сюрпризы подносить, ничего не скажешь. И ведь
когда, главное? Под самый занавес!
- Да в чем дело, Фома Андреевич? - взмолился Сударевский. - Это по
поводу командировки?
- На загранпоездке жизнь не кончается. А вы, как я погляжу, только
сегодняшним днем и живете. Будущее вас не особенно волнует.
- Что вы, Фома Андреевич! - Сударевский облегченно перевел дух. - Как
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг