заключаться его задача.
- Ты должен выяснить причину его депрессии. Помочь Анатолю разобраться
в самом себе. Неназойливо, бережно. А чтобы он не замкнулся, не затаился,
постарайся познакомиться как бы случайно. Придумай какой-нибудь ход.
Илья насторожился.
- Иван Антонович, это же хитрость... обман. Я не собираюсь пользоваться
такими методами. Я понимаю, в исключительных случаях...
- Ничего ты не понимаешь. Угроза для жизни - разве это не
исключительный случай? Тем более, что заключение психиатров двухгодичной
давности. Визит "в лоб" вообще может все испортить.
...Дрова в камине разгорелись - автоматика выключила свет. В окно
постукивал ветер, и сумерки, подсвеченные сиянием снежных склонов, так и
не смогли сгуститься. Оказывается, отметил Ефремов, и в горах бывают белые
ночи.
Илья улыбнулся молчаливому хозяину дома.
- Я тоже рад, что попал к вам в гости. От скуки, конечно, не умирают
(сейчас самое время, - подумал он, включая карманный контур поливита, -
мыслей его, конечно, не прочтешь, но эмоции и отдельные яркие образы
уловить можно), но я вам, честно говоря, не завидую. В такой глухомани
волком завоешь...
И в это мгновение пришел контакт:
"Вокруг снегА. Холодные, будто тоска в пустом доме... Ирина машет
рукавичкой с соседнего холма, резко отталкивается палками. Двое лыжников
среди сосен. Летят навстречу друг другу. Ирина что-то весело кричит,
делает крутой вираж, чтоб избежать столкновения. А я нарочно - наперерез.
Падаем. Ловлю ее неспокойные губы. Каштановые волосы рассыпались на снегу.
Горячее дыхание. Безумные руки... "Нет", - заледенела вдруг,
высвободилась. "Когда мы будем вместе? Когда женой мне станешь?" - "Чудак
ты, Толь. Мне с тобой скучно. По-ни-ма-ешь? Ты ищешь во мне не огонь, а
покой. А мне ненавистен покой"... Мне, мне, мне. Как больно слушать. Хочу
- мы, нас. И не обманывай себя. Она никогда не любила тебя, по-ни-ма-ешь!
Иначе не леденела бы всякий раз. Иначе тело ее не пахло бы снегами... Ты
для нее каприз, прихоть, зигзаг женской логики..."
- Устали с дороги? - спросил Анатоль. - В Карпатах сейчас и на лыжах
нелегко - снега глубокие, мокрые. Все-таки лето сказывается... Нажмите
рычажок в подлокотнике. Это славное кресло - превращается в удобную тахту.
- Спасибо, не беспокойтесь, - поспешно ответил Илья.
Он благодарил Анатоля не за предложение - обыкновенный рефлекс
гостеприимства, - а за его неназойливость или равнодушие, все равно как
назвать. Стал бы расспрашивать, как давно он занимается туризмом да как
умудрился сломать сверхгибкую лыжу - пришлось бы сочинять "версию",
вернее, повторять уже заготовленные слова, а если называть вещи своими
именами, то попросту лгать. Лгать очень не хотелось.
"Что касается Анатоля, - подумал он, - то случай просто-таки
классический для Службы Солнца. Неразделенную любовь пытались лечить еще
античные философы. Правда, они пользовались только словесным бальзамом, а
наш арсенал в десять раз богаче, однако... Во времена Гомера статистику
"выздоровлений" от несчастной любви не вели. А мы имеем конкретного
человека, которому нужно конкретно помочь.
Ефремов посмотрел в сторону камина. Пламя плясало и радовалось.
"Итак, как же развернутся события? - опять подумал он. - Для начала,
конечно, бедой Анатоля займется "советчик" - просчитает вероятность
взаимности. Если и машина предскажет этой любви летальный исход,
предлагаются химиотерапия, сеансы внушения, трудотерапия... А потом? Потом
подопечный возьмет и объявит Службе Солнца свое вето [запрещение (лат.); в
данном случае запрет любых вмешательств в личную жизнь человека]. Объявит
и может страдать дальше. Всласть... Однако случай с Анатолем серьезный.
Попытка самоубийства! Никакое "вето" здесь не поможет. Значит, придется
искать лекарство от любви. Безнадежное занятие".
- Я видел ваши работы, - сказал Илья. - Некоторые понравились. Особенно
автопортрет. Не каноничный и поэтому трогательный. Дождь... Желобки воды
на оконном стекле. Сквозь них проглядывает лицо. Лицо одинокого человека.
Илья забыл выключить контур поливита, и вспышка эмоционального фона,
калейдоскоп ассоциаций чужого мозга поразили, ошеломили его:
"Лицо одинокого человека. Одинокий - значит ненужный. Несостоявшийся.
Несколько десятков картин, выставка, о которой сказали две фразы по
системе "Инфор"... Несостоявшийся! Бесславное выступление, на Олимпийских
играх... Несостоявшийся! Пробовал заняться архитектурой - скучно. Снова
несостоявшийся! И, наконец, слова Ирины - "мне с тобой скучно!" Скучно!
Скуч-но! Значит, серый я. И в этом слове весь приговор... Гость? Его
слова? Глупости все это. Тебе жизнь доказала, что ты не состоялся как
личность. Что ты серый... Смирись с этим. Толь. Ведь таких, как ты, очень
много. Обыкновенных, нормальных. Не гениев... Господи, какое страшное
несовпадение желаний и возможностей... Так смирись, Анатоль. Серый цвет
тоже бывает к лицу".
- Я серьезно, - повторил Илья. - Великолепный портрет. Искренний,
откровенный.
- Спасибо, - равнодушно улыбнулся Анатоль. - Вы не просто гость. Вы еще
и щедрый гость. С вами даже ветер в наших краях появился. Слышите, сосны
расшумелись.
Наутро Илья поспешно засобирался. Он чувствовал себя двойственно и
поэтому муторно. С одной стороны, хотелось еще побыть у Анатоля - милый
ведь парнишка, только душу себе истерзал, а с другой - Илью тяготила
собственная неискренность. Пусть необходимая, оправданная, но все же
неискренность. Неестественное состояние ума и сердца.
Обжигаясь, проглотил за завтраком несколько печеных картошек, заедая их
розовыми кубиками мороженого сала, выпил две чашки кофе. Поблагодарил
Анатоля за угощение и новенькие лыжи, которые уже стояли у порога.
- Заходите ко мне, - начал было Илья и тут же засмеялся, махнул рукой:
- Впрочем, меня трудно застать дома. Браслет связи - надежнее. Мой индекс
запоминается так...
Он скользил между сосен, иногда оглядывался и еще несколько раз видел
неподвижную фигурку человека в коричневом старом свитере, прислонившегося
к распахнутой двери своего одинокого жилища. Анатоль ничего не сказал на
прощанье, даже рукой не помахал. Просто стоял и смотрел вослед. У Ильи
перехватило дыхание, сердце сжала непонятная боль. Будто он не выполнил
свой долг. Будто бросил больного. Одного. Среди мертвых снегов
заповедника.
- Пошел вон! - замахнулся он лыжной палкой на гравилет, который вырулил
к нему из-за деревьев.
Илья прибавил ходу. Он использовал каждый спуск, резко и сильно
отталкиваясь палками, набирал все большую скорость. Уже ветер свистел в
ушах, жгло в груди, а послушная серая тень гравилета все опережала его,
как бы приглашая в кабину, пока Илья не сдался и не остановился.
Он выпрыгнул из гравилета, и тот, мигнув красными блюдцами бортовых
огней, беззвучно взмыл вверх. Илья прищурился: после величия "зимних"
Карпат, после адовых глубин человеческого одиночества дремотная тишина
аллей, синь бассейна и сияние солнца в стеклах верхних ярусов здания Школы
показались нереальными и даже оскорбительными.
"Сердись на себя, неудачник, - подумал Илья, ускоряя шаг. - Когда ты
был врачом, пусть обычным, но все-таки толковым хирургом, ты ни разу не
терялся за операционным столом. А тут первый попавшийся эмоциональный
всплеск чужой психики посчитал за причину депрессии. Все гораздо сложнее,
мой мальчик. У Анатоля острый комплекс неполноценности. Несколько неудач
плюс повышенная требовательность к себе, мнительность, а отсюда неверие в
свои силы. Букетик, одним словом".
Он толково и четко рассказал обо всем Ивану Антоновичу, которого нашел
в глухом уголке лесопарка. Здесь росло несколько кустов медейского
кактуса, и наставник ежедневно засыпал молодые побеги песком и гравием -
создавал привычные для растения жизненные трудности. По мере того, как
рассказ Ильи близился к концу, старик все больше хмурился. Его
морщинистое, бледноватое для южанина лицо налилось внутренним холодом и
как бы застыло. Он отбросил лопату, тщательно вытер руки.
- Я ждал, что ты вернешься не раньше, чем через две-три недели, -
наконец сказал он и добавил, глядя Илье в глаза: - В лучшем случае.
- Иван Антонович, - Илья не мог понять, что рассердило наставника. -
Ведь я выяснил причины духовной аномалии Анатоля. Пусть в общих чертах...
Главное, мы теперь знаем "болевые центры" депрессии.
- И что дальше?
Вопрос был сложный, но Илья ответил уверенно и быстро:
- В принципе дозволено все: угроза для жизни... Однако мне не хотелось
бы прибегать к радикальным методам лечения. Это может оскорбить, унизить
Анатоля. Он сейчас особенно раним.
- Наконец-то ты подумал о методе, - Иван Антонович укоризненно покачал
головой. - А когда брал с собой контур поливита, когда вскрывал чужую душу
- тайком, без позволения, бесцеремонно, почему тогда не подумал о методе?
О _наших_ методах! Разве ты не знаешь, что зондирование сознания может
разрешить только совет Морали? И только в исключительных случаях.
- Вы же сами говорили, что это особый случай, - угрюмо заметил Илья. -
От Анатоля можно всего ждать. Он совсем запутался.
Старик поднял лопату.
- Не понимаю, - устало сказал он. - Не могу понять, как в тебе
уживаются такие полярные качества. С одной стороны - блестящий ум, чуткое
сердце, не сердце, а волшебный камертон, настроенный на все боли мира. С
другой - нетерпение в мыслях и действиях, безрассудность и даже
авантюризм. Вспомни, как ты доказывал "научность" телекинеза. А идея
вещания снов?! Да что говорить... Мог бы хоть Школу закончить без
фокусов...
Илья подумал, что улететь лучше сегодня. Вечером или даже ночью. Но
только не к ребятам. Им и без того нелегко - экзамены дело серьезное. Да и
кто, собственно, виноват, что стрекоза потеряла одно крыло? Глупое,
норовистое крыло... Дружба наша, конечно, проживет долго, но не будет, не
будет отныне общей цели, а это означает разобщение душ. Это значит -
прощай, Стрекоза! Прощай... Что же делать? Может, поехать к сестре? Нет,
она не поймет. Не поймет потери, не заметит крушения. Светлана - натура
сильная, для нее Служба Солнца так и осталась студенческой игрой. Вы,
говорит, вроде опекунов: неврастеников обхаживаете да детям сопли
утираете... Нет, лучше я в путешествие отправлюсь. К своим секвойям.
Расстыкую модуль и - вперед. Над городами и весями...
- Я все понял, Иван Антонович, - сказал Илья и не узнал свой голос. -
Значит, не суждено мне быть Садовником. Хорошо хоть, что инструменты
сохранил. У меня и тут закавыка - люблю работать своим инструментом.
- Вот-вот. Тебе до сих пор мешают замашки хирурга. Поливит - еще
полбеды, вы все им чересчур увлеклись. Славик, правда, светлая голова,
учуял подвох в этой машинке, но мы сейчас не об этом... Беда в том, что ты
и не искал других путей. Не пытался искать. Раз чужая душа - потемки, то
ты решил и не утруждать себя особо. А теперь, я так понимаю, и вовсе
умываешь руки?
- Иван Антонович, - взмолился Илья. - Ну, провалил я свой экзамен -
факт. Так что ж теперь - всю жизнь терзаться, что ли?
- Да, да, терзаться! - рассердился старик. - Ты думаешь, я отчислю тебя
из Школы? Нет уж! Даю тебе, Ефремов, год. Иди и совершай подвиги, - старик
хмыкнул. - Тоже мне Геракл.
Слова эти - неожиданные и радостные - озадачили Илью: наставник мало
чтил современный способ общения, где владыкой была строгая логика и
предельная ясность мысли. Речь его чаще всего напоминала овеществленный в
словах поток сознания со всей его непоследовательностью и метафоричностью,
запутанными улочками ассоциаций и кажущимися логическими тупиками. Тем не
менее за изобразительными атрибутами, которыми охотно пользовался Иван
Антонович, всегда чувствовалась прозрачная струя мысли. "Все ли я
правильно понял?" - подумал Илья.
- Мне что - сознательно искать эти самые... подвиги? - поинтересовался
он.
Впервые за время тягостного разговора на лице старика мелькнула улыбка,
и оно как бы немножко подтаяло."
- Нет, конечно, - проворчал он. - Я пошутил. Что тебе делать весь
год?.. Просто жить.
Над лесопарком разлилась знакомая мелодия.
- Сигнал ужина? - удивился наставник. - Заговорились мы. Недаром еще
древние приметили, что неприятные разговоры длятся гораздо дольше
приятных. Так что? Поужинаем позже вдвоем или не будем терять
удовольствие?
- Общий стол. Конечно же, общий, - поспешно сказал Илья. Его потянуло к
людям. Там уютный зал столовой, там неполированное светлое дерево и
непридуманные улыбки.
- Тогда побежали.
Они бежали сначала по сумеречным тропинкам, потом по широким аллеям,
посыпанным зернистым, будто крупная соль, песком, и вовсе не думали о том,
что уже тысячи лет назад, на заре своей цивилизации, человек сделал
удивительное открытие: вместе сеять хлеб легче, а есть - слаще.
ПРОТЕСТ ПАРАНДОВСКОГО
Где-то рядом цокала белка. Но то ли слишком густой была листва, то ли
рыжей попрыгунье не сиделось на одном месте - Антуан так и не разглядел
ее. Покрутил, покрутил головой и пошел дальше.
Он специально приземлился не на крышу института Контактов, а километрах
в двух от его здания, чтобы прогуляться по лесу. Здесь пахло смолой и
нектаром, и этот букет казался немного странным: он предполагал сосну и
гречиху, а по обе стороны тропинки росли одни дубы да зеленел орешник.
Белка зацокала громче. В кустах орешника вдруг что-то затрещало, и на
поляну, открывшуюся по ходу впереди, выпрыгнул полосатый зверь.
Антуан замер. Шагах в двадцати от него щурил желтые глаза тигр.
"Как же так? - мысли вмиг смешались. - Рядом с институтом... Закричать,
может, кто услышит?! Нет, не успеют... Палка, камень? Ничего! Ничегошеньки
рядом нет... Значит, бой. Если не уйдет, не свернет, если прыгнет - бой!"
Антуан весь напрягся.
Послушное приказу мозга, тело человека приготовилось к смертельной
схватке. Каждый мускул его мгновенно вспомнил сложную науку тренировок, а
рассудок, успевший погасить вспышку страха, назидательно заметил: "Теперь
ты понял, почему вас, Садовников, учили буквально всему? В том числе и
искусству боя? Совершеннейшему и страшному искусству, в которое, кроме
вас, посвящены только исследователи дальнего космоса".
Зверь зарычал. Как-то глухо, даже по-домашнему, будто в огромной кошке
при виде человека шевельнулось нечто, заставлявшее ее младших
родственников тосковать по ласке и искать убежища у веселого костра.
Только теперь Антуан заметил, что тигр держит в пасти добрую половину
антилопы - рога мертвого животного цеплялись за траву. "Очень хорошо, -
мелькнула четкая мысль. - Во-первых, хищник сыт; во-вторых, чтобы бросить
добычу, надо потратить четверть секунды. Прекрасный подарок судьбы - такая
огромная фора..."
Тигр мотнул головой, фыркнул и не спеша побежал к человеку. Шагах в
десяти от Антуана он бросил добычу, присел. Разинулась окровавленная
пасть.
Антуан тоже присел, готовясь к встречному прыжку.
Но зверь вдруг зевнул и отвернулся, как бы утратив всякий интерес и к
своей добыче, и к неожиданному сопернику. А за спиной у Антуана
засмеялись. Звонко, в два голоса.
- Сюда, Рик, сюда, - позвал зверя высокий блондин. Рядом с ним стоял
коренастый загорелый парень в голубой форме института Контактов.
- Вы сами виноваты, - укоризненно заметил он, весело глядя на Антуана.
- Это экспериментальная биозона, и я ума не приложу, как и зачем вы
проникли через ограждение?
- С неба, - ответил Антуан, все еще опасливо косясь на тигра. -
Рейсовый гравилет высадил. Прогуляться по лесу захотелось.
- Зона - не место для прогулок, - назидательно сказал загорелый. - Хотя
вы и помогли науке. Саша, - обратился он к напарнику, - зарегистрируй
подношение Рика как внеплановый эксперимент. Серия - активная помощь
человеку, условия - максимально приближенные к реальным...
- Собственно, я здесь не посторонний, - Антуан протянул загорелому
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг