удивитесь, что я пишу к Вам, зная, что люди склонны к странностям. У Вас
есть свои, у меня мои: это в порядке вещей..."
- И что же Жан Жак?
- Не воспользовался приглашением.
- Но хоть ответил?
- Похоже, и не ответил. Я не слышал о его письме. Но, возможно, я и
запамятовал. А ведь так сердечно прельщал граф Григорий Григорьевич
ожидаемого гостя. Вот, извольте: "...Мне вздумалось сказать Вам, у меня
есть поместье, где воздух здоров, вода удивительна, пригорки, окружающие
озера, образуют уголки, приятные для прогулок и возбуждающие к
мечтательности. Местные жители не понимают ни по-английски, ни
по-французски, еще менее по-гречески и латыни. Священник не знает ни
дискутировать, ни проповедовать, а паства, сделав крестное знамение,
добродушно думает, что сделано все". Ну не чудный ли уголок предлагался
для уединения автору "Элоизы"? Обещаны ему были и охота, и рыбная ловля.
Но не приехал. А я вот здесь проживаю. Иногда. Сейчас и с Брадобреем.
Под плащом, будто в недрах Иллариона, перезвонами напомнили о себе часы.
Возможно, часы были музыкальными родственниками золотой табакерки. И
видимо, они напомнили не только о себе. Илларион встал.
- Я сейчас, - Илларион озаботился. - Минут на пять отойду и вернусь.
Илларион унес факел, и Шеврикука притих в темноте. По расчетам Шеврикуки,
Илларион уже поднимался по винтовой лестнице (куда - неважно), и тут камни
метрах в трех перед ним раздвинулись, и из щели вылезло косматое существо,
замерло в световом пятне. Существо было овальной формы, исполинское яйцо
или кокосовый орех, все в шерсти. И оно, несомненно, имело голову. То ли
медведь. То ли человек из снегов, прирученный йетти. "Эй, подь суды!" -
подозвало Шеврикуку существо и подгребающее к себе движение произвело. То
ли рукой, то ли лапой, то ли плавником. Шеврикука подошел сюды. Существо
обхватило его лапами, глаза же существа обшаривали все подробности гостя.
"А-а! Шеврикука!.." - наконец-то произнесло существо, явно успокаиваясь.
"Ну ты и небритый! - выказал свое удивление Шеврикука. И спросил: - А ты
кто?" "Я-то? Я-то?! - закашлялось в смехе существо, возможно пораженное
простотой Шеврикуки. - Ну ты даешь! Я же - Ухо!" Лапы Уха ощутимо -
пальцами и когтями - тотчас же обыскали Шеврикуку и не обнаружили при нем
ни пистолетов, ни ножей, ни боеприпасов. "Посиди, посиди еще тут! -
указало Ухо. - А я пойду прилягу". Именно ухо напоминал силуэт гатчинского
старожила, а не яйцо или кокосовый орех. Хотя яйцо и вытянутый орех -
тоже. "А морда-то его на кого-то похожая..." - думал Шеврикука и не мог
вспомнить на кого.
Возвратившегося и будто бы удрученного чем-то Иллариона Шеврикука спросил,
что это за существо такое небритое являлось к нему.
- Небритое? - задумался Илларион. - Ощупывало тебя? Оно и неудивительно.
Это Ухо. Ухо для Надзора...
- Большо-о-ое Ухо... - протянул Шеврикука.
- Значит, предстоит обход, - прошептал Илларион.
- Какой об... - начал было Шеврикука, но сейчас же к губам его был
приставлен палец. То ли сам Шеврикука оказался догадлив, то ли кто-то
произвел усилие и протянул его руку ко рту.
Со столика исчезли сосуды, картонные тарелки, крошки и капли. Со стороны
дворца послышались шаги. Они были короткие и с металлическими
позвякиваниями. Шеврикука вскочил, встал рядом с Илларионом. Движением
руки Илларион отодвинул его к стене. И опять палец нажал на губы
Шеврикуки. "Молчу, молчу!" - промычал Шеврикука. Знал, кто приближается,
стоял так, будто у его ног дробил камень отбойный молоток.
Совершавший обход был мал ростом, свет факела уже дрожал на его треуголке.
- Граф Илларион? - то ли удивившись, то ли обрадовавшись, остановился
обходящий.
- Он самый, ваше императорское величество! - выпалил Илларион и склонил
голову.
- Отчего без шляпы? - спросил Павел.
"Сейчас заорет: "В Сибирь!" - предположил Шеврикука.
- Вот уже час, как предчувствую появление вашего императорского
величества, - радостно доложил Илларион, - а потому заранее снял головной
убор, дабы выразить вам почтение и преданность, что никак не противоречит
уставу и предписаниям.
- Ну, коли не противоречит уставу, - улыбнулся император, - то и ладно. А
ты все такой же плут и озорник.
- Рад соответствовать вашим чаяниям, ваше императорское величество! -
загремел Илларион.
- Ну будет, будет, - утишил его Павел. - Табакерка-то при тебе? Не
потерял? Не пропил? Не проиграл? Не заложил?
- Как же можно, ваше величество, Павел Петрович? Конечно, при мне. Вот
она. И служит исправно.
- И хорошо. Ух, озорник! Женить бы тебя. Да на ком? Не на ком. А это кто
рядом с тобой? Ну-ка посвети.
- Это Шеврикука, - сказал Илларион.
- А-а... - всмотрелся в Шеврикуку император. - И вправду Шеврикука. Ну
продолжайте, продолжайте, озорники... А я последую в Приорат...
- Да мы уж закончили, - сказал Илларион. - Если только на посошок.
- На посошок-то оно самое неотвратимое и неизбежное, - поощрил Павел.
- Бесспорно, - согласился Илларион с суждением императора.
И предложил Шеврикуке исполнить пожелание совершавшего обход. Однако
Шеврикука посчитал приличным оставаться на ногах, пока Павел Петрович не
достигнет конца туннеля и не скроется с глаз. Теперь можно было оценить
акустические возможности лещадных плиток пола и острогласие здешнего эха.
Но тут император обернулся и бросил на лету:
- Илларион, береги табакерку-то! Она тебе еще сыщет пользу!
Нежданно-негаданно. А ты, Шеврикука, шали-шали, но не забывай про
санитарные нормы.
И был таков.
- Рады стараться, ваше императорское величество! - выкрикнул Шеврикука,
выпятив грудь.
Уже сидя и поднимая стопку, он спросил:
- Это какие такие санитарные нормы?
- А я откуда знаю. Сам думай, - сказал Илларион. - Тебе виднее. И государю
виднее. Он, Павел Петрович, дотошный и умом не тупее матушки своей,
забавницы, в догадках - меткий, иное дело - мечтатель, рыцарь и неудачник.
- Я слышал, - сказал Шеврикука. - Бедный северный Гамлет.
- Мало чего ты слышал! - осерчал вдруг на Шеврикуку Илларион. - От
недальновидных людей. А он нас предупредил. И меня. И тебя.
Илларион снова достал золотую табакерку, музыкой ее обрадовал пустоты
туннеля, вмял в ноздри табак, не расчихался теперь, а словно бы растворил
в себе сущность рыжих крошек, в задумчивости или в забытьи рассматривал
крышку табакерки, рисунок, вытисненный на золоте ее. Пробормотал:
- Нормы, значит, есть, какими тебе нельзя пренебрегать. Не лезть куда не
надо. Тем более из-за прекрасных глаз. А ты горазд. Да, горазд... От
синего поворота третья клеть... Четвертый бирюзовый камень на рукояти
чаши...
- Что? Что? - взволновался Шеврикука. - Что ты бормочешь? Какая такая чаша?
- А такая... - пропел Илларион сам себе, о Шеврикуке он будто бы опять
забыл. - Она есть.
- Откуда ты знаешь?
- Откуда! Откуда! Будто Федька Тутомлин не ходил у меня в должниках. Будто
он не проводил меня лабиринтом к своим кальянам!
- А чем же открывается та чаша?
- А бинокль? Про бинокль перламутровый ты забыл? Ты что? Ты что ко мне
пристал? Что ты из меня выпытываешь? А ну брысь! - Илларион словно выходил
из забытья. - Все. Кончили. Еще раз выпьем на посошок - и разошлись. А то
вдруг он передумает рыться в Приорате в своих мальтийских реликвиях и
возвратится. Будет во гневе. Это я от табака разнежился.
Илларион защелкнул золотую табакерку, упрятал ее под плащом.
Но снова со стороны замка послышались шаги. Эти были быстрые и тяжелые.
Кто-то бежал. Бежал так, словно за ним кто-то другой гнался. Или другие.
Освещенное место в туннеле бегун увидеть наверняка никак не ожидал и уж
тем более не ожидал обнаружить здесь сосуды и закуски на раздвижном
столике. То ли удивление, то ли желание проявить себя перед незнакомцами
личностью бесстрашной или хотя бы мужественной заставило бегуна утишить
скорость и перейти на пеший шаг. Но, похоже, его никто и не преследовал.
Злые овчарки не лаяли. И из пищалей в спину не стреляли. Возле Иллариона и
Шеврикуки бегун-ходок не остановился, не кивнул им, хотя бы на всякий
случай, а последовал дальше, прибавив в движении. Это был моряк, на вид -
крепыш, покрупнее императора, в свежих клешах и матроске, в автомобильных
очках, название корабля на ленточке бескозырки Шеврикука не успел
прочитать.
- Ни с какого он не корабля, - шепнул Илларион. - Александр Федорович...
- Александр Федорович?
- Он самый. Керенский. Интересно, он-то почему решил опять отправиться в
бега? И кто его выпустил?
Илларион с проявленным подозрением покосился на то самое место, откуда
протискивалось в подземный ход косматое существо Ухо для Надзора. Камни
там лежали плотно, свет из щелей не сочился, запахи чьего-либо дыхания или
чьей-либо некошеной бороды оттуда не доходили.
- Вот выйдет история, если наш матрос в парке или на пристани столкнется с
императором, - Илларион позволил себе улыбнуться.
- Бывали случаи? - спросил Шеврикука.
- Все! Шеврикука! Все! - спохватился Илларион. - Пьем посошок и уходим!
Наливай "Тамбовскую губернскую" хоть в пивную кружку. И пошли. А то и с
нами выйдет история.
Теперь предписание императора было исполнено добросовестно и в
соответствии с традициями прадеда, Петра Алексеевича.
Стол и сиденья исчезли.
Положив Шеврикуке руку на плечо, Илларион повлек его к нижнему выходу из
туннеля, хотя именно там и могла произойти нежелательная встреча с
императором. Ступая по наклону лещадных плит, Илларион стремительно
говорил Шеврикуке о неспрошенном и необъявленном. Опять о Гликерии, о
Бушмелеве, о Продольном, о Пузыре, о Пэрсте-Капсуле, о Любохвате, о
Концебалове-Брожило, о Векке-Увеке, о змее Анаконде и его погонщиках, о
Лихорадках с Блуждающим Нервом, о сгибнувшем домовом Петре Арсеньевиче. О
многом сказанном Илларионом Шеврикука потом забыл, но кое о чем вспомнил.
Позже ему стало казаться, что в туннеле Илларион ни слова и не произнес. А
просто шел и постукивал ему по плечу пальцами. Этими-то постукиваниями,
вполне вероятно, Илларион и вбивал, вминал в него разнообразные сведения и
чувства, иные - полезные, иные - пустые, не будучи, возможно, уверенным в
том, какие из них понадобятся Шеврикуке, а какие - нет. Некоторые из них
поразили Шеврикуку. О них он и забыл в первую очередь. Как забывают поутру
о смутном, испугавшем сне, не в силах отделаться от зряшно-дурных видений
предпобудочной дремы. Потом и о них забывают...
Вышли в темно-синюю сырость парка. Илларион снял руку с плеча Шеврикуки.
Кабриолет из реквизита "Мосфильма" стоял метрах в ста от Грота "Эхо".
Кожаная фуражка шофера казалась застывшей.
- А где же Александр Федорович? - обеспокоился Илларион. - Эдак и красные
подоспеют... А-а-а... Вон они, вон! До чего же Александр Федорович
беспечный!
- Где они? Где? - зашептал Шеврикука. - Кто они?
- Тише ты! Тише! Вон видишь - дуб. И фонарь.
Уже за автомобилем, ближе к городским воротам и, наверное, по дороге к
Приорату - земляному замку-игуменству Мальтийского рыцаря, на берегу
озера, под дубом, в свете фонаря, облегчающего променады ночным гатчинцам,
увиделись двое. Император держал в руках бескозырку и автомобильные очки,
матрос замер перед ним - руки по швам (должны, убеждал себя Шеврикука,
должны были балтийские клеши иметь швы).
- Что там у них? - спросил Шеврикука.
- Император отчитывает Александра Федоровича за нарушение формы и этикета.
А после перейдет на государственные просчеты.
Матрос принялся размахивать руками, потом затеребил волосы, будто был
готов их истребить.
- Оправдывается, - разъяснил Илларион. - Говорит, что народу до того
знаком его облик, что он вынужден был накрыть голову бескозыркой, лишь бы
укрыть бобрик. Лучше бы надел парик с косицей. Павла Петровича не
разжалобишь. Очки он сейчас разнесет вдребезги. Странный этот Александр
Федорович, знает, к чему все придет, а каждый раз несется объясняться с
императором. Тянет его... Вот что, Шеврикука. Все. Поговорили. И все.
Убывай. Убывай в Останкино. К своим санитарным нормам.
- Конечно, конечно, - заспешил Шеврикука.
Шеврикука резкое движение сделал, желая выразить Иллариону признательность
и обнять его на прощание. Но Илларион, словно бы удивившись порыву гостя,
отступил на шаг и руку вскинул, то ли отстраняя Шеврикуку, то ли
отталкивая его. И холод увидел Шеврикука в глазах Иллариона, а возможно, и
иронию. Не им, Шеврикукой, был занят сейчас Илларион.
- Убывай, Шеврикука, убывай!
63
Шеврикука бранил себя, стоя в квартире пенсионеров Уткиных. Еще и
обниматься полез. Обнаглел.
Нечто лишнее находилось сейчас в его джинсах. При осмотре карманов
Шеврикука добыл визитную карточку. Косматое Ухо для Надзора, ощупывая его
на предмет изыскания оружия, вполне могло запустить ему в штаны
прямоугольник лощеной бумаги. Текст был такой: "Семен Камильевич
Брадобреев. Генеральный директор увеселительного аттракциона "Эхо"
(Гатчинский дворец-музей) с выпуском императора Павла Петровича, графа Г.
Г. Орлова, легендарного графа Ил. В., А. Ф. Керенского, Ж. Ж. Руссо и
других любезных посетителям личностей. Двести четырнадцатый отопительный
сезон. Заказы возможны предварительные".
Вот, значит, как.
Хозяин Гатчинской мызы Григорий Григорьевич Орлов пожелал выписать в
собеседники Жан Жака Руссо. Илларион - Брадобрея. Он - по причине
меланхолии. А его, Шеврикуку, допустили от скуки? Да, было произнесено:
отчасти и от скуки. Отчасти - из любопытства. Но настоящий ли Илларион
принимал его, не развлекался ли с ним в замковом, некогда тайном ходе
самозванец, личность поддельная?
Были поводы у Шеврикуки для сомнений. Были. Для недоумений уж точно были.
Во-первых, почему - Гатчина? С чего бы Иллариону усладу меланхолии
вычерпывать в компании с Брадобреем именно в Гатчине, да еще и в
наблюдениях за призраком императора Павла Петровича? (Почему призраком?
Может, вовсе и не призраком?) Ну ладно, императора можно объяснить золотой
табакеркой. Подвиг с табакеркой приписывался Константину Тутомлину. О чем
в день смотрин дома на Покровке напомнил публике распорядитель действа
Дударев. Но, как справедливо посчитал тогда Шеврикука, где один подвиг -
там десять легенд и двадцать героев. По легенде, преподнесенной Дударевым,
Константин Петрович Тутомлин держал пари. Пообещал понюхать императорский
табак. Ночью дежурил во дворце. Утром подошел к полотняной походной
кровати спящего Павла. Взял его табакерку, зафыркал со смаком, приглашая
государя проснуться. Естественно: высочайший крик, гнев. Проказник сказал,
что вдохнуть табаку ему необходимо, дабы после восьми часов бдений
отогнать сон: "Я полагаю, что лучше провиниться перед этикетом, чем перед
служебной обязанностью". Последовало заключение императора: "Ты совершенно
прав, но так как эта табакерка мала для двоих, то возьми ее себе". У
рассказчика - Дударева - была корысть: все доблести и геройства приписать
дому и роду Тутомлиных ради начальной аукционной цены. А Шеврикука знал о
вертопрахе Константине. И по его беспристрастным представлениям Иллариону
куда увлекательнее и привычнее было бы объявить пари вблизи капризов Павла
и пари это непременно выиграть. Ну и что? Неужели, кроме Гатчины, нет у
нас Дмитрова, Кирово-Чепецка, Кологрива, Приморско-Ахтарска или Пьянского
Перевоза? Ну ладно, пусть и на Гатчину у Иллариона есть резон. А потому
помолчим.
А вот стал бы хлебать настоящий Илларион "Тамбовскую губернскую"? Опять же
мало ли произошло в годы неведомого Шеврикуке существования Иллариона,
прежде порой брезговавшего и каплей тончайшего бенедиктина, мало ли
произошло такого, что заставило его привыкнуть и к "Тамбовской губернской"?
Но что же насторожило Шеврикуку? Или хотя бы - что смущало его теперь?
Холод или даже ирония в глазах Иллариона? Но неужели он ждал от Иллариона
братских объятий? Нет. Они с Илларионом не братья. И нечего досадовать на
то, что Илларион потребовал незамедлительного убытия Шеврикуки. Шеврикука
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг