Тогда я не знал, как от нее избавиться... И вдруг через месяц Дашко
получает... благодарность совета Прогресса. Идея - та же! Ошибка - та же!
Моя, кровная, мною сделанная.
Гуго беспомощно взглянул на Илью:
- Я тогда подумал: совпадение. Невероятное, немыслимое. Но потом...
Потом я услышал рассказы друзей... Нечто похожее повторялось. Не раз и не
два. Я перестал верить в совпадения.
- В знак протеста? - не удержался от колкости Илья. - Всего-то?
- Нет, почему же, - возразил Гуго.
Его большое тело вдруг напряглось и как бы возвысилось над
собеседником. "Ничего себе... "человечек", - с невольным уважением подумал
Илья. - Однако как же быть с Дашко? Неужели ворует? Впрочем, все это легко
проверить".
- Я написал. "Пиявку", - строго сказал Гуго. - Прочти, а потом суди. У
каждого свои методы борьбы со злом.
Илья не успел ответить.
Из-за деревьев появилась развеселая компания, которой верховодила
худенькая девушка в светящейся карминной накидке. Яркие переливы красок ее
необычного одеяния выгодно оттеняли бледное личико, лучистые глаза.
"Принцесса, - подумал Илья. - До чего же хороша!"
- Окружайте их, ребята, - скомандовала Принцесса. - А то еще сбегут.
Она подошла к Гуго.
- Как вы можете? - и Принцесса топнула ножкой. - Как вы можете быть
нерадостны? Сегодня день моего третьего Приобщения.
Она привстала на цыпочки, быстро поцеловала озадаченного конструктора,
махнула рукой Илье и убежала. Свита последовала вслед за ней.
- Видал? - принимая горделивую позу, спросил Гуго. - Теперь ты
понимаешь, за что я люблю праздники?
И он не очень к месту стал подробно объяснять, почему ему нравится
специализация парков.
Илья слушал скороговорку товарища, улыбался про себя. Гуго даже не
подозревал, что разработкой устройства всех зон и мест отдыха занималась
опять-таки Служба Солнца, ее отдел коммуники. Все придумали. И уровни, и
специализацию первых двух уровней. Теперь даже в маленьких городах, сродни
Птичьему Гаму, было по семь парков: Веселья, Волшебства (для детей),
Серенад или, иначе говоря, - парк Влюбленных, Спортивных игр и
аттракционов, Мудрой старости и обязательно парк Бессонных, где
сосредоточивалась ночная жизнь города...
Остаток вечера друзья решили провести в одной из "кувшинок" кафетерия.
Они пили тоник. Гуго опять рассказывал о своей жене, а небыстрое
течение протоки несло и несло кабинку: мимо камышей, мимо башни
Именинников, мимо голубоватого лунного пляжа. Там купались люди, и тела
пловцов в светящейся воде казались серебряными рыбами. В глубине парка
одиноким колокольчиком звенел детский смех.
Гуго вдруг умолк. Взгляд его устремился поверх головы собеседника,
зрачки расширились.
- Что там? - Илья оглянулся.
С вершины холма, с уровня одиночества и размышлений, спускалась...
Незнакомка.
Она стояла на темно-вишневом ручье дорожки, который можно было принять
за поток остывающей лавы. Поток бережно нес ее вниз.
Илья замер. Лицо его обжег румянец. Дышать стало тяжело, будто в горах.
В этот раз она показалась ему еще моложе. Совсем девчонкой. И еще ему
показалось, что глаза у Прекрасной Незнакомки заплаканы.
Он резко встал, чуть не перевернув "кувшинку", хотел окликнуть эту
грустную женщину, остановить, предложить любую мыслимую помощь, но
проклятый язык вновь ослушался его.
ДОБРЫЙ ЗЛОЙ ГЕНИЙ
Стройка поразила Илью.
Стюардесса, как только они пошли на снижение, объявила:
- Обратите внимание: наш лайнер идет по чрезвычайно узкому коридору.
Почти все рабочее пространство в районе Музея занимают грузовые линии.
За бортом на разной высоте в самом деле степенно проплывали караваны
огромных контейнеров с красными нашлепками нейтрализаторов гравитации в
так называемых "узлах жесткости". Тупоносые буксиры тащили негабаритные
грузы: какие-то металлические фермы и рамы, емкости сложных конфигураций,
серебристые ажурные мачты и кольца неизвестного назначения.
Стюардесса продолжала рассказ:
- ...Музей Обитаемых миров - самый крупный объект, сооружаемый на Земле
за последние сто сорок лет. С тех пор, как человечество отказалось от
строительства новых гидроэлектростанций и прокладки магнитотрасс, а
промышленное производство перешло на уровень атомного конструирования,
необходимости в сооружении циклопических объектов просто-напросто не
было... Музей, кроме земной поверхности, займет еще три стихии - воздух,
воду и часть литосферы, то есть земной коры... Музей будет занимать около
ста тысяч гектаров земли. В его комплекс входят река Чусовая и часть
бывшего Камского водохранилища...
"Суховато, но впечатляет", - подумал мельком Илья.
Их пассажирский гравилет шел на посадку.
- Сейчас полным ходом идет монтаж всех 87 зон Музея, - заканчивала свой
рассказ девушка в голубом. - На всех уровнях. Каждая зона воспроизводит
конкретное поселение землян, причем с максимальным приближением к условиям
обитания на данной планете, ее среде. Всего же на строительстве Музея
предстоит смонтировать около четырех миллиардов различных конструкций и
единиц оборудования...
Причал поселка строителей напоминал кусок льда, который позабыла в
спешке зима. Ручейки движущихся тротуаров вытекали из-под белой его плиты
и разбегались в разные стороны. Штук восемь их уходило к Центральному
котловану, столько же - к поселку, гирляндам модулей между сосен.
Остальные дорожки скрывались в лесу или карабкались на пологий дальний
холм, где виднелись параболические антенны энергоцентра.
Толпа пассажиров вскоре рассосалась.
Внимание Ильи привлекла рослая молодая сосна, которая ближе всех
подошла к "льдине" причала. Ее золотистый ствол, увенчанный в поднебесье
колонком кроны, напомнил ему кисть. Такой кистью, наверное, разрисовывали
уральское небо. Ишь как сияет, как выразительны легкие мазки облаков!
Опять захотелось снимать. Жадно, много, не отбирая материала, взахлеб.
Как в июне, когда он нашел-таки свою секвойю. Так еще было четыре года
назад, в Крыму. Там он снимал шиповник. Задиристый шиповник, взбирающийся
на такие крутые склоны, где его плодами могли лакомиться только птицы...
"Как хочется снимать, - подумал Илья. - Не людей, деревья. Одни
деревья!"
Он знал причину своего смятения: последние две недели он делал фильм о
конструкторском центре Дашко, вернее - о самом Дашко, и это было чертовски
неприятно. Бил поэтом, а стал обличителем. Илья полагал, что в случае с
Дашко впервые сказалась его профессиональная хватка Садовника, и это
сердило: зачем он тратит пыл и мастерство художника, когда достаточно
обратиться в местный Совет? С другой стороны, фильм даже увлек его. Ему
нравилось постоянно отвергать очевидное, то, что лежало на поверхности, и
заглядывать в потемки чужой души. Конечно, с деревьями легче. Они не знают
фальши. Их души бесхитростны и светлы...
- Извините, - окликнули его. - Вы так... далеко сейчас, но у меня
ограничено время. Я пришла вас встретить.
- Узнали? - улыбнулся Илья.
Девушка смотрела на него, вопрошающе и немножко устало. На чистом лице
ее отразилась тень беспокойства.
- Сколько вы спите? - не удержался он от вопроса, заметив ее
покрасневшие веки.
Ирина предостерегающе подняла руку.
- И вы туда же, - в ее диковатых глазах появилась укоризна. - Нам свои
Садовники жить не дают. Мол, надо по четыре часа работать, а вы - ой
батюшки! - по семь. Да разве это работа? Это наслаждение. Такое огромное
дело!
И безо всякого перехода, в упор:
- Что-нибудь стряслось? Мать, брат, Толик, друзья?
"Вот оно, - возликовал Илья. - Ирина назвала Жданова отдельно. Она
выделила его! Непроизвольно. Значит, он дорог ей. Пусть это не любовь,
пусть, но он ей дорог!.. А как я переживал, когда отправлялся сюда, когда
звонил ей по браслету. Ведь я, в сущности, так мало знал об Ирине. Я не
знал, как и Анатоль, главного, того, что сожгло ему душу - равнодушна ли?"
- Меня беспокоит Толь, - ответил Илья, и в диковатых глазах
промелькнуло удивление: "Совпадение или он в самом деле знает, как я
называла"...
- Очень беспокоит! - добавил он.
Ирина вздрогнула, подалась к Илье:
- Он жив?
- Конечно, - улыбнулся Илья, а про себя отметил: гением всех времен и
народов станет тот, кому, наконец, удастся смоделировать женскую логику. -
Я решился... - продолжил он, но тут же круто изменил тон разговора. - Я
нашел вас потому, что знаю историю Анатоля, знаю о его чувствах...
- Кто о них не знал, - покачала головой Ирина. Взгляд ее стал далеким,
почти отсутствующим. - Позволь ему - он свои объяснения в любви
транслировал бы по системе "Инфор".
- Вы осуждаете? - удивился Илья. - Открытость, по-моему, достоинство, а
не порок.
- Если за ней правда, - возразила Ирина. - Общая, одна на двоих, а не
чья-то выдумка. Анатоля всегда сжигало нетерпение. Импульсы, вспышки. Во
всем. - Ирина поискала слов, зарделась. - Короче, я не приняла его
любви... Нетерпеливой и потому... примитивной.
- Вы решили окончательно?
- Да, то есть, нет... Я звоню ему... Изредка, чтоб особо не
обнадеживать. - Ирина запнулась. - Обнадеживать преждевременно... Но Толь,
мне кажется, стал лучше. Много работает...
- Вовсе не работает, - жестко сказал Илья. Он остановился возле кромки
"льдины", у сосны-разведчицы, легонько взял Ирину за плечи. - Он все вам
врал. Он погибает, Ирина. В начале февраля Жданов пытался покончить с
собой. Его спас случай.
- И вы?! - девушка задохнулась от гнева. - Вы молча ждали... Никому,
ничего... Мы - только наблюдатели, да? Пускай, мол... Я сейчас же
полечу...
- Никуда вы не полетите, - голос Ильи стал еще жестче. - И даже не
станете звонить. Вам нужно все обдумать и взвесить. Решиться. Поймите,
Ирина: если вами руководит только сострадание к ближнему, то оно сейчас
для Анатоля не благо, а яд. Ваше участие покажется ему издевкой, слова -
ложью...
- Но я... я... - на лице Ирины отразились недоумение и обида. - Поймите
и вы - он мне не чужой. Я одного хотела: чтобы он повзрослел, избавился от
этой дикой смеси инфантильности и максимализма. Хотела подержать его на
расстоянии. Я думала - он поймет. Поймет, что нужен мне, очень нужен, но
нужен другой - настоящий.
- Не спорю, - мягко сказал Илья, отступая на полшага. - У Анатоля в
душе уйма наносного, не спорю. Но Жданов, увы, не борец. Он не справился с
вашей сверхзадачей, Иринушка. Запутанность мыслей и чувств - вот его
настоящее.
- Что же делать? - прошептала девушка.
Илья пожал плечами.
- Вам виднее. Говоря образно, Анатоля надо как-то переиначить.
Характер, привычки, мировоззрение. Надо прежде всего привить ему чувство
самоконтроля...
Илья секунду помолчал и добавил, понимающе глядя на собеседницу:
- Это в самом деле сверхзадача - переиначить человека. И она по плечу
не только обществу, но и одной-единственной женщине. Не обязательно -
энергичной, - он лукаво улыбнулся, - обязательно - любящей. Короче, вам.
Он проснулся, как обычно, в шесть.
Рука привычно нащупала "ежик" дистанционного пульта управления. Пальцы
пробежали по эластичным пирамидкам контактов, и переборка, разделяющая
комнаты, ушла в стену, открылись окна и лоджия. В модуле сразу стало
светло, повеяло рекой и мокрым садом. "По-видимому, ночью был дождь, -
подумал Илья, - а я не слышал. Жаль..." Ночной дождь представлялся ему как
знак согласия всего живого, как тихий - чтоб не разбудить человека -
разговор стихий. О примирении, любви и вечной гармонии.
После зарядки он лег на ковер, расслабился, пытаясь настроить себя на
веселый лад. Подмигнул арлезианским подсолнухам, прислушался к хору
рассветных птиц, уже пробующих свои голоса. После двухмесячной стажировки
в отделе эмоций Илья не только признал, но и глубоко уверовал в
рекомендацию Службы Солнца: "Смех - не роскошь, а жизненная
необходимость". Социальные психологи отдела утверждали: двадцати минут
солнечного настроения вполне достаточно, чтобы нейтрализовать весь груз
отрицательных стрессов, накопившийся за день. Рекомендовали они улыбку и в
качестве утреннего моциона: чтобы создать оптимистический настрой,
приобрести дополнительный заряд энергии. Поэтому будущих Садовников с
первых же занятий учили искусству смеха, искусству улыбки. Чтобы они
выводили смех на улицы и площади, чтобы к смеху возвращались былые
спонтанность, безоглядность, "неорганизованность". Уже в XX веке, -
вспомнил Илья, - светлые умы сожалели, что их урбанизированной цивилизации
почти не знакомы карнавальный хмель, азарт незатейливых розыгрышей, трюков
и импровизаций, что вырождается на корню площадное, ярмарочное, народное
веселье. Первым это заметил Александр Егоров. Потом во весь голос
предупреждал об опасностях обособленного образа жизни Уиттьер. Он писал о
сенсорном голоде и кризисе общения. Но только Симонов и Андрич, одни из
зачинателей Службы Солнца, объявили индивидуализм главным врагом
объединенного человечества и повели с ним беспощадную борьбу... Площади
Зрелищ, специализированные парки с различными уровнями общения,
коллективное решение всех важных вопросов, насыщение жизни праздниками -
это были первые шаги, проба сил, эксперимент...
Солнечное настроение не приходило.
Может потому, что четвертая секция их дома - он заметил это, когда
делал на лоджии зарядку - за ночь стала на один этаж ниже. Четырнадцатый
модуль, который вечером угрюмо поглядывал на сад неосвещенными окнами,
исчез. Дашко улетел.
Илья, надо сказать, и не думал вчера о просмотре фильма.
Как и предписывалось законом, он собирался пригласить Дашко к
председателю местного Совета и там, обязательно в присутствии служителя
совета Морали, обнародовать свое необычное обвинение.
Вышло иначе.
И хотя Илья не чувствовал за собой ни малейшей вины, вчерашнее снова и
снова возвращалось к нему...
Узнав, что фильм закончен, Дашко после полудня явился к нему при полном
параде - в серебристой куртке администратора высшего класса, с орденом
Мастера на груди - и заявил, что он уже договорился о просмотре в Совете:
пригласил депутатов, ведущих специалистов города.
Илья сухо отказался:
- Это не то, что вы ожидаете, - сказал он. - Запись совершенно не
соответствует первоначальному замыслу. И в этом, представьте, виноваты вы.
Она не обрадует вас.
Дашко ничего не понял, залебезил:
- Согласен, на все согласен. Но я знаю руку мастера... Да и" перед
людьми неудобно - я ведь пообещал. Мой центр - средоточие всей технической
мысли Птичьего Гама. Представляете? И ваш сюжет...
- Пеняйте на себя, - буркнул Илья, вынимая из записывающего аппарата
кристалл. - Пойдемте.
Потом был амфитеатр Совета, множество лиц, торжествующий Дашко, который
в разговорах со знакомыми обязательно упоминал, что съемки велись для
программы "Инфор". Да, да. Именно той, что транслируют во все Обитаемые
миры. И чем больше суетился конструктор, тем холоднее и ожесточеннее
становилось лицо стажера-Садовника, тем яснее он понимал брезгливость Гуго
по отношению к своему шефу.
Люди расселись, и свет в зале стал мягче.
В объеме изображения появились рабочие комнаты конструкторского центра.
В каждой - инженерный комбайн, приставка для моделирования чертежей и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг