четырех измерений она проштудировала добросовестнейшим образом, а
Лобачевского цитировала чуть не наизусть и говорила о нем с энтузиазмом.
От них перешли к Эйнштейну, переведшему теоретические построения
математиков на почву реальных возможностей.
- Я бы не удивилась, - сказала Корсунская, - если бы в один прекрасный
день мы здесь, на земле, оказались в состоянии увидеть, прощупать это
таинственное направление, заглянуть через него в такие провалы, перед
которыми наша Вселенная - щепка в океане.
Это оказалось толчком, от которого я точно с горы покатился. Я
рассказал все, начиная с первых моих попыток, ряда неудач, сомнений, новых
исследований и кончая последним результатом, осуществившим то, о чем она
сказала в своей последней фразе.
- И вы могли бы мне это показать? - только спросила она, когда я
кончил, и в глазах ее ничего нельзя было прочесть. Нина Павловна была
верна себе: ей нужны были факты. Останавливаться теперь было смешно и
нелепо: я повел ее в лабораторию. Когда после этого она, уходя, пожала мне
руку, - это было уже не обычное официальное пожатие, ничего не говорящее;
ее рука на секунду дольше задержалась в моей, и в глазах мелькнуло что-то
такое, в чем я не успел разобраться, но от чего сердце заныло томительно и
радостно. Что это еще такое?
30 июня.
Что-то странное творится или со мною самим, или вокруг меня. Если это
протянется еще несколько дней - я сойду с ума. О вчерашнем вечере я не
могу вспомнить без острого ужаса. Я сидел в лаборатории, возле
спектроскопа и изучал изменения в цветных линиях его поля. Дверь в
соседнюю комнату было приоткрыта; за окном бушевал ветер и швырял в стекла
пригоршни песка, так, что казалось, что там, во тьме, стоит кто-то и
царапает их шершавой лапой. Знакомое чувство тревоги росло непрерывно.
Мерно постукивал маятник часов, мелькая медным диском и отмеривая
умирающие секунды.
Вдруг мне показалось, нет, не показалось, а я почувствовал с
несомненностью сзади меня в комнате чье-то присутствие. Однако я знал, что
никого нет, так как наружная дверь была заперта. Тишина стояла мертвая.
Несколько минут я держал себя в руках и продолжал работать. Вдруг пламя
горелки на столе вспыхнуло и погасло, будто от внезапного порыва ветра. У
меня было ощущение, что кто-то вплотную подвинулся ко мне и дышит за
спиной. Я быстро обернулся - пустота и тишина. Падали секунды, и шуршал
песок за окном. Сердце билось сильными ударами, не хватало дыхания. Я сел
к столу. Присутствие невидимого посетителя стало физически невыносимым.
- Кто тут? - крикнул я не своим голосом и, вскочив, обернулся назад.
Молчание... Распахнувшаяся настежь дверь чернела провалом в темноту...
Какие-то беглые тени метались по углам. Серый туман колыхался перед
глазами; сквозь него огни лампочек мерцали, окруженные цветными ореолами.
Мхе казалось, будто я один во всей Вселенной, будто все провалилось в
первобытный хаос, и я, жалкий, одинокий, запуганный человек, песчинка
мироздания, остался лицом к лицу с тем, кто стоит где-то тут рядом со
мною, невидимый и молчаливый, и дышит мне в лицо...
Я не помню, как я выбрался из комнаты. В эту ночь я не спал.
4 июля.
Три дня я пролежал у себя дома и не выходил из комнаты, совершенно
разбитый этой дикой галлюцинацией. Ведь не бесплотные же духи удостоили
меня своим посещением! И все-таки если еще раз со мной случится что-либо
подобное, я не знаю, чем это кончится.
На следующий день у меня был милейший доктор Асатуров. Он нашел невроз
сердца или что-то в этом роде на почве переутомления. Разумеется, он прав:
все это просто усталость, и мне необходим отдых. Но не хочется бросать
работу сейчас, когда я подошел к таким результатам, - страшно потерять
нить.
И потом странно: эти дни, что я лежу дома, я чувствую себя в сущности
довольно сносно - во всяком случае галлюцинации не повторяются.
А когда я встану - я опять увижу Нину Павловну.
3
Мешканцев встал и увидел Нину Павловну. Они шли вдвоем по темнеющим
аллеям парка, среди двух стен тополей, вонзающихся оперенными стрелами в
вечереющее небо. Прямо перед ними, купаясь в холодных провалах звездных
пустынь, зажегся уже Орион, торжественно тихий и многоокий. Густели тени
фиолетовыми пятнами, буйная зелень стряхивала истому пыльного знойного дня
и набухала темной пьяной дурью и ароматами. Из грота по серым камням
звонкою капелью, со ступеньки на ступеньку журчал источник.
Мешканцев шел, слушал, вдыхал всей грудью густой воздух и всем
существом ощущал близость девушки. Они говорили о далеких веках юности
человечества, когда скованный разум только начинал расправлять крылья,
бросая удивленные взгляды-молнии на открывающийся неведомый, таинственный
мир.
- Какая прекрасная легенда - этот жаждущий и немогущий насытиться
доктор Фауст, - говорила Корсунская - великий искатель, отказывающийся от
вечного блаженства ради того, чтобы знать... знать, какою бы то ни было
ценою.
Мешканцев плохо вникал в смысл ее слов и слушал только их музыку; они
звенели в унисон с капелью струй и пропитаны были ароматами южной ночи.
Потом спросил, отвечая больше собственным мыслям, чем фразам девушки.
- А Маргарита?
- О, - измышление тайного советника Ваймерского Двора. Я предпочитаю
Фауста таким, каков он в старинных легендах и хрониках.
- Измышление Великой Матери Природы, - ответил Мешканцев и вдруг
спросил, глядя в упор на собеседницу:
- Неужели вы никогда не испытывали ее зова?
Девушка молчала, и в наступившей темноте не видно было ее лица. Это
мучило его, но он не мог уже остановиться и опять, словно с горы
разбежался, как давеча, в разговоре о своих работах.
- Нина Павловна, наша встреча с вами - конечно, случайность, которыми
полна жизнь, и мне жутко подумать, что наши дороги, скрестившись, быть
может, уже больше не сойдутся.
- Почему же? - как-то неуверенно спросила Корсунская, слегка касаясь
его руки. - Можно, будучи разделенными сотнями верст, работать над одним и
тем же и обмениваться мыслями...
- Я не об этом, - и голос Мешканцева задрожал, - я завидую не доктору
Фаусту немецкой легенды, а Фаусту тайного советника, господина Гете...
Девушка отодвинулась вдруг, и голос ее зазвучал чужим, далеким:
- Дмитрий Александрович, неужели и вы о том же? - Было слышно, как
хрустят пальцы заломленных рук.
- И я? Но что же делать? Мне кажется, что я всю жизнь ждал этой
встречи, искал именно вас...
- Не надо, ради бога, не надо... Мне было бы так больно, если бы
омрачилось то светлое, что связало нас за эти дни...
Простите меня, голубчик, но я... не гожусь в Маргариты. Я не знаю, как
вам сказать... Во мне нет струи, которая могла бы отозваться на этот
зов... Я - пустая...
- Безлюбая? - повторил машинально Мешканцев когда-то слышанное слово.
- Да, безлюбая... Нельзя служить сразу двум господам. Мой уже выбран
раз и на всю жизнь. А относительно вас...
- Не надо, - заговорил теперь Дмитрий Александрович, и папироса его
ярко вспыхнула, освещая бледным пятном жестко сжатые губы. - Будем
считать, что этот разговор кончен.
- Вы сердитесь? - спросил из темноты голос, дрогнувший теплыми нотами.
- Нет, Нина Павловна, - ответил он угрюмо после некоторого молчания, -
оставим это, и пусть все будет, как было.
Возвращались они молча, и Мешканцеву казалось, что пылающий Орион
померк в высоте.
Дмитрий Александрович не вернулся к себе, а прошел в лабораторию, где
он обычно работал вечерами, когда кончалась заводская кутерьма.
- Она права, - думал он, пуская в ход бездействовавшие приборы, -
остается одно: работать, работать без передышки!
Два дня прошли спокойно. С Корсунскою он виделся на заводе, все время
на людях и не искал встреч наедине. Она была все такая же сосредоточенная,
углубленная, и только иногда в глубине глаз ее он читал как-будто немой
вопрос.
На третий день вечером странные явления возобновились. Опять лампочки
сияли цветными кругами в сероватом тумане. Опять метался Мешканцев по
лаборатории, чувствуя у себя за спиною, то тут, то там, в темнеющих углах
или совсем рядом притаившееся нечто, невидимого посетителя, наполняющего
своим присутствием просторную комнату.
Стиснув зубы, он сидел на своем месте, у аппарата, и продолжал работу,
решив пересилить свои нервы и закончить начатую серию опытов. Но это
становилось все труднее. Цветные круги перед глазами врывались в поле
зрения и путали наблюдение. Мешканцев сидел спиной к открытой двери в
соседнюю комнату и вдруг поймал себя на мысли, что ему страшно оглянуться
назад, в ее зияющую пустоту, как бывало в далеком детстве, когда он
начитается жутких книг.
Мешканцев через силу улыбнулся своим ребяческим страхам и быстро
обернулся. Все было пусто, но эта пустота показалась еще страшнее, чем
если бы он увидел самый ужасный образ, созданный фантазией. Мертвая тишина
давила мозг тяжелым грузом.
Вдруг он почувствовал струю ледяного ветра, охватившую его с головы до
ног. Он вскочил в испуге и остался стоять у стола, остановив широко
раскрытые глаза на темном углу лаборатории. Оттуда бесшумно выплыла
туманная темная фигура, почти вдвое выше человеческого роста. Тихо
колеблясь, будто под дуновением ветра, и слегка меняя свои очертания, она
медленно двигалась, пересекая комнату по диагонали и направляясь к столу,
у которого стоял Мешканцев.
Она была похожа на пыльный вихрь, поднятый летом знойным ветром на
желтеющих пожнях, но временами вершина ее заострялась, и тогда казалось,
что это огромного роста темный монах в рясе и клобуке несется по воздуху,
не касаясь пола.
Мешканцев не мог двинуться с места и в диком ужасе следил за движениями
странной фигуры. Наконец, когда она была от него в двух-трех шагах и его
охватило нестерпимым холодом, он дико вскрикнул и бросился в сторону.
Темный вихрь вырос до потолка, качнулся вперед и, дойдя до противоположной
стены, исчез так же беззвучно, как и появился.
Мешканцев выбежал вон.
4
7 июля.
В сущности после всего, что случилось вчера вечером, благоразумие
требует оставить работу и месяца на два уехать отсюда совсем. Раз дело
дошло до каких-то видений, от которых я шарахаюсь в ужасе и бегу, как
ребенок от почудившейся ему чертовщины, - значит, дело дрянь. Так недолго
и совсем свихнуться. Надо основательно подвинтить гайки.
А с другой стороны, именно сейчас немыслимо бросить дело, не доведя до
конца этих исследований, которым, может быть, суждено открыть новую эру в
истории науки. По правде говоря, я просто не в силах оторваться от этой
работы, как одержимый, как пьяница от своего яда.
Я хочу сделать еще попытку. Продолжать эти исследования одному в таких
условиях - значит рисковать попасть в желтый дом. Что, если попробовать
вести их вдвоем? Быть может, присутствие другого человека даст некоторую
точку опоры, рассеет этот дикий мираж? Ведь днем, когда я бываю на людях,
я не испытываю ничего подобного.
И человеком этим может быть только Нина Павловна.
8 июля.
Разговор был коротким На предложение Корсунской принять участие в моих
работах она несколько времени молча в упор глядела на меня; я храбро
выдержал испытание и не опустил глаз. Это был немой поединок. Затем она
протянула мне руку.
- Благодарю, Дмитрий Александрович. Я сама хотела просить вас об этом,
но не решалась после...
- После того разговора? Но ведь мы условились, что ничего не было...
Она слегка покраснела и нахмурилась. Во всяком случае - договор
заключен.
10 июля.
То, что случилось сегодня вечером, выходит совершенно из границ
вероятного. Я стою перед загадкой, к которой не вижу ключа.
Довольно поздно вечером мы пришли с Ниной Павловной в лабораторию, где
приборы работали автоматически весь день. Сразу же знакомые ощущения
нахлынули на меня Надежды мои не сбылись: присутствие Корсунской не меняло
дела. Но что удивительнее всего, это то, что и Нина Павловна сразу же
стала проявлять признаки тревоги и беспокойства. Она поминутно
оглядывалась назад, будто ища кого-то, кто стоял у нее за спиной,
вздрагивала, хмурилась, и я ловил на себе временами ее растерянный,
испуганный взгляд. Я думал, что просто ей передается мое напряженное
нервное состояние, хотя я изо всех сил старался его не обнаруживать.
Но едва я начал подробное объяснение установки приборов, как снова,
по-давешнему, потянуло смертельным холодом. Корсунская задрожала с головы
до ног и оглянулась в немом изумлении. И опять в дальнем углу лаборатории
встала беззвучно огромная темная фигура и, медленно раскачиваясь,
двинулась в нашу сторону. Следом за нею там же родился второй силуэт, за
ним еще и еще... И в гробовом молчании двигалась мимо нас воздушная
процессия призраков, будто вереница черных монахов, в суровом безмолвии
шествующих в какой-то погребальной процессии. Фиолетовые отблески
вспыхивали в их вершинах, будто метали они огненные взгляды из-под
насупленных капюшонов. Стояла мертвая тишина.
Я сидел у стола, не отводя глаз от этой картины. Корсунская, бледная,
как мертвец, дрожа всем телом, прижалась к стене, провожая глазами мрачное
шествие. Слышно было отчетливо, как в немой, потрясающей тишине падали
однотонно удары маятника. Вдруг резко треснуло стекло в приборе, который
задела в своем движении одна из темных фигур, и осколки его со звоном
полетели на пол. Вслед за тем раздался нечеловеческий крик - объятая
ужасом девушка бросилась ко мне и забилась в истерической дрожи. Схватив
ее на руки, я хотел выбежать в дверь, но вереница черных вихрей пересекала
мне путь, и я не мог заставить себя к ним приблизиться. Я не знаю, чем бы
это кончилось, если бы через минуту или две темные фигуры не потеряли
своих очертаний. Они заволновались, будто раздуваемые невидимым ветром и,
не останавливаясь в своем немом беге, вдруг стали серыми и прозрачными,
как вечерний туман над рекой, и наконец беззвучно растаяли, оставив после
себя лишь чуть уловимый странный запах да ощущение мертвящего холода. И в
комнате стояла по-прежнему угрюмая тишина.
Я держал на руках неподвижное тело девушки, весь во власти
противоречивых чувств. Еще не улегся в душе только что пережитый ужас и
колотился глухими ударами замиравшего сердца, еще мелкая, зябкая дрожь
трясла меня с головы до ног, а вместе с тем хотелось, чтобы не кончались
эти жуткие минуты. Казалось, что без конца готов я стоять вот так, среди
пустой комнаты, прижимая к себе вздрагивающее теплое тело. Но это длилось
недолго. Корсунская открыла глаза и оглянулась с изумлением. Я оставил ее
и в невольном замешательстве отвернулся, делая вид, что рассматриваю
разбитый прибор. Несколько мгновений она, видимо, собиралась с мыслями;
потом я услышал неуверенный, дрожащий голос:
- Простите меня, Дмитрий Александрович - Я, вероятно, вас напугала. Я
сама не знаю, что со мной случилось... Какая-то дикая игра воображения,
странная галлюцинация...
И тут мозг мой пронзила мгновенная мысль но ведь, значит, это именно не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг