Собирался вечер. Ранний, еще невесомый, опять-таки, как и жара,
приходящий с ближних гор. Казалось, кто-то потихонечку подливает в долину
мрак. Он подливал, а дальние отроги все еще горели и плавились в остатках
солнечного огня. Мрак поначалу хоронился в щели, сгущал до фиолетовых
тонов тени, чтобы потом, через час-полтора, затопить и маленький городок,
и долину.
В этом, конечно, был свой обман. Но Илья, обычно точный в своих
ощущениях, сегодня почему-то был рад обманываться.
Калий стоял рядом и смотрел на засыпающее море.
Толпа теснила их к перилам. На галерею продолжали прибывать люди - из
города, с набережной.
"Какой молодчина", - подумал Илья, глядя на усталое лицо товарища.
Расчет Калия оказался поразительно верным: галерея была единственным
местом в городе, откуда композиция Жданова просматривалась целиком. Кроме
того, почти все посетители выставки, закончив осмотр, выходили на галерею
подышать морем. Выходили и... натыкались взором на исполинскую фигуру Ильи
Муромца, вздыбившего своего коня на сей раз почти у кромки прибоя.
- ...Он все-таки скуп, - толковала рядом с ними светловолосая женщина.
- Что вы, наоборот. Это же бескрайний материал. Художник вынужден
работать выборочно, - возразили ей и тут же спросили: - А почему,
собственно, он, а не она? Кто автор композиции?
- Похоже на эскиз: не вижу цельности...
"Все сделаем, - подумал Илья. - Завтра же и сделаем. Всю информацию
дадим. И об авторе, и о работе. И освещение сделаем".
Он в который раз мысленно поблагодарил Калия. Потому что идея - создать
по эскизам и наброскам голографический макет композиции Анатоля, хотя бы
фрагмент ее, и привезти "Славян" на выставку - принадлежала именно ему. О
чем-либо лучшем Илья и не мечтал. Потому что одно дело, когда "случайно"
повторяется встреча почти чужих людей, и совершенно другое, когда у
встречных есть точки соприкосновения - Карпаты, Калий и, конечно же,
"Славяне".
Сейчас они затмевали все.
Они завораживали, будили трижды скрытую вековую память, отзывались в
душе непонятной удалью. А с язычницей, - так показалось Илье, - вообще
происходило нечто странное. Чем больше прибывала толпа, чем гуще
завязывался разговор, тем беспокойнее становилась каменная девушка.
Порывалась убежать и медлила, все больше оживала и оставалась каменной. "С
Ирины писал, - подумал Илья, любуясь язычницей. - В жизни тоже так.
Сложно..."
Сумерки, наконец, взошли и на Кипарисную горку. Изображение сразу же
стало тусклым, потеряло глубину и рельефность. Зрители направились к
берегу.
- Вот вы где!
Анатоль налетел на них - рослый, сильный, еще более загорелый - схватил
Калия за плечи, расцеловал:
- Я у них спрашиваю, в оргкомитете, - откуда, мол, кто привез? Кто
додумался? Друзья твои, говорят. Я ищу, ищу. Полдня ищу.
Он повернулся к Илье, просиял лицом.
- О, мой щедрый гость?! Значит, вы вдвоем. Вот радость. Знаете, что мы
сделаем, ребята? Мы закатим сейчас королевский ужин. И не где-нибудь, а в
подводном кафетерии.
Ночью, когда Илья уже засыпал, он услышал голос доселе дремавшего
прибоя. И почувствовал в нем уверенность.
"Да, это именно то, что появилось в Анатоле, - подумал успокоенно он. -
Новое качество, которое я не сразу узнал. Уверенность - это хорошо".
Он вспомнил еще одно сегодняшнее высказывание Анатоля - чуть
захмелевшего и, может быть, впервые за много дней счастливого: "Вы просто
гении, ребята. Мои добрые гении".
Вспоминал все это Илья еще бодрствуя, а улыбнулся мыслям своим уже во
сне.
НАД ПРОПАСТЬЮ
"Неужели?.."
Этот неотступный вопрос терзал его с тех пор, как позвонила Ирина.
Слова ее были обычные, даже чуть насмешливые, но нечто хрупкое и
беззащитное, льдинка непонятного переживания тоненько позванивала в них, и
он вдруг засомневался во всем - в себе, Ирине, непреложности слов - и
начал гадать: "Что же это значит?"
"Неужели любит?"
"Неужели все, что мучило меня, есть не что иное, как плод больного
воображения? Больного?! Да, да, чему ты удивляешься? Ты давно болен
нетерпением и мнительностью, гигантизмом желаний и дистрофией
возможностей, неразборчивой, слепой сверхтребовательностью к себе и, что
печальней всего, к другим".
Анатоль поежился.
Никогда еще, даже в мыслях, он не был так безжалостен по отношению к
самому себе.
"Выходит, я мучил ее? Своей самовлюбленностью, эгоизмом?"
Он тут же возразил себе:
"Брось казниться... Все это имеет значение только в одном случае - если
Ирина... Нет, нет! Откуда ты пришла, надежда? В чем почудилась? В слове,
жесте? А может, в приглашении посмотреть стройку? Но ведь это чепуха!
Формула вежливости. Таких, как ты, только в гости и приглашают... После
всего. После всех "нет". Дав время на отрезвление. Чтобы потом предложить
дружбу".
Он машинально поднял воротник куртки - к вечеру от реки потянуло
прохладой, нервно зашагал по берегу. Ирина позвонила ему утром. И все, что
было потом, - метания в ожидании рейсового, сам полет, гигантская стройка,
замершая сегодня по случаю дня Памяти, все это, как ни странно, осталось
за пределами сознания.
Река играла крупной галькой.
Раньше здесь был обыкновенный ручей, прозванный за кроткий нрав и
прозрачную воду Ясным, но гидрологам понадобилось подживить его - нашли
подземные источники, вскрыли их. Теперь от Ясного осталось одно название.
Тело реки нездорово разбухло, не вмещаясь в прежние берега, с водой несло
щепу и хвою, тучи песка и даже средних размеров камни. Катило,
погромыхивало. Хоть сдержанно, но напористо.
Подробностей таких Анатоль, конечно, не знал. Однако что-то в облике
реки, неуловимое, уже уходящее, подсказало ему: над этой личностью,
состоящей из движущейся, дьявольски холодной воды, недавно было совершено
насилие. Угадывался факт. И этого оказалось достаточно, чтобы испортить
ему настроение.
За шумом реки Анатоль не услышал шагов Ирины. Обернулся уже на голос.
Он шагнул к ней.
Руки его вскинулись, чтобы обнять и не отпускать - нигде, никогда, ни
при каких обстоятельствах. Вскинулись - и тут же упали.
Он не смог бы сейчас ничего объяснить.
То ли одиночество последних месяцев выработало в нем какое-то
сверхчутье, то ли в облике Ирины, в ее неестественно покорных и жалеющих
глазах в самом деле угадывалась заданность этой встречи, но Анатоль вдруг
отчетливо почувствовал в любимой то же насилие, о котором кричала ему
река. Ощущение, что рядом с ними присутствует кто-то чужой, что это именно
он привел Ирину на берег Ясного, было таким отчетливым, что Анатоль,
угрожающе нагнув голову, оглянулся.
Нигде никого.
И все же этого предчувствия хватило, чтобы их разговор, еще толком и не
начавшийся, вдруг отчаянно взмахнул руками, будто человек, ступивший на
ледяной откос, и заскользил, заскользил - к нелепому, никому не нужному,
однако уже неизбежному падению...
- Покажешь как-нибудь свои новые работы? - Ирина видела, что их
разговор вянет буквально на глазах, не понимала - отчего и мучительно
искала какие-то новые слова. Они вроде и находились, но, вымолвленные,
тотчас теряли вес. Река уносила их, будто сор.
Анатоль вздрогнул.
Просьба Ирины показалась ему продолжением собственной лжи.
- Разве ты не знаешь? - он нахмурился. Губы его сложились в горькую
полупрезрительную ухмылку. - Я - пуст! У меня за душой ни-че-го-шень-ки! Я
год уже в руки ничего не брал, понимаешь ты это?! Да, я лгал тебе, когда
ты изредка звонила. Я не рисовал в горах, я там выл, понимаешь?! Вот так,
по-волчьи...
Ирина отпрянула.
Тяжкая, слепая волна захлестнула мозг Анатоля, смыла логичные и ясные
построения рассудка.
- Ложь, все - ложь! - крикнул он. - И ты тоже лжива! Зачем ты позвала
меня? Если нет любви, если не было...
Он задыхался от гнева, терял слова:
- Скучно, видишь ли, ей... Огонь...
- Ты не прав, Толь, - девушка побледнела. Одной рукой она поспешно
оперлась о ствол корявой сосенки, другую прижала к груди. - Я все понимаю
и очень жалею... Но ты не прав, Толя. Чувствуют по-разному. И любят тоже.
- Что?! - он уловил из всего сказанного только одно слово. Оно
разрослось до неимоверных размеров, стало крениться на него, будто скала.
Вот-вот рухнет и раздавит. - Жалеть? Меня? Ты...
Анатоль рванулся, побежал, не разбирая дороги, в глубь стынущего леса.
Среди сосен то и дело попадались какие-то странные сооружения и механизмы.
Он натыкался на них, сворачивал, кружил между деревьев и скал, среди
непонятной внеземной бутафории, пока, наконец, не увидел нечто знакомое:
возле цепочки легких сферических павильончиков высилась ярко-желтая
громада "Голиафа".
- Я вам покажу! - яростно выдохнул Анатоль, будто все, что он видел,
было ненавистно ему, враждебно. В каждом камне, в каждом дереве чудились
теперь враги. Окружающие его, спутавшие все тропки, перекрывшие все
ходы-выходы.
- Я вам сейчас покажу!
Он взбежал по металлической лесенке, рванул на себя дверцу кабины.
- Вперед! - скомандовал Анатоль.
Тяжелая сверхмощная машина дрогнула, поползла вперед. "Голиаф"
предназначался для земляных работ и, как все машины планеты, управлялся
звуковыми командами, голосом, то есть, словесно вводилось только основное
задание - курс движения, скорость, производственная задача. Всеми
промежуточными операциями управлял логический блок.
"Голиаф" вдруг остановился.
- Что еще? - взревел Анатоль, наклоняясь над пультом.
- В секторе действия рабочего инструмента творения человеческих рук, -
ответила машина. - Полусферы - ценные экспонаты.
Анатоль зловеще расхохотался.
- И тут нельзя, - пробормотал он, нащупывая на полу кабины массивный
стержень. - Где у тебя блок ограничений? Здесь? Хорошо. Сейчас я тебе
растолкую...
В следующий миг стержень обрушился на пульт.
Анатоль бил и бил до тех пор, пока "Голиаф" вновь не двинулся вперед -
тяжело раскачиваясь и слепо тыкаясь из стороны в сторону.
Сферические павильоны хрустнули под гусеницами, будто яичная скорлупа.
Браслет связи мигнул малиновым огнем, запястье кольнул электрический
разряд.
Илья вскочил.
Кто-то вызывал его по специальному каналу. Впервые он понадобился
кому-то как Садовник. Кто-то просил помощи.
- Слушаю, - поспешно отозвался он.
В объем экранчика ворвалось лицо Ирины. Бледное, испуганное. Из глаз
Язычницы катились горошины слез.
- Он здесь, на стройке, - сказала девушка, кусая губы. - Он ничего так
и не понял, ничего... Почему вы молчите, Илья?
- Что случилось? - Илья машинально потянулся за форменной курткой. -
Где он?
- Убежал, - всхлипнула Ирина. - Он какой-то бешеный. Он погубит себя.
Спасите его, Илья!
Гнев, жаркий, как удушье, гнев завладел Ильей. "Неужто все прахом? -
мелькнула возмущенная мысль. - Месяцы узнавания, работы. Усилия стольких
людей. Их боль и тревоги. Моя боль..."
Он устыдился этой вспышки. Так же тяжело и жарко, как и гневался. "Это
не вина Анатоля, запомни, - приказал он сам себе. - Это беда его. И твоя
тоже".
- Лечу, - коротко сказал он Ирине. - Вылетаю. Только вы не волнуйтесь.
Я вылетаю.
Уже в воздухе Илья пожалел, что не вызвал скоростной глайдер. Гравилет
- машина хорошая, но там Анатоль и у него слишком много свободного
времени... Бешеный - так сказала Ирина. Зная его импульсивность, можно
ожидать... Что, собственно, можно ожидать? Все, что угодно. Да,
поговорили...
Вынужденное бездействие становилось невыносимым. Дурные предчувствия
подступали со всех сторон, и Илья не успевал от них отбиваться. Минут
через десять, когда Анатоль вдруг померещился ему уже неживым - а что, а
что, пытался же он покончить с собой, пытался?! - Илья встрепенулся и
вызвал по шестому каналу совет Мира.
- Стажер Юго-западной школы Садовников, - представился он дежурному
оператору. - Прошу две минуты планетарной связи.
- Мотивы? - спросил оператор.
- Человек в опасности, - скупо ответил Илья и, помедлив, будто слова
эти не давались ему, добавил: - Возможно, опасен и сам.
- Даю минутную готовность, - оператор сделал на пульте какое-то
переключение.
Илья даже поежился, представив, как вызов совета Мира заставляет всех и
каждого отвлечься от своих срочных или несрочных дел, взглянуть на браслет
связи или на общий экран. Миллиарды людей сейчас будут...
- Говорите, - позвал его оператор. - Земля слушает вас.
- ...Сорок минут назад, - Илья заканчивал свое обращение, - Жданов
находился в районе строительства Музея Обитаемых миров. Гнев неправедный
или отчаянье владеют сейчас им - я не знаю. Но кто бы ни встретил его, -
сообщите мне. И будьте с ним бережны.
Планетарный эфир отозвался лишь тихими шорохами. И в этой тишине Илье
почудилось ожидание огромного множества людей. Внимательное, еще не
укоризненное, но уже чуть-чуть недоуменное ожидание. Будто он что-то забыл
сказать. Необязательное и в то же время самое главное. Ждал и оператор,
хотя две минуты уже истекли.
И тогда Илья, повинуясь какому-то наитию, торопясь, чтобы не прервали
планетарную связь, добавил мгновенно сложившуюся формулу:
- Я, Илья Ефремов, нарекаю Анатоля Жданова братом своим! Готов
разделить судьбу его и ответственность за все его действия.
Сразу стало легче.
Все тревоги на время отодвинулись на задний план. Осталась одна лишь
мысль - настойчивая, острая: "Успеть!".
Илья решительным движением поднял панель пульта управления гравилетом,
нашел продолговатый желтый брусок блока ограничителей и попробовал его
вынуть. Блок не поддался. "По-видимому, конструкторы предусмотрели, что
найдутся охочие... - отметил с досадой Илья. - Но тогда они должны
предусмотреть и..."
Он поспешно достал жетон с изображением Солнца, вставил его в щель на
пульте, под которой значилось: "для служебных программ". Желтый брусок
блока ограничителей упал в подставленную ладонь.
...Ускорение распластало его сильное тело в кресле, отозвалось
внезапной болью в каждой клеточке, нерве, сосуде.
Возносящаяся капелька гравилета все глубже проникала в стратосферу. Уже
заметно округлилась внизу Земля, подернулась голубизной. Уже подступала со
всех сторон ночь внеземелья, а маленькая машина карабкалась и карабкалась
вверх.
Затем наступила кратковременная передышка. Илья судорожно втянул
воздух, будто это был его первый вздох. Розовая пелена в глазах
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг