эквиваленте. Да! Мы на это уже способны.
- А... - Вопрос некий собрался задать Шеврикука. Но замолчал.
- Я вас понял! Понял! - заторопился Дударев. - Да, задержки. Да,
неплатежи. Но получите, получите! И паркетные работы скоро начнутся.
Паспорт, я надеюсь, у вас есть?
- То есть... - смутился Шеврикука. - При чем мой паспорт?
- Я имею в виду заграничный, - сказал Дударев. Заграничный паспорт.
- Нет у меня заграничного паспорта! - решительно заявил Шеврикука.
- Жаль, конечно, жаль... Но это мы быстро устроим... Для нас в ОВИРах и
МИДах нет блиндажей и укрепрайонов. В концерне мы завели иностранную
комиссию. Вы скоренько принесите фотографии, сами знаете какие, и мы вмиг
все оформим.
- А зачем мне заграничный паспорт? - надменно спросил Шеврикука.
- Понадобится, Игорь Константинович, понадобится, - заверил его Дударев. -
Вот, скажем, паркет. Годится ли наш паркет для дома на Покровке? Как же!
Это дрянь что за паркет! Тьфу! А вот в Северной Италии, на границе с
Австрией, - чудо что за паркет. Из альпийских елей. Из них и страдиварии
делают. Туда вы, как мастер и дока, и отправитесь за цветными и фигурными
плашками.
- Куда мне... - пробормотал Шеврикука. - У меня здесь дел хватает...
- Какие у вас в Москве могут быть дела! - возмутился Дударев. - Съездите
на две недели. Отдохнете. Совершите восхождение на вершины. Обмоете премию
тирольскими винами,
- Ну, если только в грузчики вы мне отпишете Сергея Андреевича, Крейсера
Грозного, - сказал Шеврикука.
- Это надо обсудить, - задумался предприниматель. - Это если его змей
отпустит.
- Конечно, - согласился Шеврикука. - А то кто же будет носить ему на
десерт гвоздики...
- Какие гвоздики? Какой десерт? - не понял Дударев. Но сейчас же десерты
амазонского змея Анаконды перестали занимать Олега Сергеевича Дударева. Он
взял Шеврикуку под руку и по-приятельски увлек его на прогулку по улице
Королева в направлении Останкинской башни. И заговорил секретным шепотом в
старании, чтобы его не услышали ни земляки-пешеходы, ни Отродья Башни, ни
крепыш Дубовое Полено, занятый у штурвала чтением мужской газеты с
картинами услаждений.
- А потом, Игорь Константинович, - доверял Шеврикуке Дударев, - случится
попросить вас настелить паркет где-нибудь на острове вроде Канар, Флорида
хороша, но уж больно далека, в домике махоньком о двух покоях и трех
спальнях, с павлиньим пением во дворе. И чтоб в приятных помещениях на
видных местах фамильный герб был выложен. С вензелями О. Д. Герб цветной с
вензелями вы выложить сможете?
- Смогу, - вздохнул Шеврикука.
- Ну и чудесно, - заулыбался Дударев. - Только это все между нами. Тсс-с!
Никому ни словечка, прошу вас. В особенности этому горлопану и бездельнику
Крейсеру Грозному. Он и наврет в сто коробов!
- А привидений из Москвы в тот махонький домик вы не выпишете? - спросил
Шеврикука.
- Если заскучаем, то и выпишем. Отчегр же и не выписать?
- Монплезир... Монкураж... Но ведь им тоже, наверное, потребуются
заграничные паспорта, - предположил Шеврикука.
- Какие проблемы! - махнул рукой Дударев. Но тут же и спохватился: - Кому
паспорта? Привидениям? Мы их провезем как сувениры. Впрочем, все выясним.
Это ведь не сейчас. Это ведь и не послезавтра. Это ведь к зиме... А теперь
уж, с вашего милостивого разрешения, Игорь Константинович, повернем к моей
колымаге. Меня небось заждались.
И они повернули к колымаге.
А через полчаса возле входа на Выставку Достижений Шеврикука повстречал
сановного домового из Китай-города Концебалова-Брожило, в грядущем -
Блистония, всадника и оптимата.
Как и в прошлое посещение Останкина, Концебалова опять украшала оранжевая
роба ремонтника дорожных покрытий, но на этот раз ступни его от
беспокойств и колющих мелочей земной поверхности отделяли не изделия
массовой культуры на манер кроссовок "Трейнинг", а пахнущие животным миром
римские сандалии дорогой кожи.
- Шеврикука, - спросил после обмена взаимоуважительными приветствиями
Концебалов-Брожило, - вы слышите, они кричат: "Отрешить!" Кому они
назначают отрешение?
- Мне-то не все ли равно, - сказал Шеврикука. - Какому-нибудь прохвосту. А
может быть, дураку. Не будем судить, кто они сами.
Если покажется занимательным, кому грозят отрешением и кто сравнялся
судьбой с бедолагой Никсоном, подумал Шеврикука, всенепременно узнаю у
Радлугина, хотя бы и через "дупло" Пэрста-Капсулу. Но что уж могло быть
этакого занимательного во всяких отрешениях?
И Концебалов-Брожило, будто распознав умонастроение Шеврикуки, более
никаких слов об отрешениях не произносил. Грядущий Блистоний был сегодня
чрезвычайно деликатен, а на Шеврикуку то и дело остро взглядывал, словно
бы желая открыть в знакомце нечто, ему дотоле неведомое, но на днях кем-то
обнаруженное. Что же он, заинтересовался и сам Шеврикука, прежде во мне не
рассмотрел и не исследовал? И ради чего он прибыл нынче в Останкино? Ради
Пузыря? Или ради Омфала из якобы утерянной коллекции, который теперь, если
верить Концебалову, ему не терпелось по жизненной необходимости обрести
вновь?
Но ни про Пузырь, ни про Омфал, Лихорадки и Блуждающий Нерв
Концебалов-Брожило не произнес ни слова, а стоял или прогуливался вместе с
Шеврикукой безгласно и тем Шеврикуку удручал.
- Листал я на днях "Словарь античности", - не выдержал Шеврикука.
Концебалов будто и не расслышал его слов.
- Текст ученый, немецкий, а отпечатано в Можайске, иллюстрации
неважнецкие, и дельфийский Омфал выглядит там смутно, - не мог
остановиться Шеврикука, а уже понял, что говорить более не стоит, он и так
уже оказался в положении глупейшем.
Концебалов взглянул на него как бы в удивлении.
- Неужели при ваших теперешних заботах и интересах у вас находится время
брать в руки "Словарь античности", книгу столь отдаленную от этих забот и
интересов? - спросил он.
То ли Концебалов иронизировал, то ли он произнес сложную для восприятия
Шеврикуки китайгородскую светско-гипюровую тонкость.
- Отчего же мне не взять в руки "Словарь античности"? - поинтересовался
Шеврикука. - И какие такие у меня теперь особенные интересы и заботы?
- Ну как же! Как же! Выйдут особенные! - произнес Концебалов, сведенные
ладони протянул к Шеврикуке, словно на них обязан был появиться пирог со
слоеным смыслом. - Наслышаны-с! Наслышаны о том, что вы получили!
"И этот, что ли, поздравит меня с премией?" - подумал Шеврикука.
- А что я получил?
- Ну не кокетничайте, Шеврикука, - укоряюще покачал радикально
постриженной головой Концебалов, и носок римской сандалии его катанул по
асфальту камешек. - Я ведь служу в осведомленном доме.
- Я не забыл, - кивнул Шеврикука. - А потому хотел бы у вас узнать, что же
такое я получил?
- Полагаю, что простодушно-наивные мотивы в нашем с вами разговоре
неуместны, - сказал Концебалов.
- Возможно, я допустил бестактность, упомянув о невнятном изображении
дельфийского Омфала, конечно, тут легчайшее совпадение - ваша
коллекционная вещица и античный Пуп Земли... И я бормочу сейчас
невнятное... Просто я, памятуя о том, что вы служите в осведомленном доме
и сами изо дня в день осведомляетесь, подумал, будто вы могли внести
поправки в свои пожелания... Иные считают, что я нечто получил. Я же знаю,
что на меня нечто возложено. И это возложенное вряд ли может помочь в
каких-либо деловых предприятиях, в частности, и в приобретении античных
сувениров.
"Фу ты! - вздохнул Шеврикука. - Экую я тягомотину выговорил! И зачем?"
- Спасибо за разъяснения, любезный Шеврикука, - сухо произнес Концебалов.
- Я и не рассчитывал на то, что вы сейчас же броситесь выполнять мою
хрупко-интимную просьбу, даже если бы я втрое утяжелил приз, то бишь
гонорар, то бишь - как было при государыне Екатерине - вывод. Я опасался,
что вы при вашем новом... значении, так скажем... заважничаете и про
всякие омфалы забудете... А ведь теперь вам будут доступны всякие
удивительные ходы и приемы...
- Давайте оставим в воздухе неведомые мне значения, ходы, приемы,
важничанья, - резко заявил Шеврикука. - Дом у вас осведомленный, но,
видимо, порой сведения к вам приплывают искаженные. А если придется мне
столкнуться с Лихорадками и Блуждающим Нервом, то это будет обыкновенный
Шеврикука, каким он был всегда.
- Каким он был всегда! - рассмеялся Концебалов. - А каким он был всегда?
Кто знает об этом? Впрочем, иные знают. А иные догадываются. С Пузырем
вот-вот все начнется. И уж кто только сюда не нагрянет. Вас это развлечет.
Будет жутко. И будет опасно. Именно это вам и угодно. И я чрезвычайно рад,
что вы решили поддержать меня. А за мной не пропадет. Раз вы отважились, и
вывод получите, и многое откроется вам про Гликерию Андреевну, про
нынешнюю тоже...
- Вовсе я еще ничего не решил, - сердито (серчая и на самого себя)
выговорил Шеврикука.
- Решились! Решились! Отважились! - радостно зашумел Концебалов-Брожило. -
Ждите меня здесь же дня через два-три. Я вас сыщу. Сообщу все подробности,
имена, номера автомобилей и пейджеров. Заранее благодарен. А сейчас спешу
в Китай-город, в подневольные службы.
Вполне возможно, что и сановный домовой Концебалов-Брожило не менее
Дударева был достоин "мерседеса", но вольготнее ему было умчаться в
китайгородское подневолье с северным, от Холмогор, усмешливым воздушным
потоком. Видимо, так он и сделал.
И тотчас к Шеврикуке прибыл добропорядочный и готовый соответствовать
гражданин Землескреба Радлугин.
И раньше, в минуты общения с Дударевым и Концебаловым, Шеврикука ощущал
энергию сегодняшнего интереса к нему Радлугина, потоки ее были куда
почтительнее и уважаемо-преданнее прежних. Оказавшись рядом с Шеврикукой,
Радлугин застыл в полупоклонном свидетельстве усердия и прилежания, будто
Шеврикука восседал перед ним за столом с клумбой разноцветно-переговорных
устройств. А ведь в последние дни в своих устремлениях разбогатеть, стать
покровителем шикарной женщины (Нины Денисовны Легостаевой, или Денизы), с
привилегиями заслуженного участника Солнечного Затмения пробиться к
Пузырю, казалось, Радлугин был уже не способен к гражданским подвигам и с
пренебрежением начал относиться к общественному долгу, жрецом которого, в
его глазах, был несомненно Игорь Константинович.
Нет, к радости останкинского населения, не иссяк Радлугин как гражданин,
не сбили его с панталыку и не развратили клокотания натуры, он и впредь
был намерен служить общественному долгу и просвещению.
Все это докладывала Шеврикуке благонамеренно-вытянутая физиономия
Радлугина. Да и весь Радлугин был парадно вытянут.
"Вот и хорошо. Вот и замечательно", - отметил про себя Шеврикука. Но
никаких слов не произнес. И Радлугин стеснительно молчал.
- Будут ремонтировать подъездные дороги? - спросил наконец Радлугин.
- Какие подъездные дороги?
- А к Пузырю... - просветил Радлугин. - Вот вы беседовали с ремонтным
рабочим... Оранжевым...
- А-а... - протянул Шеврикука. - Нет, мы говорили не про Пузырь... И тот в
оранжевом жилете - не ремонтный рабочий... А подъезды к Пузырю, возможно,
облагородят.
Следовало ли удостаивать Радлугина сведениями о его, Шеврикуки,
собеседниках? Или угощать его надеждами на обустройство подъездов к
Пузырю? А-а-а, пусть внимает! О вишневом "мерседесе" Радлугин умолчал в
почтении. О чем уж тут спрашивать? Да и по чину ли?
А Радлугин наверняка сейчас соображал, что ему по чину, а что не по чину.
Суждения Радлугина об Игоре Константиновиче и прежде были излишне
романтизированными. Имел Радлугин свои представления о структурах. Эти
представления приносили ему усладу и цельность душевных устремлений. По
этим представлениям Радлугин и Игорь Константинович были в структурах
необходимы друг другу, но волею судеб разместились в разных кабинах Колеса
обозрения. И если кабина Радлугина осталась там, где "зависла", кабина
Игоря Константиновича поднялась ой-ой-ой куда.
Такие мысли бродили сейчас в Радлугине. И Шеврикука это чувствовал.
Ему даже стало неловко. "И этот туда же! А он-то что и от кого услышал?"
Секундное сострадание Шеврикука ощутил к Радлугину и вынудил себя поощрить
очарованного гражданина продолжением разговора. Спросил вельможно:
- И кому требовали отрешение? Кого собрались импичментовать?
- Бордюкова! - обрадованно ответил Радлугин. - Бордюкова!
- Бордюкова? - удивился Шеврикука.
- Бордюкова! Он живет в нашем доме. Бывшая важная особа в бывшем
Департаменте Шмелей. С кадрами решал все. Глаз. Нюх. Слух. Дух. Чутье.
Лопата и щуп. Но скандалист! Ругатель! Когда их Департамент разогнали, они
гуляли в нашем подъезде. Он напился и буянил. Требовал всем умереть в
борьбе... За это... Вы его, возможно, помните... То есть вы его, конечно,
помните! - закончил со значением Радлугин.
- Помню, - сказал Шеврикука. - И что же нынче этот Бордюков?
- После разгона Департамента запил. Пил и во время Солнечного Затмения, -
тут Радлугин голос утишил. - Но без лозунгов и портретов. Подавался в
фермеры, на свою историческую родину, в пензенские земли. Выплыл в Москве
монархистом, раздавал титулы, поместья, шубы и ордена. Искал
рекомендателей в масоны, нашел двух, третьего ему не было дано...
- Я знаю. Знаю, - сказал Шеврикука. - Я про отрешение.
- После масонов с ним было одно приключение, - не мог остановиться
Радлугин.
Шеврикука поморщился.
- Ах, простите, Игорь Константинович, - заторопился Радлугин. - Я забываю
про вашу осведомленность... Про отрешение... Я боюсь быть неточным. У
нашего Сообщества с движением Бордюкова разные причины и методы действий.
Мы с ними почти не соперничаем и не соприкасаемся. И к Пузырю они намерены
выходить со стороны Ракетного бульвара через Мазутный проезд.
- Я вас понял, - сказал Шеврикука.
- Я слышал - "отрешить!", но у нас шли свои дебаты, - расстроенно произнес
Радлугин.
- Ну и ладно. Не печальтесь.
- Я все выясню! Все! - Радлугин жаждал, чтобы Игорь Константинович швырнул
в траву Поля Дураков булку или кость, он сейчас же бы принес хозяину вещь
в зубах. - Я вас разыщу!
- Передайте суть в донесении через "дупло", - распорядился Шеврикука.
- Непременно! - чуть ли не подскочил в усердии Радлугин.
"Домой! Домой! Сейчас же домой!" - приказал себе Шеврикука.
В Землескреб и отправился. И увидел шагах в сорока от себя буяна и
мошенника Кышмарова. Сдержал Кышмаров обещание, соизволил посетить
Останкино. Как и в Обиталище Чинов, имел он вид замоскворецкого купца,
кудри с утра расчесал на прямой пробор, золотая цепочка ползла по его
брюху в карман штанов, и за сорок шагов послышались Шеврикуке балчугские
скрипы сапог Кышмарова и донеслись до него ароматы свежайшей ваксы.
Окружали Кышмарова четверо молодцов, возможно, что и в бронированном
нижнем белье. И они были в нарядах замоскворецких приказчиков. Или
купчиков. И сапоги купчиков-приказчиков, прибывших в Останкино, скрипели и
благоароматили ваксой, и головы сорванцов были не выбриты, а радовали
кудрями. Всё сорванцы-молодцы Кышмарова вокруг видели, но будто отдыхали,
а заняты были одним: с ленцой, но артистично отправляли в пасти каленые
семечки и выплевывали шелуху в траву и на асфальт.
"За должком, что ли, прибыл Кышмаров? - обеспокоенно подумал Шеврикука. -
И обещанных сорванцов решил представить? Как прибыл, так и убудет. Убыл бы
и если бы числился за мной должок на самом деле. А должка-то никакого нет!"
Но появление в Останкине мошенника и потрошителя Кышмарова и его кучерявых
молодцов с золотыми цепочками Шеврикуку не обрадовало. Будто забыл он о
Кышмарове, посчитал его пустозвоном, а сам, пожалуй, не способен был дать
ему сейчас отпор.
"Это мы еще посмотрим! - храбрился Шеврикука. - Да и не сунется он в
Землескреб..."
А Кышмаров, выходило, и не думал идти на него в наступление. Напротив, он
улыбался Шеврикуке и будто бы готов был отправить ему с надлежащим
движением ветра воздушный поцелуй. Но нет, не отправил. А головой
одобрительно или даже восторженно покивал и поднял вверх большой палец.
Что явно означало: "Ну ты молодец, Шеврикука!" Или: "Ну ты даешь,
Шеврикука!"
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг