переплет.
- Сама-сама-сама... - довольно нагло, голосом пышноусого киноактера
ответил мне экскурсовод.
Пришлось самой, и это оказалось не труднее, чем листатьобычную книжку.
На первой странице, под изображением моего собственного мертвенно-бледного
лица с закрытыми глазами стояло мое же имя. Правда, звучало оно иначе.
- Что это? Значит ли это, что сейчас эта книга как бы написана мной?
- Только вы сами можете разрешить этот вопрос, синьорина, - было
ответом.
Название показалось мне слишком высокопарным. Я бы никогда не стала
называть книгу подобным образом, я же не сивилла какая-нибудь.
Я раскрыла книгу наугад:
"Я раскрыла книгу наугад: "Я раскрыла книгу наугад: "Я раскрыла книгу
наугад..."
Поспешно захлопнув книгу, успела только увидеть, что фраза, с которой я
до последнего мгновения не спускала глаз, изменилась. Теперь, готова
поклясться, она начиналась так: "Поспешно захлопнув..."
- Все тексты, материализованные в той или иной форме повсюду во
Вселенной, есть лишь отражения этой книги, соответствующие ее содержанию. В
большей или меньшей степени, - продолжал служитель.
- Выходит, всякая книга, по большому счету, об одном и том же? -
уточняла я, чрезвычайно заинтересованная. - А например, Интернет ?..
- Частный случай, синьорина, - покивал гном. - Если бы вы только
видели, какие странные формы принимает эта книга на окраинах мира...
- Значит, и папирус, и просто наскальная надпись, и глиняные дощечки, и
бегущая строка в метро...
- И нехорошее слово на заборе, - подтвердил гном.
- Кто же был первым автором? - не могла я угомониться.
- Всевышний, - поднял брови гном. - В проекте была какая-то тема...
Кажется, любовь.
Я спрашивала себя, что заставило меня представить книгу хрустальной,
наподобие царевнина гроба.
Мы шли около часа, как мне казалось, и начали подкашиваться ноги, а
конца крутой и узкой лестнице все не было видно. Я уже перестала понимать,
спускаемся мы или поднимаемся.
- Может, остановимся, передохнем? - робко предложила я.
- Нет-нет, это никак невозможно. Нас ждут, - служитель достал из-за
пазухи песочные часы и мельком глянул на них, - уже двести тридцать один
год...
- Так пойдемте быстрее.
- Мы не можем идти быстрее, пока вы стоите на месте! Нам нужно
преодолеть одиннадцать кругов, а вы все никак не хотите сойти с лестницы.
Напрягитесь, что там у вас после лестницы в представлениях об аде?
- Почему же именно одиннадцать кругов? - удивилась я.
- Это я мог бы спросить у вас. Помните, мы в вашем персональном аду!
- А что мне нужно сделать, чтобы пройти дальше? - спросила я
растерянно.
- Ничего. Просто попробуйте представить себе место, куда надо попасть.
Я закрыла глаза ладонями и попыталась воочию вообразить первый круг
ада.
Первым материализовался запах...
Послышался сдавленный вздох гнома:
- О, полуденный бес, зачем я снова вернулся сюда? Ведь это Земля,
синьорина...
- Мы здесь уже были, - сказал кот.
Я открыла глаза.
- Что это на вас, моя госпожа? - вопросил гном.
- Ночная рубашка здешних обитательниц.
Мы были в психбольнице.
- Что же ожидает нас в остальных кругах? - простонал несчастный гном. -
Этот ужасный запах... Такого на Земле не было в мои времена.
- Медицинский, - подсказала Ингигерда.
- Все ясно! Мы не можем идти дальше, пока вы не пройдете этот круг.
Одна, вы слышите? Одна-одинешенька... Бедная, бедная моя госпожа! - И гном
исчез, а с ним вместе исчезли все.
Кроме Ингигерды. Она постарела на глазах - кожа сложилась морщинами,
глаза подернула пелена безумия, волосы расплелись сами собой. И теперь она
глядела на меня волчьим взглядом.
- Ингигерда, - прошептала я.
- Меня зовут Анна! И это ты привела меня сюда! - взвизгнула она и
кинулась на меня, норовя оцарапать лицо. - И я мучаюсь всю жизнь... Стерва!
Нянечки проснулись от крика и, разняв нас, вкатили Анне солидную дозу
снотворного. Вслед настала и моя очередь.
Первый круг... Изо дня в день просыпаясь среди теней, становиться
тенью. Человек наполняется тем, что его окружает. Как сосуд в сообщающейся
системе. Мои соседки... По большей части эти несчастные женщины всего лишь
телом присутствовали в этом мире. Тела, механически настроенные на программу
самоликвидации. Те, кто сохранял рассудок, были жертвами безжалостных
обстоятельств. Одну искромсал муж. Другая допилась до горячки. Третью
обворовали, и ей просто негде и не на что было выжить в зиму...
Старухи, ждущие здесь конца, и юные существа со странствующими где-то
душами - все они и сейчас заставляют плакать меня, особенно по ночам. Жаль
мне и здешних людей в белых халатах. Молоденькая медсестра жаловалась, что
ненавидит свою мать и желает ей смерти.
Труднее всего было есть. На обед нам давали красный суп и полную
стальную миску гречневой каши - рассыпчатой, жирной. К хлебу прилагался
толстый кусок бледно-розовой колбасы и кубик масла. Господи, эту колбасу я
видеть не могу без отвращения. А тут приходилось глядеть, как ее пожирают
грязные, потные, чавкающие соседи.
Нет, я совсем не была уверена, здорова ли сама. Все эти голоса и
виденья - что они такое? По правде сказать, до сих пор не знаю.
Меня спасло лишь то, что я стала помогать этим бедным женщинам.
Говорила с ними по душам, когда их души возвращались в тело. Стирала
выпачканные простыни (уж и не знаю, как удавалось смирять свою природную
брезгливость). Разминала их старые спины, мыла посуду, терла пол... Я как бы
брала на себя немногое от их страданий и замечала в себе, а потом и в них
удивительные вещи. Я улыбалась, и улыбались они. Я расчесывалась,
становились и они пригожей. Я мыла лицо, и за мною тянулась очередь. Я
верила, что им всем можно помочь.
...Мне выдали одежду, проводили до ворот. До последнего мгновения я в
это не верила. Мне посчастливилось раздобыть здесь связку ключей. С
ощущением, что эти ключи еще пригодятся, я уносила их с собой без спросу.
Все семь штук, старых, даже старинных, покрытых зеленоватой патиной.
- Прощайте, - сказала я.
- До свидания, милая, до свидания, - ответила мне нянечка.
Но с улыбкой, хотя и слабой, я повторила:
- Прощайте...
- Ну что ж, должен признать, вы неплохо справились с заданием, которое
сами себе придумали, - заговорил Лукоморьев, как только я перешагнула порог
собственного дома.
Он возлежал в кресле, вздернув ноги на журнальный столик, по своему
обыкновению. И проводил тут время с известной приятностию - на столике пачка
сигарет и вскрытые банки с пивом. Вокруг живописно раскиданы чипсы.
- Угощайтесь, дорогая, - любезно предложил он.
- Благодарю покорно, - хмуро отказалась я.
- А знаете, это ваше пиво очень даже ничего. Разумеется, пить его в
натуральном виде, то есть в котором оно поступает в продажу, нет никакой
возможности. Но... В результате некоторых алхимических процессов можно
получить вполне пригодную к употреблению жидкость...
- Алхимия устарела, - не очень вежливо заметила я. - Займись
молекулярным синтезом.
- Знаю, знаю, - он поднял руки. - Знаю все, о чем вы могли подумать,
драгоценнейшая... Оп-ля, - он щелкнул пальцами, и в доме в момент стало
чисто. - Вот и все, было о чем беспокоиться...
Я только усмехнулась.
- Может, после столь долгого заточения, - нещадно болтал посетитель, -
в которое вы монашески себя ввергли, вам захочется немного прогуляться? И
даже, возможно, чуть-чуть развеяться? Ну, покуролесить - самую малость? Я с
удовольствием составил бы вам компанию...
- Искуситель! - вздохнула я.
Мы чинно гуляли по весенней Москве.
- Вы заслужили подарок. С кем бы вы хотели познакомиться? - спрашивал
Лукоморьев, забегая то с одного, то с другого бока. - Я могу такое для вас
устроить. Хотите - с Фаустом, хотите - с Гаутамой? Лично, а?..
- Скажите, правда ли, что дьявол обязался служить Фаусту всего двадцать
четыре года?
- Истинная правда, королевна, - закивал Лукоморьев. - Но уверяю вас,
сам Фауст на нашем месте не выдумал бы ничего лучшего для себя. Людские души
не выносят всесилия... Это слишком обременительно для них, поэтому они
стараются избавиться от него как можно скорее. К концу тех двадцати четырех
лет бедняга почти умолял о небытии...
- Хорошо, а можете вы познакомить меня с Гамлетом? - любопытствовала я.
- О, грязный убийца и обманщик, возведенный стариком Шекспиром в ранг
сомневающейся добродетели! - Лукоморьев, похоже, был сильно огорчен моим
выбором. - Нет, этого я вам позволить не могу. Он действует развращающе на
юные умы. Будь моя воля, я сжег бы не Бруно, а Шекспира со всеми его
сочиненьями...
- Как вы полагаете, рыцарь, если бы Гамлет увидел троллейбус, он
посчитал бы свой вопрос решенным? - спросила я, глядя на шаткое рогатое
железное насекомое, ползущее под проводами. - В самом деле, о каком бытии
иль небытии можно говорить, зная, предположим, что однажды цивилизация явит
телефон, самолет, управляемую ядерную реакцию, космический корабль, наконец.
- Да, одни всему говорят "быть", другие - "не быть", а третьи лишь
рефлексируют...
- Послушайте, мне скучно. Давайте сотворим что-нибудь этакое, -
капризно проговорила я.
- Начинайте, - разрешил Лукоморьев.
- Что?
- Царевна, вы можете себе позволить все. Все что угодно. Вы ограничены
лишь пределами собственной фантазии.
- В таком случае, сейчас я ничего не могу, - печально решила я. - В
голову ничего не приходит. Кроме как, скажем, разбить вот это стекло. Мелко,
согласитесь?
- Хотите разрушить пару галактик? - с готовностью обернулся он.
- Боже упаси... То есть... На кой черт это надо, хочу я вас спросить?
- В действиях не обязательно должен быть смысл. Во всяком случае,
видимый. Главное - действие, а последователи уж подведут базу. Действуйте,
королевна. Это единственное, что не грешно. Грешить тоже надо уметь. Кто
грешит без самозабвения, просто наживает себе цирроз печени, и не более...
С этими словами он взвился в воздух. На высоте метров двух обернулся,
поманил меня пальцем. Я последовала за ним, прошептав невесть откуда
взявшееся: "Oben auss und nirgends an". (Потом мне никто не смог определенно
перевести эти слова; некоторые говорили, что это старонемецкий и означает
что-то вроде: "Сверху, но никогда над".) Изумленные прохожие запрокинули
головы так, что слетали шляпы.
Ощущение реального полета было для меня ново. Я расхохоталась,
почувствовав неслыханную свободу, и сделала призывный жест рукой. Отзываясь
на него, с десяток людей в зоне видимости тоже начали взмывать.
Стремительно мельчали оставшиеся. На дороге столкнулись автомобили, но
выскочившие из них водители не пустились в перебранку, а уставились в небо,
на свободно парящих пешеходов. Что интересно, ни один из автолюбителей не
взлетел...
Глотая холодный воздух, я восторженно прокричала Баркаялу:
- А как же мазь из жира младенца, со всевозможными компонентами, вроде
желчи речной жабы или растертых в порошок медвежьих когтей?.. Без нее в
средние века, насколько я знаю, подняться в воздух нечего было и думать!..
- Синьорина обнаруживает солидную эрудицию, - иронически усмехнулся он,
- но забывает: людям дано летать. Чувство полета присуще людской природе...
Все дело в забвении так называемых очевидных истин. Вы поразили своим
взлетом окружающих, и вот вам новый факт: они летят.
Рядом с нами парили еще двое.
- Я знала, что так случится! - кричала черноволосая девушка. - У меня с
утра ощущение было такое... Необыкновенная легкость. Я ждала, что именно
сегодня что-то произойдет!
- Мне это снится, - меланхолично уверял ее нескладный юноша лет
семнадцати, - а может, мы все умерли. Знаете, я читал в газетах, что душа
после смерти вылетает из тела и парит над землей...
- Нет, нет, мы живы! И мы не спим. Мы проснулись, - веселилась девушка,
подлетая к нему и пятерней взъерошивая его волосы. - Разве мертвых можно
дергать за уши? - С этими словами она потянула его за ухо вниз и вправо, а
затем они исчезли из поля зрения.
Еще один летун, человек немолодой, с сединой в густых волосах и бороде,
и с длинным шарфом (вероятно, художник, сработал у меня стереотип), смотрел
вокруг обновленными глазами и восклицал:
- Я всю жизнь провел, как на чужом пиру, старый дурак! И не ведал, что
все открыто! В любой момент... Что ты никому ничего не должен. Боже, вот
только не сверзиться бы с такой высоты.
Тут в глазах его мелькнул страх. И хорошо, что Лукоморьев схватил
человека за ворот. Тот сразу повис, моментально потеряв способность парить.
- Отпустить вас? - ласково спросил Лукоморьев.
Седобородый смотрел на него расширенными от ужаса глазами и что-то
мычал.
- Нет, Баркаял! - закричала я. - Не смейте! Ведь это я позвала его за
собой! Зачем вы хотите сделать меня убийцей?
- Читайте Максима Горького, папаша. - С этими словами Баркаял отпустил
седобородого. Я на мгновение поймала его вконец обессмысленный взгляд,
направленный куда-то за горизонт. И тело начало вращаться. Я догнала его и
попыталась остановить, но невидящие глаза не оставляли сомнений: человек
мертв.
- Ты забрал его душу! - закричала я, срывая голос. - Он едва успел
проснуться, а ты забрал ее!..
Вода в серебряной чаше
Белые обои в белую же полоску. Белым по белому. Они блестят, как шелк.
Я люблю обои своей комнаты и могу долго смотреть на них, ни о чем не думая.
- Вам надо еще многому учиться, королевна, - мягко сказал кот Василий.
Я смотрела в стену, но на этот раз не видела полосок. Перед глазами
стояло застывшее лицо человека с шарфом.
- Это я позвала его за собой. И этим убила. Я могла помешать Баркаялу
убить его.
- Вам надо многому учиться, королевна, - настойчиво повторил Василий и
протянул руку к моему лбу.
Я ударила его по руке:
- Что ты заладил, как попугай, одно и то же? Я не хочу учиться убивать
людей!..
- Между прочим, я совсем не похож на попугая, - обиделся Василий.
Я прикрыла глаза.
- Покажите мне Николу.
- Какого Николу? - фальшиво удивился прохвост.
- Покажите мне Николу! - заорала я.
- Ой, только не кричите, королевна, - запричитал он. - Вы же знаете,
что у котов другой слуховой порог... Вы хотите, чтобы я оглох?
- Будешь читать по губам, - сурово ответила я.
- Совсем не смешно, царевна, - вздохнул кот. И начал организовывать
пространство для каптромантического гадания.
Он достал из-за уха огромную серебряную чашу. На шее появился кусок
картона с кривой надписью углем: "Волшебный амулет". В чашу он налил воды
из-под крана.
- Что за "волшебный амулет", паяц? - сквозь зубы прошипела я.
Похоже, он намеревался устроить похабное представление.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг