- Акт дефекации закончился успешно! Фекалии были теплые, упругие и
высокохудожественные...
Между шестой и седьмой объявилась таможня. Или между седьмой и восьмой? -
нет, не помню. Помню только, что Эльф убежал покупать раков, утверждая,
будто знает места их зимовки, а вернулся без раков, зато со штофом
подозрительной "Старки" и в сопровождении вертухая. Мордатый цербер долго
взирал на нашу компанию, шурша бровями, потом раздал декларации. Сыграли в
крестики-нолики. Петров спросил, является ли он, Петров, и даже в каком-то
смысле Петров-Водкин, произведением искусства. Или, на худой конец,
антиквариатом. Шекель-Рубель послал Петрова на вышеупомянутый худой конец
и, в свою очередь, начал бурно выяснять условия провоза валюты. Цербер
оживился, выгнал всех, кроме критика, из купе, запер дверь и вздернул
пытуемого на дыбу. Минут через двадцать, пучась от разочарования, он
позвал нас обратно.
- Цель поездки?
- Еду в издательство вычитывать гранки, - сказал я, делая пассы.
Этому сакраментальному заклинанию пришлось обучиться лет пять назад,
заехав к друзьям в Ростов. Было шесть утра, вокзал заселяли лишь редкие
наперсточники, а меня остановил мент с автоматом и кавказским акцентом.
Паспорт его не удовлетворил. Моя заспанная рожа навела на подозрения. И
лишь загадочное "вычитывать гранки" - два удивительных, волшебных слова! -
дуплетом пробили броню насквозь. Мент вспыхнул златозубым оскалом: "Вах,
иди, хар-роший чилавэк! Вижу, ты не фалшивомонэтчик!.." С тех пор "гранки"
не раз выручали меня в критические дни.
Но только не сейчас.
- Еще раз спрашиваю: цель поездки?!
- Писатели мы, - буркнул вожделевший "Старки" Эльф и благоразумно
добавил. - Бедные...
Морда цербера приобрела странную конфигурацию:
- Писатели? Все?!
- Ага.
- Детективщики?
- Нет. Фантасты.
Цербер просиял. Цербер возликовал. Цербер выгнал сунувшихся было на
помощь коллег, заперся с нами в купе и стал подробно интересоваться
стандартами "роялти" на десяти тысячах тиража. Также его очень беспокоил
пункт 6.5: "При внесении редакторской корректуры более 30%, Издательство
вправе снизить авторский гонорар на сумму оплаты затрат и работы
специалистов, производивших работу по внесению сверхнормативной правки."
Мы объяснили, просветили и утешили.
- Как книга называется? - спросил напоследок проницательный Шекель-Рубель.
Цербер зарделся:
- Я сперва назвал "Уходи с баркаса". Но главред... Сошлись на "Таможня
берет добро".
- Надо будет отловить. А фамилия автора?
- Я под псевдонимом. Будете искать, спрашивайте П. Верещагина.
Через десять минут поезд отчалил к светлому будущему.
- ...раки! Вижу раков! Свистят! На горе! Иду брать!
- ...с недавних пор определение "депрессивный" по отношению к моим
текстам стало меня напрягать...
- ...я пишу в очерке: "Hачав карьеру с довольно неровных, но неизменно
интеллигентных и профессионально написанных романов..." А эта сука правит:
"Hачав карьеру с неровных, эпигонских романов..." Ну не гад?!
- За хороших людей в нашем лице!
- Владя! Тебе взнос оплатили?
- Не то слово! Заколебали: приезжай да приезжай! Этот звонил... как его?
Зам по особым...
Тишина упала на купе. Замер пластиковый стаканчик у рта Эльфа. Петров
прикусил зубами рачью клешню. Кончил ныть Шекель-Рубель. Все смотрели на
меня. Пристально. Молча. Не моргая. Так смотрят на новичка, вдруг
объявившегося на пороге казармы. Так смотрят на игрока, впервые вышедшего
на поле в составе сборной. И сквозь хмельную блажь просвечивало нечто
усмешливое, холодно-благожелательное, словно ледяная кружка пива с бодуна.
- Кто звонил, Владя?
- Ну, этот... Антип. Венецианович, кажется.
- Что сказал?
Кончилась тишина. Сдохла. Луна в окошко: тук-тук. Колеса на стыках:
так-так. Бутылки о столик: что-что?
- Да ну вас, козлов! Ничего не сказал. Звал на конвент. Спрашивал, как
пишется. Обсудили график допечаток.
- И все?
- Вроде, все. А, еще интересовался "Тираном Нозавром". Первой
публикацией. Не было ли левых допечаток. И спросил, как мне спится.
Эльф нервно опрокидывает стаканчик. По счастью, не на стол, а в рот.
Наклоняется вперед, блеснув стеклами очков:
- Ну и как тебе спится, Снегирь?
В очках Эльфа отражаюсь я. Какой-то чужой я. Значительный. Толстый. С
буржуйским самодовольством во взоре.
- Хорошо мне спится. Вам бы всем так...
- Яша, отстань, - вполголоса бросает Петров, возвращаясь к обсасыванию
клешни. - Всему свое время. Видишь же, нашего полку прибыло.
Эльф тянется за бутылкой, облизываясь, словно варан на песочке.
- Вижу, вижу... Ну что, Снегирь? За тебя, красивого!
И, разливая, смеется:
- Добро пожаловать в Орден Святого Бестселлера.
* * *
Этой ночью спал, как покойник. В смысле, без сновидений. А наутро, под
бодрое "Восстань, Лазарь!", воскрес: могуч, велик и готов к новым
свершениям. Несмотря на вчерашний перебор, опасения не оправдались - бодун
проехал стороной. Ошибся адресом, напав на обычно спиртоустойчивого
Шекель-Рубеля. Эльф дрых в удивительной позе (Поль Гоген, "Потеря
невинности"), Петров храпел на манер алябьевского "Соловья", а
бедолага-критик нашел политическое убежище в ватер-клозете. Откуда его
пыталась изгнать давешняя проводница с обеими рабочими сторонами.
- Санитарная зона! Мужчина, вы понимаете?
Мужчина понимал, но выходить не спешил.
За окном, утешеньем критику, проплыл станционный сортир повышенной
вместимости, гордо выставленный на обозрение туристов. Сколько езжу мимо,
столько любуюсь росписью стен храма Дристуну-великомученику: перечеркнутая
бомба - и надпись: "Превратим мы наш сортир в бастион борьбы за мир!"
Страна нужников и граффити. Не знаю, как вам, а мне нравится! Ибо есть
дзен-пофигист, каковым и пребуду вовеки веков, аминь.
- Мужчина! Ну мужчина же! Семнадцать минут до прибытия!
Экзорцизм проводницы наконец увенчался успехом: через минуту изгнанный из
убежища демон врывается в наше купе. Великий критик мечет громы и молнии,
разоряясь столь многоэтажно, что я трепещу от зависти. Вот он, истинный
мастер слова, носитель и творец живого русского языка! Ему бы в некроманты
податься - любого мертвяка в три секунды подымет, между первым и вторым
загибом. Даже соавторы дрогнули. Проснулись. А их будить, доложу я вам...
В купе воцаряется утренний бедлам, знакомый по десяткам подобных поездок.
Сквозь стекло брызжет не по-зимнему жизнерадостное солнце, и я мысленно
смеюсь над собственным, воспаленным ночью, воображением. Все эти
странности, намеки... Розыгрыш, ясное дело! Клуб приколистов-затейников.
Вон, Эльф, зная привычку критика класть мобильник под подушку, стащил его
"Мотороллу" и тайком выставил будильник на шесть утра.
Дабы успел всласть опростаться.
- Уважаемые пассажиры! Наш поезд прибывает...
Идем-идем. Только штаны подтянем.
На перроне буянит оголодавшая по общению стая фэнов-рецидивистов и мэтров
в законе. Знакомые все лица. Кроме одного колобка: голова тыквой, брита
наголо, зато на щеках красуется трехдневная щетина. Модное длиннополое
пальто нараспашку, реет по ветру белоснежный шарф, будто заранее сдаваясь
на милость победителя. От бабушки ушел, от дедушки ушел, теперь катается
туда-сюда: сдобный, круглый, румяный. Но, на удивление, не производящий
впечатления толстяка.
Последнюю мысль я уже додумываю в его объятиях.
- Здравствуйте, дорогой, здравствуйте! Душевно рад! Приятно иметь дело с
обязательным человеком. Ах, да, совершенно забыл представиться: зам
главреда "Аксель-Принт" по особым вопросам. Антип Венецианович Гобой.
Хватка у него, однако... А, судя по пухлым лапкам, сразу и не скажешь.
Борец в отставке?!
- Влад Тромбон! - ляпаю первое, подвернувшееся на язык; а на язык, как
обычно, подворачивается чушь собачья. - Простите, Влад Снегирь, конечно...
А если еще точнее - Чижик, Владимир Сергеевич.
Я на самом деле Чижик. По паспорту. И темперамент соответствующий.
Колобок заразительно хохочет, сверкая новогодней елкой: металлокерамика
a-la-Hollywood, серьга в ухе и целая коллекция перстней. Притопывают
лаковые штиблеты без единого пятнышка грязи. Кажется, Гобой ни секунды не
может спокойно устоять на месте.
- "И явились к нему люди со странными прозвищами; когда же начали
называть они свои истинные фамилии, то повергли Антропогеля в еще большее
изумление..." - нараспев, неожиданно густым басом, декламирует он. Видимо,
это цитата, но я не знаю, откуда. - Полно, Владимир Сергеевич, мою фамилию
все по первому разу так воспринимают. А вас, небось, в школе Пыжиком
дразнили?
- Дразнили. Когда на фонтане водку пил.
- Ах, юность, пора надежд! Ну что, пойдемте? Машина ждет.
- Да я, вообще-то... с народом, на метро...
- Дидель сети разложил, - напевает кто-то за спиной "Птицелова"
Багрицкого. Гнусаво хихикает:
- Чижик-Пыжик, надо ль плакать...
Кажется, Петров. Мне чудится в его пении нечто большее, чем просто
ехидство. Ну, блин, шутники...
- Народ пусть безмолствует! - Колобок тащит жертву сноровисто, как
муравей щепку. - Неужели, дорогой Влад (а я для вас просто Антип!..), вам
действительно хочется нырять в подземку, потом ждать автобуса, тащиться по
ухабам... Осторожно, здесь ступеньки!
Ну с чего, с чего Владу Снегирю такая честь?! Те же Эльф с Петровым, или
Славка Неклюев, лидер продаж "МБЦ"... Богатыри, не мы! Может,
действительно премию дать решили? И все заранее знают, один я - ни сном,
ни духом? Ага, раскатал губы! Премию ему, пернатому...
- Неклюева прихватим? А? - с надеждой оглядываюсь на радостно гогочущих,
обнимающихся, хлещущих пиво соратников по литфронту. Однако соратникам я
по барабану. По наигранному, неестественному, нарочно гулкому барабану.
Без очков видно: притворщики. Один Шекель-Рубель хитро щурится вслед.
Впрочем, это у него, может быть, от поноса.
- Пусть Неклюева его издатель возит! Давайте же, Влад, дорогой! Нам есть,
о чем поговорить.
Ну, если так... Дела - это святое.
Коммерческие, блин, тайны.
Темно-синий "BMW" приветливо распахивает пасть. Багажник также
открывается сам собой, водитель остается на месте. Укладываю рюкзак, суюсь
в салон... Нифига себе! Это кто же за рулем?! Их Преосвященство,
генеральный директор собственной персоной?!
- Здравствуйте, Андрей Олегович!
А колобок от смеха прямо заливается. Что я опять брякнул?
- Добрый день, Владимир Сергеевич, - шофер-гендир отменно вежлив.
- Садитесь, прошу вас. Как доехали?
- Спасибо, хорошо...
- Это не Андрей Олегович! - выдавливает наконец Гобой. - Это Игнат
Кузьмич, его все с шефом путают. То бумаги на подпись норовят подсунуть,
то разговоры о поставках заводят...
Двойник скупо ухмыляется, став похожим на восковую фигуру из коллекции
"Монстры ХХ-го века", и мы трогаемся, сразу ввинтившись в бесконечный
поток машин. Да, теперь и сам вижу - ошибся. Водила, бугай-рекордсмен,
шефа раза в полтора здоровее будет. Родственники? А ездит он, кстати,
здорово! Мягко ведет, без суеты - это в столичном-то потоке.
- Сигарету, Влад?
- Не откажусь, - в тон Гобою отвечаю я, вальяжно откидываясь на спинку
сиденья. Идет какая-то игра. Значит, сыграем по местным правилам,
совместив, как говаривала Настя, неприятное с бесполезным. В зеркале
заднего обзора видна унылая физиономия - Джеймс Снегирь, агент 007 на
пенсии, - и меня разбирает смех.
Поэтому не сразу замечаю, что Антип Венецианович, левой рукой давая
прикурить от своей зажигалки, правой как бы невзначай щупает мне пульс.
- Устало выглядите, Влад, - опережает он встречный вопрос. - Разрешите?
Зажигалка исчезает. В следующее мгновение Гобой, зам по особым, жестом
окулиста-профессионала оттягивает мне нижнее веко и заглядывает в левый
глаз.
- Чудесно! Лучше не бывает! - спешит успокоить самозваный эскулап. -
Вовремя приехали. Как нельзя вовремя! Попейте водочки, а лучше - текилы, с
коллегами пообщайтесь, перемойте друг другу косточки, отдохните...
Рецепты доктора Гобоя ложатся бальзамом на сердце. А что до маленьких
странностей - мы здесь все психи.
- Прошу прощения. Я буквально на минутку.
Из рукава пальто, словно по волшебству, возникает миниатюрный мобильник.
От аппарата к запястью владельца тянется золотая цепочка. Тонкая, витая.
Успеваю заметить краем глаза, что на клавишах вместо цифр - одни буквы.
Латинские. Местами же вообще иероглифы. Или руны?
Пухлые пальцы берут сложный аккорд.
Телефон отзывается клавесином.
- Да, это я. Кажется, успеваем. Нет еще. Думаю, завтра. Да, поговорю. До
связи.
Мобильник рыбкой ныряет обратно в рукав. Силен, Антип! Копперфильд,
Мефистофель и "новый русский" в одном флаконе? Делая вид, что нам подобные
фокусы - плюнуть и растереть, глазею в окно. Мелькают кресты церквей,
освящая рекламу "Макдональдса", густо зеленеют памятники всяким деятелям,
и - автомобили, автомобили... Пора городу переходить в третье измерение.
Индивидуальные микро-вертолеты типа "Саранча"; дирижабли-такси, а там,
глядишь, и до антигравов додумаются. Хотя... лет за двадцать вертолеты с
антигравами все воздушное пространство забьют вглухую. Да и если сверзится
такая штука... Без нуль-транспортировки не обойтись. Как без других
кабинок, на которых по два нуля нарисовано. Приспичит - днем с огнем не
найдешь. Вот о чем Шекель-Рубелю писать надо, а не про философию жанра.
- О чем задумались, Влад?
- О проблемах два нуля-транспортировки, - мы люди честные, нам скрывать
нечего.
- Новый роман замыслили? - Гобой расплывается в улыбке, щурясь Чеширским
котом. - Не торопитесь, матерый вы мой человечище! Роман по выходу читают.
Допишите сперва "Лучшего-из-людей", передохните, сил наберитесь, - и тогда
уж... Себя надо любить, холить и лелеять, иначе недолго и нервный срыв
заработать. Кошмары, опять же, сниться начнут...
Он что, всерьез решил, будто я про телепорты в канализации писать
собрался? Ишь, возбудился: пафос, жестикуляция провинциального актера.
Мамонт Дальский, трагик драный...
- Простите, Влад. Меня иногда заносит. Я ведь раньше на театре выступал.
В опере пел. Надеюсь, вас это не очень смущает?
- Пустяки, Антип Венецианович. Я другого в толк не возьму: персональное
приглашение, "машина к подъезду"... Желаю, знаете ли, возопить: "За что?!"
- За все, Владимир свет Сергеевич! Любим мы вас! Авторов вашего класса -
по пальцам пересчитать...
Сижу, помалкиваю. Обуреваюсь подозрениями. Когда издатель начинает "за
любовь" - жди подвоха. Предпочитаю будни: тираж, гонорар, срок выхода
книги. Ну, под коньячок можно на врагов посетовать. А любит меня пусть
лучше кто-нибудь другой. Желательно, Настя.
- Кстати, о мартовской допечатке "Имперцев"...
Кажется, добрались. Сейчас заявит: "Спешу обрадовать. Шиш тебе, мил-птиц
Снегирь, а не допечатку. Ибо народ не Снегиря, а Маржецкого с Березкою с
базара, блин, несет..." Вот и вся любовь.
- Спешу обрадовать: наши маркетологи решили ставить в производство не
пять, а двенадцать тысяч. Держите гонорар. Чтоб веселей на конвенте
гулялось.
- А-а... договор? Расходный ордер?
Легкомысленный взмах сдобной лапки. Точь-в-точь Карлсон: "Пустяки, дело
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг