увлекателен. Я готов согласиться, что вы с Аркадием Викторовичем и впрямь
умеете творить чудеса.
- Умеем. - Он устало прикрыл глаза рукой. - Все эти в высшей степени
эффектные штучки являются лишь чисто практическим приложением нашего
открытия... А с ним-то у нас и не благополучно.
- Зажимают?
- Не то слово. Поедом едят.
- Я не знаю такого случая, когда вражда на почтенной ниве науки
вылилась бы в уголовное дело. - Люсин наклонился над письменным столом и,
словно от нечего делать, чтобы только руки занять, принялся перебирать
бумаги. - Не зарегистрировано у нас таких инцидентов, Марк Модестович. Но
все, что связано с открытием, меня глубоко занимает. Я вижу здесь реальную
возможность проникнуть во внутренний мир Аркадия Викторовича. Где же еще,
как не в борьбе, проявляются во всей их полноте духовные качества
человека, отличительные его особенности?
- Боюсь, что вы разочаруетесь. Борцом Аркадий Викторович был
никудышным. Поразительно непробивной человек.
- Превосходно! Меня, видите ли, интересует только истина. Поэтому я
равно приемлю и силу и слабость. Отрицательные качества столь же
привлекают меня, как и достойные подражания.
- Что вы хотите? - спросил Марк Модестович, когда увидел, что Люсин
выдвинул средний ящик письменного стола.
- Может быть, остались какие-то заметки личного характера? - Люсин
бегло пролистал толстый, переплетенный в коричневый ледерин отчет. Не
обнаружив никаких закладок, взял другой.
- Вряд ли вы здесь найдете что-либо интересное, - Сударевский
прищурился.
- Боюсь, что у вас составилось превратное мнение об элементарных
розыскных действиях. У нас иногда самая незначительная деталь, пустяк на
первый взгляд, позволяет прийти к непредвиденным выводам.
- Поступайте как знаете. - Сударевский набрал воды в большую
коническую колбу и занялся поливкой цветов. - Конечно же, вам надо все
посмотреть... Просто мне стало как-то не по себе, когда посторонний
человек... Одним словом, обидно и жаль. Извините, если оскорбил.
- Не оскорбили. Я-то ведь не сомневаюсь в правомочности и, что всего
важнее, необходимости своих действий. Лучше не обращайте на меня внимания
и рассказывайте. В чем суть вашего открытия?
- Мы с Аркадием Викторовичем обнаружили неизвестное ранее свойство
кристаллов. Любопытно, что с проявлениями его люди встречаются каждодневно
вот уже десятки тысяч лет... - Сударевский умолк.
- Я вас внимательно слушаю, - подбодрил его Люсин, задвигая обратно
нижний ящик, в котором не было ничего, кроме пары резиновых перчаток и
прогоревшей кварцевой трубки. - Что за свойство?
- Быть может, мы все же побеседуем после того, как вы здесь
закончите? - Марк Модестович раздраженно вскинул голову. - Или сделать
перерыв?
- Если вам так удобнее. - Люсин захлопнул алфавитную книжку для
записи телефонов, приготовился слушать. - Продолжайте, пожалуйста, Марк
Модестович.
- Сыграем лучше в <спрашивай - отвечаем>. - Он вылил остатки воды в
последний горшок. - К монологам охота как-то пропала.
- Хорошо, - терпеливо согласился Люсин. - Будь по-вашему... Скажите,
это личная книжка Ковского или ею пользуется вся лаборатория? - Он вновь
занялся телефонным справочником. - Записи сделаны разными чернилами и,
судя по почеркам, принадлежат многим людям.
- Мы все пользуемся ею, - равнодушно кивнул Сударевский. - И много
лет.
- По всей вероятности, здесь запечатлены и координаты посетителей
вашей лаборатории? Всех тех, кому Аркадий Викторович отдавал распоряжения
выписать пропуск?
- Не знаю, всех ли, но наверняка многих.
- Вот видите, Марк Модестович, а вы говорили...
- А я что? Я ничего, - миролюбиво проворчал заметно оттаявший
Сударевский. - Только как вы их отличите в общей массе?
- Ничего нет проще, - с готовностью объяснил Люсин. - У вашего
коменданта, надо думать, ведется журнал выдачи пропусков?
- Об этом я как-то не подумал. - Марк Модестович виновато шмыгнул
носом. - Действительно просто...
- Кроме того, нас с вами должны интересовать не одни только
посетители, но в принципе все, с кем Аркадий Викторович поддерживал хоть
какой-то контакт.
- Конечно! - Сударевский даже руками всплеснул. - И как это я не
сообразил?! Чтобы на дачу залезть, совсем не обязательно наносить визит в
НИИСК! Вот она, профессиональная проницательность! Гениально, Владимир
Константинович, примите мои поздравления! - И вкрадчиво заключил: -
Телефончик-то наш злоумышленник безусловно оставил... предварительно.
- А что вы думаете, Марк Модестович? Шансы есть, - ответил Люсин. - С
вашего разрешения, - улыбнулся он, пряча книжку в портфель. - Боюсь
только, что этот, как вы его назвали, злоумышленник поторопился уничтожить
следы.
- Каким образом? - удивился Сударевский.
- Листочка одного недостает. На букву <М>.
- В самом деле? А просто выпасть он не мог? Поискали бы, Владимир
Константинович, книжонка-то ветхая.
- Я бы поискал, только, сдается мне, не отыщу. Листок не выпал. К
сожалению, его просто-напросто вырвали... Это очень заметно. Неизвестный
на букву <М> действовал второпях, волновался, по всей вероятности.
- На букву <М>, говорите? - Сударевский нахмурился, но тут же просиял
и захлопал в ладоши: - Эврика! Уж не Марк ли Модестович? Ату его, ату!
- Нет. - Люсин побарабанил по столу пальцами. - Не получается. Буква
<С> на месте, и там значится Марк Модестович Сударевский, Большая
Филевская улица, дом номер семь.
- Сдаюсь! - Сударевский поднял руки. - Вы победили нокаутом. Завидую
вашей наблюдательности. Кроме шуток... Закурите? - Он расстегнул халат и
вынул из брючного кармана коробку сигарет.
Люсин хотел отказаться, но вдруг передумал.
- Хорошо, - одобрил он, полюбовавшись длинным коричневым фильтром, и
понюхал табак.
- Вы ее словно сигару нахваливаете, регалию. - Сударевский потянулся
к нему с зажженной спичкой.
Но Люсин в этот момент раскашлялся и нечаянно задул огонь.
- Дайте-ка я сам. - Он отер слезу и, все еще продолжая кашлять, отнял
у Сударевского коробок, но закурить ему удалось лишь со второй попытки. -
Непрочные, черти! - пожаловался он, играя сломанной спичкой. - И кому
нужна эта миниатюризация? Все для лилипутов: транзисторы, фотоаппараты,
спички. - Он закурил, не затягиваясь, но, дабы продемонстрировать
достаточную свою искушенность, время от времени выпускал дым через нос или
пытался делать кольца. - Где вы добываете такие чудесные сигареты?
- Жена достает. Она у меня в Шереметьеве работает, по медицинской
части.
- Все хорошее быстро кончается. - Люсин загасил окурок.
- В Америке целая исследовательская фирма работает над тем, чтобы
ускорить сгорание табака: чем скорее сгорают сигареты, тем больше их
выкуриваешь. Выгода налицо.
- Вы же химик, Марк Модестович! Взяли бы да и выдумали замедлитель.
Назло монополиям.
Сударевский вежливо улыбнулся:
- Я подумаю над вашей идеей.
- Но не прежде, чем растолкуете мне свое открытие. Остановились мы,
помнится, на том, что люди тысячи лет чего-то там не замечали.
- Напротив, они замечали.
- Что именно?
- Как меняется окраска камней под действием света... Она и в самом
деле меняется. Об александрите слыхали? Этот то зеленоватый, то
малиново-фиолетовый камень всякий раз поражает вас дивной изменчивостью. В
холодном блеске рассвета он один, в жарком сиянии дня - другой, в
остывающих лучах заката - третий. При электрическом свете его кристалл
совсем иной, нежели при свечах или под ртутной лампой. А как меняется при
нагревании цвет и насыщенность аметиста, видели? Каким колдовским
фиолетовым сиянием загорается в темноте накаленный флюорит, знаете? Я могу
до бесконечности разглагольствовать о чарующей изменчивости самоцветов.
Уверен, что именно это загадочное их свойство и заставило шефа всерьез
заняться физико-химией кристаллов. Естественно, что постановку темы мы
обосновывали несколько иначе. Ни Аркадий Викторович, ни я даже словом не
заикнулись о том, что хотим на современном научном уровне попытаться
решить древнюю загадку, над которой - помните <Песнь песней>? - размышлял
еще премудрый Соломон. Да и не думали мы тогда, что нам придется по уши
залезть в арабские и персидские рукописи, алхимические трактаты,
гороскопы, священные книги Тибета и Индии. В своем обосновании мы напирали
на то, что фотохромные - то есть изменяющие под действием света свой цвет
- оптические кристаллы могут стать основой информативных устройств
колоссальной емкости. И это чистейшая правда. Фотохромные ЭВМ не нуждаются
даже в электрической схеме, поскольку ввод и вывод информации
осуществляется в них световым пучком, рисующим пространственное
голографическое изображение внутри кристалла. Как-нибудь я покажу вам, как
это выглядит в монокристалле оптического сапфира. Незабываемое зрелище,
уверяю... Одним словом, мы с головой окунулись в древние тайны и, одно
другого не касается, двигали современную науку. Могу открыть вам секрет:
прошлым по большей части занимался Аркадий Викторович, я же в основном
напирал на практическую отдачу. Эта часть темы разрабатывалась в
содружестве с Институтом кибернетики, что требовало частых поездок,
многочисленных совещаний и согласований. Занят я был по горло. Но дело
двигалось. На обоих фронтах. Я получил четкую и устойчивую голографическую
запись в объеме монокристалла, Аркадий Викторович раскрыл тайну Калиостро,
как мы в шутку прозвали пресловутые пузырьки. Перспектива перед нами
открывалась необъятная. Жить бы и жить в таких условиях! Мы выполняли
интересные и очень важные исследования. Средства нам отпускались буквально
по первому требованию. Серьезных препятствий не встречалось. Чего же, как
писал поэт, боле? И тут, на свою беду, мы сделали это открытие. Мало того,
мы оформили на него заявку и отправили ее в Комитет по делам изобретений и
открытий. Каково?
- По-моему, это вполне естественно. - Люсин недоуменно поморщился. -
Как же иначе?
- Как же иначе? - переспросил Сударевский. - А вот как! Сидели бы
себе тихо и помалкивали.
- Но почему?
- В том-то и дело, что мы своим необдуманным шагом разворошили
муравейник. Но понять это может лишь тот, кто хорошо ориентируется в
академических сферах.
- Прежде объясните мне, в чем сущность открытия.
- Нам удалось доказать, что многие свойства кристаллов, казавшиеся
ранее необъяснимыми, связаны со свободными радикалами... Впрочем, вы вряд
ли знаете, что это значит. Да и не в том суть. Грубо говоря, мы нашли в
кристаллах заряженные осколки атомов и молекул: радикалы, ионы,
неспаренные электроны. Все они излучают сигналы, которые могут быть
уловлены на резонансных установках. Многие загадки разрешались теперь
элементарно просто. Облучая кристалл потоком тяжелых ионов, мы заранее
знали, что и как в нем происходит, какой получится цвет, какие новые
свойства возникнут. Но это частность, хотя и важная. Об остальном же не
стоит распространяться. В данном случае важно не существо открытия, а его
судьба.
- Она, как я понимаю, была плачевна? Но новое всегда с трудом
пробивает себе дорогу.
- Это аксиома, - усмехнулся Сударевский, - но иногда мне все же
хочется задать вопрос: <Почему?> В самом деле, почему новое всегда
рождается в муках?
- Потому что старое не хочет уходить. Элементарная диалектика.
- Все так. Но уходить все же приходится, хотя радикальная научная
идея побеждает совсем не потому, что ее провозвестникам удается
переубедить своих оппонентов.
- А почему?
- Просто оппоненты постепенно вымирают или, безнадежно старея, совсем
теряют зубы.
- Допустим, - улыбнулся Люсин. - Что же дальше?
- Наша беда в том, что мы сразу затронули слишком многих. И в первую
голову - геологов. А это дремучий народ. Все у них построено на интуиции,
на всякого рода <я чувствую> или <такого просто не может быть>. От
гуманитариев они напрочь оторвались, а к естественникам так и не пришли.
Физика, химия и тем более математика для них - темный лес. Вы всегда
говорите с ними на разных языках. Вы им даете формулу, обобщенное
выражение, а они вдруг вспоминают какой-нибудь случай в Хибинах или на
Мангышлаке и требуют немедленного и исчерпывающего объяснения. Им
невдомек, что явление всегда шире закона и так называемые исключения лишь
подтверждают правило. Но даже если вы, поднатужившись, поскольку никогда
не бывали на том же Мангышлаке и вообще в глаза не видали геологической
карты, все же найдете решение, притом точное, математическое, вам не
поверят. <Не может быть, потому что не может быть никогда>. Короче говоря,
попала наша заявка к геологам, и пошло-поехало! Три года бесконечных
комиссий, рецензий, отзывов... Заключения экспертов, надо сказать, были
самые благоприятные. Но академику Хвостову вдруг не понравилось. Он
выступил против, хотя ни черта не понял и вообще двух слов не сумел
сказать связно. Отделение пошло на поводу, а дальше началась борьба за
честь мундира. Теперь уже никто не давал себе труда вникнуть в существо
нашего открытия. Хвостов боролся за свою репутацию, Буйнов спасал
Хвостова, Фоменко - совсем того не желая, мы зачеркнули плоды многолетних
трудов возглавляемого им института - вообще готов был стоять насмерть. Тут
в ход пошли приемы совершенно недозволенные. И хотя, как вы сказали,
научная уголовщина не подпадает под кодекс, уголовщиной она быть не
перестает. По нас ударили из всех орудий. Инспирированные заключения
институтов и министерств, подметные письма, угрозы, давления. Мне
завернули принятую к защите диссертацию, Ковского не представили к званию
профессора... Пришлось ему снять свою кандидатуру. А ведь это была чистая
формальность. Мы не учебный институт, где профессорство что-то такое
значит.
- Почему же и свои пошли против вас?
- Сложный вопрос. Кроме чисто личной неприязни одних и ревности
других, свою роль сыграли и объективные факторы. Фома Андреевич хочет
выйти в академики, Хамиотиш работал с Хвостовым, Дузе работает на
полставки у Фоменко, Ягель получил по шапке от министра и спешит
заручиться поддержкой Фомы Андреевича. В общем, круг замыкается.
- И в каком состоянии сейчас пребывает дело?
- Невесомость, знаете ли, как на космической орбите: ни туда ни сюда.
- Разве так возможно?
- Думаете, они дураки? О, вы их не знаете! Буйнов отнюдь не отверг
нашу работу. Лишь отметил, что в представленном виде она еще не может
считаться законченным открытием, а в заключение нас похвалил и
порекомендовал продолжать исследования. Правда, когда год спустя мы
попытались показать новые данные, это оказалось невозможным. Больно было
смотреть на Ковского. Он побледнел и не знал, куда девать руки. Потом у
него случился сердечный приступ... А ведь мы не мальчишки, не жалкие
просители. Единственное, чего мы желали, - это закрепить за страной
приоритет на открытие. С того дня мы медленно, но верно катились вниз.
Право на существование нам приходится отстаивать с боем. А вы еще
спрашиваете, кто был заинтересован в устранении Ковского!
- Не хотите ли вы связать инцидент в Жаворонках с грустной - на меня
она произвела угнетающее впечатление - историей вашего открытия?
- Нет, не хочу... Прямо не хочу. Но косвенно... Поверьте мне, что
события последних месяцев тяжело отозвались на шефе. Он сделался нервным и
раздражительным, все чаще и чаще жаловался на сердечные спазмы, общую
усталость. Я не могу отказаться от ощущения, что тяжелый психологический
климат, в котором он находился, и постоянно растущий стресс как-то
причастны к известному вам событию.
- Полагаете, что он мог сам... - начал было Люсин, но Сударевский не
дал ему договорить.
- Я ничего не знаю! - Он резко повернулся и отошел от окна. - Я даже
ни о чем не догадываюсь. - Подвинув свой стул поближе и наклонившись к
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг