она - пустой звук. Бесполезно спорить со слепым о прелести Джоконды, с
глухим - о Бетховене, с дальтоником - о сигналах светофора.
- Дальтонику-то можно как раз объяснить, - пошутил Люсин, - вверху
красный, внизу зеленый, желтый посередке... На меня ваше объяснение
произвело большое впечатление. Мысль о том, что красота - это интуитивно
улавливаемая гармония мира, поразительна. Сожалею, что никогда не
задумывался об этом. - Он сложил из гранатовых призм причудливую башню. -
Где они найдут применение?
- Прежде всего в квантовой электронике.
- Это что - лазеры?
- Не только... Квантовая электроника более широкое понятие. Но ваш
вопрос понятен. О рубиновых лазерах публика почему-то знает больше всего.
А ведь есть еще дазары - усилители тьмы. Они работают не только на
кристаллах, но и на окрашенных жидкостях или даже на газах.
- За всем не уследишь, - виновато улыбнулся Люсин.
- Естественно... Наши гранаты, - Сударевский ловко выхватил из
основания башни бледно-желтый кристалл, и она обрушилась, - являются
магнитными диэлектриками. На тончайшей пластинке такого диэлектрика
площадью в какой-нибудь квадратный сантиметр можно записать миллион единиц
информации. Представляете себе, какая емкость памяти? Компактная ЭВМ,
обладающая информационным запасом, равным человеческому мозгу, отныне уж
не фантастика... Так-то, мой дорогой. Вы смотрели <Солярис>?
- Смотрел, - улыбнулся Люсин. - У нас в клубе, в Горловом тупике.
- Ну и как?
- Здорово, но книга лучше.
- О, вы читали Лема?.. Впрочем, чему я удивляюсь, конечно же,
читали... Одним словом, будьте уверены, что мыслящий океан создать можно.
Только получится он не жидким, а кристаллическим. Один квадратный метр
железоиттриевого граната способен вместить всю память вашего мозга, все
его десять миллиардов бит.
- Ваши рассказы чрезвычайно интересны. - Люсин отошел от стола и
присел перед стоявшим в самом дальнем углу сейфом. - Вы столь
непринужденно и увлекательно ввели меня в сферу работ лаборатории,
интересов и поисков вашего руководителя... Без вас мне пришлось бы очень
туго в такой сложной и незнакомой мне области, как кристаллография. Очень
и очень вам благодарен... Готов держать пари, что здесь хранится
какая-нибудь платино-платинородиевая термопара и бутыль спиритуса!
- Хотите осмотреть? - мгновенно понял его проницательный Марк
Модестович и вынул из брючного кармашка никелированный ключ. - Сделайте
одолжение.
- Это Аркадия Викторовича?
- Мой... Здесь мы храним лишь документацию с грифом и ценности особой
отчетности. Сейчас, насколько мне известно, сейф пуст.
- У кого еще есть ключи? - осведомился Люсин, отпирая пощелкивающий
при каждом обороте замок. - Кроме Ковского?
- Ключ изготовлен в количестве трех нумерованных экземпляров. Номер
третий хранится в дирекции. - Сударевский чеканил слова, как на военном
докладе. Даже тембр голоса и то изменился. Если только что Марк Модестович
говорил взволнованно и увлеченно, то теперь он держался сугубо официально
и сдержанно. - Какие еще будут вопросы?
- Думаете, я все наперед знаю? - Люсин бросил мимолетный взгляд на
пустые полки и закрыл дверцу. - Вопросы обычно возникают в ходе беседы.
От него, естественно, не укрылась перемена в поведении Сударевского.
Она показалась ему несколько нарочитой, неоправданной всем течением их
действительно очень интересной для него беседы. Обратил он внимание и на
то, что Марк Модестович поминает своего шефа как в прошедшем времени, так
и в настоящем, словно бы уже уверился в чем-то определенном, но время от
времени спохватывается по соображениям этического порядка. И эта
скороговорная поправка <он был> на <он есть> тоже казалась скорее
обдуманной, нежели непроизвольной.
- Фома Андреевич сказал, что пока замещать Ковского будете вы... -
Люсин почти сгладил вопросительную интонацию, и его слова прозвучали
скорее как утверждение. Но оно было лишено эмоциональной окраски, словно
затрагивало самые скучные материи и вообще высказано случайно, для
заполнения возникшей в разговоре паузы.
- Разве? - помедлив несколько, спросил Сударевский и, с видимым
напряжением подыскивая подходящие слова, пояснил: - Он сделал мне такое
предложение... верно... Но я отказался.
- Стоило ли? Кому же, как не вам?
- Так говорил и Фома Андреевич, но я не мог пойти на такое, пока еще
не все... ясно.
- Понимаю вас. - Люсин сочувственно закивал. - Очень хорошо
понимаю... Извините, что затронул столь щекотливую тему... Просто Фома
Андреевич отрекомендовал вас как нового завлаба, и я подумал, что дело
решенное... Тем более, вы тогда ничего не сказали... Не хотели препираться
с начальством при посторонних?.. Да, Марк Модестович, жизнь зачастую
ставит перед нами сложные проблемы. Такие щепетильные люди, как вы,
ощущают это со всей остротой. Очень и очень вас понимаю.
- К чему это? - отчужденно нахмурился Сударевский. - Я действительно
отклонил, разумеется, в приличной форме, несвоевременное, а потому
совершенно бестактное в данной ситуации предложение директора... И,
разумеется, не нашел нужным повторить свой отказ в вашем присутствии.
Зачем, простите, лишний раз дразнить гусей? Давайте поэтому переменим тему
разговора, она мне неприятна...
- Конечно, конечно, - поспешил согласиться Люсин. - Простите меня.
<В этом все дело, - подумал он. - Внутренняя борьба! Он порядочный
человек и желает благополучного завершения всего дела и, уж конечно, не
накликает на своего шефа беду. Он боится, что о нем станут говорить
другие, и гонит прочь соблазнительные картины, даже думать не желает об
открывающихся перед ним возможностях. Это с одной стороны... А с другой -
подсознание-то работает. Да и вообще мозг человека не знает стыда. Мысль
приходит, прогнать ее не так-то легко, а тут возникают трудности, и чисто
сиюминутного порядка: не проморгать бы, не отрезать дороги обратно. С
Ковским еще неизвестно, как дело обернется, а с Фомой ему жить да жить.
Отсюда и напряженность эта, демонстративность, игра. Он не меня убедить
хочет - себя. Вот какая штука. Если он еще и не принял предложение Фомы
Андреевича, то, надо думать, примет вскоре. И положа руку на сердце: кто
кинет в него камень? Но почему Фома так торопится, ему-то зачем спешить?
Рад, что случай помог отделаться от непокорного сотрудника? Спешит
посадить на еще не остывший стул другого, кто будет обязан ему лично, а
потому послушен? Видимо, так... И его тоже трудно осудить строго. Жизнь
есть жизнь, она вперед движется, а Ковский был, видимо, трудным орешком.
Был. Вот и я тоже говорю <был>...
- Расскажите мне о вашем шефе, Марк Модестович, - тихо попросил
Люсин.
- Что же вам рассказать о нем? Человек как человек, кому хорош, кому
плох, со своими странностями и слабостями, а в общем, очень добрый и
честный.
- Как к нему в институте относились?
- Смотря кто... По-разному...
- Это универсальный ответ. Он одинаково подходит ко всем. Думаю, что
и к вам тоже.
- Возможно. Но мне трудно говорить в общих расплывчатых выражениях о
совершенно конкретном человеке, которого люблю и, думаю, хорошо знаю.
- Конечно, трудно. Охарактеризовать человека всегда трудно.
- Смотря для кого. Например, для мужа нашей Марьи, секретарши
директорской, это плевое дело. Вот уж кто ярлыки клеить умел! Он у нас
раньше в кадрах сидел. Теперь, слава всевышнему, на пенсии. Говорят, все
еще бодрствует. На соседей по лестничной площадке доносы строчит.
- Это по какой же причине?
- Квалификацию терять не хочет. Тем более, что там комната
освободилась или что-то в этом роде. Надо же возможных конкурентов хоть
грязью облить! Зятя своего, моряка, он вытеснил, а других перспектив
расширить жилплощадь не предвидится.
- Бывает и такое... А скажите, Марк Модестович, враги у Ковского
есть?
- Враги есть у каждого.
- Это я понимаю. На то человек и создан, чтобы в поте лица есть хлеб
свой. Враги есть у каждого, равно как и друзья. Но вы подумайте
хорошенько, не могли бы вы назвать мне лиц, которые были бы
заинтересованы, скажем так, в устранении Аркадия Викторовича? Из
института, разумеется.
- Имя им - легион.
- Любопытно будет узнать.
- Пожалуйста! - Сударевский сделал вид, что с трудом одолевает
зевоту. - Прежде всего наш милый директор.
- Так... - Люсин недоверчиво покачал головой. - Кто же еще?
- Ученый секретарь Дербонос, доктор наук Хамиотиш, завсектором Ягель,
старший научный сотрудник Дузе... Достаточно? Или нужно еще? - Сударевский
с вызовом взглянул на Люсина и, взяв себе стул, демонстративно уселся в
другом конце комнаты, у окна. - Кстати, если вы спросите о том же Дузе или
Хамиотише, они назовут вам меня.
- Буду иметь это в виду. - Люсин улыбнулся, как бы приглашая
Сударевского обратить все в шутку. - Как работник розыска я обязан
потребовать от вас подробной характеристики названных вами лиц. Начнем с
гражданина Сударевского. - Он улыбнулся еще шире. - Ему-то чем помешал
Аркадий Викторович?
- Об этом вы лучше спросите Хамиотиша.
- А может, Дузе?
- Или Дузе.
- Нет, - отмахнулся Люсин, - не стану и спрашивать.
- Почему же? Не интересно разве?
- Просто я знаю ответ наперед. Скажут, что Сударевский хотел стать
завлабом.
- А что, разве недостаточно веская причина?
- Боюсь, что так, Марк Модестович. То же я могу сказать и про
конфликт с директором.
- И про беспринципного наглеца Хамиотиша? - Сударевский тоже
улыбался.
- И про него, хотя слышу о нем впервые в жизни, и про Дузе,
который...
- Это женщина.
- Тем паче.
- Но по одному мановению пальца Фомы Андреевича готовая отречься от
родного отца.
- Ковский ей не отец.
- Тем хуже. Одним своим существованием он угрожает всей этой шайке
лизоблюдов и бездарей, этим кипучим бездельникам, которые ничего не дали
науке и никогда не дадут.
Люсин краем глаза глянул на Сударевского. Марк Модестович уже не
улыбался.
- Положим, вы правы, - Люсин подошел к Сударевскому и облокотился на
каменный подоконник, на котором стояли горшки с растениями, - и Ковский
всем здесь мешал, включая вас. Но тогда я иначе сформулирую вопрос:
считаете ли вы кого-нибудь из названных и не названных вами лиц способными
причинить Аркадию Викторовичу физический вред?
- Убить, что ли?
- Не обязательно. - Люсин попробовал рассмеяться. - Похитить,
скажем...
- Бред какой-то! - махнул рукой Сударевский. - Если говорить
серьезно, то никто из тех, кого я знаю, включая меня самого, не убивал и
не похищал шефа. Склочники и завистники мелкого пошиба редко поднимаются
до высоты Сальери. Они пишут письма, порой анонимные, сплетничают,
наушничают, бросают черные шары на ученом совете - все это так, но
физическая расправа? Фи! На это они - вы употребили точное слово - просто
не способны. Ведь ко всему они еще и трусы, ограниченные, трусливые
людишки с комплексом неполноценности и безмерным аппетитом. Конечно же, я
шутил, отвечая на ваш вопрос. Наши научные жучки непричастны к
исчезновению Аркадия Викторовича. Но вы спрашивали меня о врагах, и я
назвал их. Вы интересовались личностью шефа, и я обрисовал вам атмосферу,
в которой он работал и жил.
- Я так и понял вас, Марк Модестович... Покинем же - мысленно,
разумеется, - стены столь милого вам учреждения и попробуем выйти на более
широкий оперативный простор. Не возражаете?
- Готов приветствовать любой мысленный эксперимент.
- Тогда скажите мне, не был ли связан ваш шеф с людьми, которые
интересовались драгоценными камнями не столько в плане научном, сколько...
как бы это поточнее сказать... в потребительском?..
- Не продолжайте, Владимир Константинович, - остановил его
Сударевский. - Я понял, что вас интересует... Насколько я знаю, Аркадий
Викторович не имел никаких дел с контрабандистами, фальшивомонетчиками и
нечистыми на руку ювелирами. Здесь можете не искать, не тратьте понапрасну
силы и время.
- Но чудес ведь не бывает...
- Как знать? - пожал плечами Сударевский. - Аркадий Викторович,
например, умел делать многое из того, что простые люди относят к области
чудес.
- Не скрою, что вы разбудили мое любопытство.
- Охотно удовлетворю его, но только потом не жалуйтесь, что я
напустил туману и сбил вас с верного следа. К тайне запертой комнаты это
не имеет никакого отношения.
- Какой запертой комнаты? - мгновенно отреагировал Люсин.
- В Жаворонках, Владимир Константинович. Об этом весь институт гудит.
- Ах, вот как! Ну что ж, вполне естественно... Нет тайного, которое
бы не стало явным. Рассказывайте же, Марк Модестович, не заботясь о том,
что может пролить свет на события в Жаворонках, а что нет. <Экс пэде
Хуркулем>, как говорили древние римляне. <По ноге узнаем Геркулеса>: по
части восстановим целое... Я жажду чуда. Помните артиста Кторова в
<Празднике святого Иоргена>?
- Смутно... А чудеса, Владимир Константинович, творятся вон за той
дверью. Не угодно ли?
- Вы, очевидно, подразумеваете чудеса науки?
- А вам хочется чего-то иного? В исследовательском-то институте?..
Пройдемте в лабораторию, и я покажу вам наши камеры, в которых совершается
таинство, могущее повергнуть в священный трепет любого из великих
алхимиков от Агриппы до Парацельса.
- Это который же Парацельс? - Люсин поспешил блеснуть эрудицией,
существенно обогатившейся в деле с ларцом. - Теофраст Бомбаст?
- Еще и фон Гогенхейм, - не преминул уточнить Сударевский.
- Я с удовольствием посмотрю, как растут кристаллы.
- Это и в самом деле интересно. Зарождение и рост кристалла
напоминают интимнейшие механизмы жизни. В наших камерах созревают странные
плоды. Что перед ними гомункулус или философский камень! Так, пустая
расплывчатая мечта. В сверкании затравки, на которую беспрерывно сыплется
шихта, вам откроются неземные ландшафты. Вы услышите музыку звездных сфер.
Возможно, тогда вам станет понятнее, что я называю чудом.
- Сен-Жермен очаровал французского короля тем, что уничтожил пузырек
газа в бриллианте.
- Вы удивительно догадливый и широкообразованный человек. -
Сударевский пристально посмотрел на Люсина, но, едва они встретились
глазами, сразу же отвел взгляд. - Говорю искренне. Не в порядке
комплимента.
- Научно-техническая революция затронула широкие массы милиции, -
пошутил Люсин.
- Я не знаю, как это делали Сен-Жермен и Калиостро, очаровавший
фокусом с камнем весь бомонд в Митаве, но мы умеем заращивать газовые
включения. Кристалл вырастает за счет присоединения к его поверхности
атомов питающей среды. Это может быть раствор, расплав, газ. В последнем
случае весь секрет сводится к тому, чтобы посадить молекулы газа на нужное
место.
- В пузырек?
- Именно. Здесь особое значение приобретает чистота опыта. В ряде
случаев нам приходится выдерживать и плавно изменять температуру в области
двух тысяч градусов с точностью до десятых долей. Но это скучная материя,
голая технология.
- Напротив! - запротестовал Люсин. - Ваш рассказ исключительно
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг