- Мне ведомо, - оборвал его Пэрст-Капсула.
- Что ведомо? - нахмурился Шеврикука.
- Не для того вы пришли, чтобы отчитать меня и вышвырнуть мебель, - сказал
Пэрст-Капсула. - А для того, чтобы узнать, не прекратился ли я вовсе, и,
если нет, поинтересоваться, не нуждаюсь ли я в какой-либо помощи.
- Ну и... - чуть ли не обиженно произнес Шеврикука.
- Мне холодно, - Пэрст-Капсула снова поднял веки. - Мне холодно. Протяните
мне головной убор. Он в тумбочке.
Шеврикука приоткрыл дверцу тумбочки - одной, видно, со шкафом
казенно-сиротской судьбы, но фартового происхождения. В пустоте ее, не
имея соседей, лежал головной убор. Или стоял. Шеврикуке сразу же пришли на
память звездочеты, венецианские весельчаки пульчинеллы, а еще и железные
дровосеки. Конус с козырьком головного убора Пэрста-Капсулы был недолгий,
мастерили его (или отливали, или отжимали пресс-формой) из жесткого
темно-коричневого материала, снабдив для удобства ношения наушниками и
ремешком с кнопками. А может быть, наушникам и кнопкам назначено было
служить приемниками и передатчиками звуковых волн и мысленных образов
("Предположение на уровне линейного существа, - представилась Шеврикуке
усмешка Бордюра. - То есть на моем уровне...")
- Вот, держи, пожалуйста, - Шеврикука протянул Пэрсту-Капсуле конус с
козырьком.
- Наденьте на меня, - сказал Пэрст-Капсула. - И застегните ремешок под
подбородком.
То ли он оценил взгляд Шеврикуки, то ли вспомнил его "пожалуйста", но
добавил все же:
- Будьте добры.
Защелкнув кнопки, Шеврикука, будто дядькой-наставником готовя новичка в
небесное странствие, проверил, надежным ли вышло сцепление, и заметил:
- Вроде бы нормально. - И сразу же спросил: - Лихорадка-то более не бьет?
- Меня не била лихорадка, - решительно заявил Пэрст-Капсула и даже голову
попытался приподнять, будто бы в намерении возмутиться или протестовать. -
Меня никогда не била лихорадка! Меня не может бить никакая лихорадка!
- Ну, не била и не била, - сказал Шеврикука. - Ну, не может, значит, не
может, успокойся...
- Меня не может бить никакая лихорадка... - бормотал Пэрст-Капсула, слабея
и закрывая глаза.
"А кого может?" - хотел было спросить Шеврикука. Но не спросил. Знал кого.
И предполагал, что ответил бы ему подселенец. Месяца полтора назад, в
самую жару, вспомнилось Шеврикуке, заведение бурок, какие хороши на
полярниках, Пэрст объяснял тем, что у него мерзнут ноги. Объяснение это
Шеврикуке показалось тогда мечтательским. Но, может, и мерзли. Сейчас что
мерзнет у Пэрста? Голова, коей понадобился убор? Или вся суть
полуфабриката, чье томление, увы, не было дано прочувствовать Шеврикуке?
- Не надо, Шеврикука, не надо... - пробормотал Пэрст-Капсула. - Не надо
сейчас... Сейчас у вас не выйдет... Следует обождать и пересидеть... И я
не могу... Я не возобновлен... Лишь при сословных или исторических
необходимостях... А сейчас... От синего поворота третья клеть... А
бирюзового камня на рукояти чаши там нет... Нет!.. Оставьте пока,
Шеврикука...
- Что?! - воскликнул Шеврикука.
- Что? - приподнялся на локтях Пэрст-Капсула. И было очевидно, бред или
дремота его оборвались, а пребывает он в ясностях мыслей. - Что с
Мельниковым и Клементьевой? - спросил Пэрст-Капсула требовательно, будто
недовольный тем, что Шеврикука вовремя не представил ему отчета.
- С кем? - удивился Шеврикука.
- С Мельниковым и Клементьевой.
- Это с какой Клементьевой?
- С той, что из Департамента Шмелей.
- Ax, с этой... С Леночкой... - вспомнил Шеврикука. - Мне мало что о них
известно. Мельникова я иногда встречаю во дворе. А про Леночку... Хорошо,
я разузнаю про Мельникова...
- Существенно, что у них двоих! У них вместе! Вы поняли меня! Узнайте! - В
голосе Пэрста-Капсулы был каприз повелителя.
- Но... - замялся Шеврикука.
- Идите! - Рука Пэрста-Капсулы властно указала вниз. - Узнайте!
Тут же глаза его закрылись, голова упала на лежанку. Спасибо Шеврикуке:
верно сцепленные кнопки ремешка не дали скатиться на пол конусу с
козырьком.
Задерживаться сиделкой при обессилевшем подселенце Шеврикука не посчитал
нужным и поспешил удалиться из получердачья. Одной из причин этой
поспешности была такая. Уже при разговоре о лихорадках Шеврикука ощутил,
что к нему пробивается чей-то мысленный (или чувственный?) вызов, но
пробиться не может. Неизвестно, какие своеобычные поля способны были
возникать вблизи Пэрста-Капсулы и чему они становились проводниками, а
чему препятствием. Их следовало покинуть. А сигналы и отклики на свой
сигнал он ждал.
Стало быть, волнует полуфабриката (именующего себя полуфабрикатом)
лирическое расположение и нерасположение душ кандидата наук и гения Мити
Мельникова и музыковеда Леночки Клементьевой, исследовавшей в Департаменте
мелодии полетов шмелей, серенады и трудовые песни стрекоз. Отчасти,
признавался некогда Пэрст, он произведение лаборатории Мити Мельникова.
Тема работы - проблемы энергетического развития судеб
(трансбиологические). ПЭРСТ. Полуфаб, признавался опять же подселенец,
промежуточная стадия, недосотворенный. Или не так сотворенный и брошенный.
А не сотрудничала ли в ту пору в лаборатории своего же Департамента
чудесницей и Леночка Клементьева? Даже если не сотрудничала, то наверняка
заходила в лабораторию и рассеивала внимание ее гениального заведующего.
Но, может, заведующий ее и не замечал. В застолье прощального бала по
поводу разгона Департамента Шмелей, вспомнилось Шеврикуке, Леночка не
сводила с Мельникова черных глазищ, восторженных и жалеющих, и все видели,
что она влюблена. И на смотринах дома на Покровке в смутных своих
хождениях при общей перепалке Шеврикука наткнулся на рыдавшую перед
зеркальной створкой Леночку. По причине хрупкости, белизны щек и плечей ее
назначили привидением. Она согласилась исключительно из любви к Мите
Мельникову. И оконфузилась. Но из-за любви к Мите. А тот, похоже, этой
любви не замечал...
Не существуют ли какие связи между энергетическими истощениями
Пэрста-Капсулы, томлением всей его сути и состоянием душ заведующего
лабораторией и специалистки по биомузыке? Мысль, конечно, дурная. В ней
упрощения ("линейного существа..."). Но Шеврикуке разузнать о том, что и
как нынче у собственного квартиросъемщика Мельникова и
мечтательно-влюбленной Леночки, следовало. И самому интересно. И
прихворавший просил.
Просил. Повелевал!
Вот ведь как получилось. И нельзя сказать, чтобы каприз повелителя
("Идите!.. Узнайте! Идите!") доставил Шеврикуке приятности. Но не бывал ли
он сам именно таким капризным повелителем в прежних случаях их отношений с
Пэрстом-Капсулой? Бывал. И если не капризным повелителем, то уж
начальственно-высокомерным распорядителем полуфабриката бывал наверняка. И
не раз. И коли преподан ему сейчас урок, то урок - полезный. Однако что за
перемены произошли в подселенце? Отчего он так взъерепенился, завел себе
мебель, принимал не оговоренных заранее посетителей и отважился
командовать Шеврикукой? Одни ли последствия болезни тому причиной, отчасти
оправдывающие капризы, или же Пэрст-Капсула начинает объявлять, кто он
есть на самом деле?
А кто он есть?
"А бирюзового камня на рукояти чаши там нет... Нет!" И про синий поворот,
и про третью клеть, и про бирюзовый камень он, Шеврикука, сам мог
наговорить Пэрсту-Капсуле, а тот был способен принять его фантазии всерьез
или исказить их, а потому и бормотал сегодня всяческую ерунду. Но бредил
при этом или предупреждал?
А хотя бы и предупреждал! Важно то, что в помощники он не годился или даже
прикинулся больным, изнуренным жизнью именно для того, чтобы не сгодиться
в помощники. "Обойдемся без него! - раздосадованно думал Шеврикука. - А
потом и разберемся, допустима ли мебель под крышами наших подъездов или не
допустима!"
Уже на шестом этаже Шеврикука почувствовал освобождение воздухов от полей
Пэрста-Капсулы и сразу же ощутил здоровый и бойкий сигнал. Дуняша-Невзора,
откликаясь на его вызов, приглашала Шеврикуку хоть сейчас же на свидание в
Останкинский парк к Девушке с Лещом.
59
По здешнему сентиментально-романтическому преданию гипсовая Грета, она же
Девушка с Лещом, некогда была подругой домового Григория Николаевича,
выведенного из Останкина из-за хронических инфлюэнций и скверностей
натуры. А этот Григорий Николаевич, вспомнилось Шеврикуке, в клубные дни
играл в стоклеточные шашки с Иваном Борисовичем, Велизарием Аркадьевичем и
Петром Арсеньевичем. Иногда на пятаки.
Ну играл и играл...
Дуняша-Невзора, стоявшая возле Девушки с Лещом, изъяла из соображений
Шеврикуки историю Греты и шмыгавшего мокрым носом Григория Николаевича. На
Звездный бульвар с прошением о бинокле она явилась к Шеврикуке, несмотря
на жару, в мантилье и в строгих темных одеждах, заставивших Шеврикуку
заподозрить недоброе, возможно, и драму, происшедшую с Гликерией. Теперь
же Дуняша была рабфаковка тридцатых годов, в дневные часы, вполне
возможно, - вагоновожатая трамвая семнадцатого маршрута или же сборщица
будильников напротив Белорусского вокзала. На ней были футболка в обтяжку
(черные вертикальные полосы на белом), на крутых бедрах суконная юбка до
колен, фильдеперсовые чулки, туфли на малом каблуке, удобные для
передвижений по булыжным мостовым. Из-под берета опадал и возносился под
берет же русый локон, наверняка сотворенный терпением бигуди. Футболку
могли бы украшать значки, свидетельствовавшие о заслугах в делах
Осоавиахима и ворошиловской стрельбы, но и без значков Дуняша выглядела
крепкой и ко всему готовой, как ручная граната.
- То вырядилась в мантилью, - сказал Шеврикука. - А сегодня - будто
довоенная Лидия Смирнова.
- Ну и что? - с вызовом произнесла Дуняша.
- Ничего, - сказал Шеврикука. - Мне-то что. Словно я забываю, что передо
мной сударыня с вывертом.
- А кто нынче не с вывертом? - спросила Дуняша.
- И то правда, - согласился Шеврикука.
Действительно, кто из его знакомых сударынь осуществлял себя без вывертов?
Если только гипсовая Грета с Лещом. Но и у той случались приключения.
У ребячьего пруда Дуняша предложила угостить ее фруктовым мороженым с
палочкой, что Шеврикука и вынужден был исполнить. Разговор Шеврикука не
начинал, он не ведал о степени сегодняшней осведомленности Дуняши и уж тем
более о степени ее полномочий, полагая, что Дуняша догадается (или уже
догадывается) о его затруднениях и облегчит или даже направит ход их
беседы. Так оно и вышло.
-Да, - сказала Дуняша серьезно и, как показалось Шеврикуке, печально. -
Мне известно... Я слышала... Гликерия была у тебя в Землескребе...
- Все известно?
- Что известно, то известно! - резко сказала Дуняша.
- Не горячись, - нахмурился Шеврикука. - Меня не интересует, знаешь ли ты,
каким манером Гликерия проникла в Землескреб. А вот о сути разговора тебе
известно?
- Я знаю то, что мне определено знать, - сказала Дуняша.
- Ну ладно. Ну хорошо, - кивнул Шеврикука. - А сегодня ты вышла с ее
ведома?
- Да, - сказала Дуняша, - но без всяких полномочий.
- Что же Гликерия так тянет? - выказал недоумение Шеврикука. - Ко мне она
являлась в самом что ни на есть нетерпении.
- Ты у меня об этом спрашиваешь? Или в воздух - для Гликерии Андреевны?
- У тебя, - сказал Шеврикука. - Гликерия обещала дать о себе знать через
день. Через два. Тогда бы я задал вопросы ей. Она молчит, и было бы
нелепо, если бы я в нынешнем случае пошел к ней. Не мне тебе объяснять. Но
меня о чем-то просили. Ты сейчас без полномочий о чем-то договариваться со
мной. Но ты с полномочиями нечто выведать у меня. Выведывай. Но сначала
извести меня кое о чем. Почему Гликерия просто не уведомила меня: мол, так
и так?
- Знаешь... - начала Дуняша, и в глазах ее Шеврикуке почудилась
надменность. - Знаешь...
- Значит, во мне отпала потребность, ты это хочешь сказать?
- Нет... я так не собиралась говорить... - Дуняша будто растерялась. - Но
сам посуди...
- Что произошло этакое, из-за чего Гликерия якобы перестала торопиться?
Или какую силу обрела она себе в подмогу?
- Я не уполномочена сообщать тебе что-либо...
- Я уже слышал, - сказал Шеврикука. - Тогда зачем ты, да еще с ведома
Гликерии, пригласила меня сюда?
- Я пригласила? - Синие глаза Дуняши-Невзоры сделались круглыми, и ресницы
ее - лепестки васильков - захлопали. - Это ты направил ко мне сигнал, я из
вежливости и откликнулась. Была в городе по делам, проезжала мимо
Землескреба на троллейбусе, вспомнила о твоей просьбе, дай, думаю, выясню,
чего он хочет...
- Вот, значит, как... - сказал Шеврикука. - И по Каким же это делам?
- По многим. Ох, Шеврикука, если бы ты знал, по многим. И книжку покупала
Гликерии Андреевне. Она ей срочно понадобилась.
- Какую книжку? - поинтересовался Шеврикука. - Если это не библиотечный
секрет...
- А вот... - Левая рука Дуняши прижала к футболке плоскую сумку,
способную, впрочем, вмещать в себя и предметы макияжа, и учебники, и
деловые бумаги, и газовое оружие. Дуняша развела зубья полости и достала
из, сумки книжку. - А вот...
Обложка была не для лоточных развалов - бумажная, всего лишь двухцветная,
но хоть глянцевая. Анна Суворова. "Затворницы и куртизанки". Судя по
тексту и изображениям в нем, затворницы и куртизанки проживали в
восемнадцатом и девятнадцатом столетиях на северо-востоке Хиндустана в
знатном слонами, боевыми петухами, дынями, набобами (навабами) и гаремами
городе Лакхнау и говорили исключительно на языке урду. Нисколько не
противореча привлекательному и даже благоухающему названию, сочинение А.
Суворовой было востоковедчески-научное, с соблюдением роскошеств
академического церемониального общения. Шеврикука, листая страницы,
углядел в них слова "условные критерии дифференциации двух школ", "женская
вещность", "стандартная коннотация элементов лексикона газели",
"интеллектуальная изощренность бариками", и в нем возникло удивление
нынешними читательскими интересами Гликерии. Но, может быть, Гликерия
посчитала ради светских и служебных успехов вместе с пусанским диалектом
корейского изучить и лакхнауское совершенство урду? Такое не исключалось.
Однако Дуняша позволяла ему книгу листать и рассматривать, терпеливо тратя
время на его любопытство, и это обстоятельство дало удивлениям Шеврикуки
иной поворот.
- По номиналу? - поинтересовался Шеврикука. - Или с переплатой?
- С переплатой, - вздохнула Дуняша.
- Так что же, - спросил Шеврикука, - Гликерия Андреевна нынче затворница?
- Затворница? Ты что!.. Какую чепуху ты несешь! С чего ты взял! -
заговорила Дуняша, словно взволновавшись. Но было очевидно, что слова
Шеврикуки не стали для нее неожиданностью. Да и не могли ею быть.
- Не затворница - и замечательно. - И Шеврикука протянул Дуняше книгу о
тяжкой и благоароматной жизни красавиц Востока.
- Это ты из-за книги, что ли? Так, может быть, Гликерия Андреевна не
только затворница, но и куртизанка? - И Дуняша рассмеялась.
Но смех ее получился несомненно нервический.
- Хорошо, - сказал Шеврикука, - она не затворница, ее интеллектуальная
изощренность позволяет ей уделять внимание проблемам урду, ты без
полномочий, а потому промолчим о Гликерии...
- Надо же! Затворница! И придет же в голову! - все еще восклицала Дуняша.
И не убирала книгу в сумку.
- Как ваше Ателье?.. Или Агентство?.. Или Салон?.. Ведьм, колдунов и
привидений... Или кого там... Ты рассказывала... Как оно-то? - спросил
Шеврикука.
- О! Оно-то! Все кипит и бурлит! - воодушевилась Дуняша. - Вот-вот
откроют... Именно на Покровке... Дударев обещает. Кубаринов, полпрефекта,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг