- Ну ты, бродила! Зырь, кого хватаешь! А то самого щас цапну!
А еще в шляпе! Широкополой, из войлока... Ба! Это ж хват!
Четверка его коллег выворачивает из-за клубничной рощи. Чмокают
соломенные шлепанцы, смачно, взасос целуясь с грязью. Чудеса: в округе
сушь, а здесь всегда грязи по колено. Одно слово - сон.
- Что, Дун-Дук, с горя решил бродилу прихватить? Раз с Отщепенкой
обломилось?
- Я его?! Я его прихватил?! Вцепился, шаталец, как банный репей...
В ответ - мрачный гогот. Восстановив равновесие, я спешу убраться
подальше от компании хватов. Жаль, спешить по грязи выходит скверно:
чав-чав, чмок-чмок. Не бегство, а фонограмма "Любви людоеда".
За спиной, удаляясь, бубнит разноголосица:
- Надо Нежному Червю сказать! Прямо в глаз! Неча нас в оный храм гонять!
- Ну! Второй раз конфузия!
- Нафири-су во злобе со свету сживет...
- Вот вам и Случайная Удача!
- Так она ж от роду-веку - "MI"случайная"D". Видать, случай мимо выпал.
- Две стражи прождали - и все мытарю в кошель!
- А может, жертву ей надоть? Кривой Тетушке?
- Же-е-ертву... Бродилу своего лучше бы цапал, да к Нафири-су тащил. Кто
б его хватился, шатальца?
- Теперь уж поздно - убег...
- Что ты мелешь, Спаран? Человек, живая печень. Не Отщепенец, чай...
- Ладно уж, чего без толку язык полоскать...
Похоже, маг опять остался с носом. Ну и черт с ним. Делай ноги, приятель,
"пшик" не за горами!
Храм пустовал. Кусок стены послушно крутанулся вокруг оси, и мне
навстречу...
- Настя?!
- Снегирь?!
- Ты чего в моем сне делаешь, подруга?
- А ты - в моем?!
С минуту мы ошарашенно глядим друг на друга. На Анастасии - знакомые
портки с безрукавкой, только безрукавка почему-то надета задом наперед.
Туго я соображать стал. Никак не пойму, по какой причине. Ведь есть же
причина, должна быть!
- Кошмар, Снегирь! Какой гад такие сны сочиняет?! Встречу - убью!
Скромно молчу.
- Думала: замуровали! Сейчас Фредди Крюгер вылезет!.. Не мог раньше
объявиться?!
- Фредди?
- Ты, дубина!
- Откуда ж я знал? Сплю себе, фьюшку хлебаю...
- Алкаш! Он хлебает, а я расхлебываю!
Машинально оправдываясь, я нутром чую приближение скандала, - но тут на
тройке с бубенцами подкатывает дружище-"пшик". Оттолкнув Настю, врываюсь в
каморку, спешно раздеваюсь, швыряя вещи в сундучок. Пинаю спусковой
камень, больно ушибаясь локтем. Из нездешнего далека, гулом колокольни
вспыхивает:
- Снегирь, ты куда?! Ты зачем голый, Снегирь!..
Просыпаюсь я, Настя. С легким паром.
То есть с добрым утром.
VIII. РУБАИ ИЗ ЦИКЛА "ОБИТЕЛЬ СКОРБЕЙ"
Написал я роман, - а читатель ворчит.
Написал я рассказ, - а читатель ворчит.
Я все время пишу - он все время читает,
И - Аллах мне свидетель! - все время ворчит!..
IX. ДОРОГА ДАЛЬНЯЯ, КАЗЕННЫЙ ДОМ С ПЕРЕРЫВОМ НА ВОСПОМИНАНИЯ
Противостояние "высокой" и "коммерческой" прозы существовало
всегда, и всегда было нормальным состоянием литературы. Другое дело,
что интересы авторов обеих литератур диаметрально противоположны.
Авторы "коммерческой" литературы, как правило, страстно жаждут
признания другой стороны, но, не в силах получить его обычным путем,
добиваются такого признания нелитературными средствами. Войны всегда
развязываются авторами "низкой" литературы, и если уж война
начинается, то ведется именно как война - действия, направленные на
полный разгром противника.
Из статьи в фэнзине "Дружба уродов"
Одинокий трубач на перроне вдохновенно лабал "Семь сорок" в ритме
"Прощания славянки". Гимн Ее Величества Дороги взмывал к небесам, золотой
иглой пронзая насквозь плоть сумерек, и вороны, ошалев от меланхолии,
граяли Краснознаменным хором им. Дж. Гершвина. Смутные тени наполняли
февраль: добры молодцы с баулами, красны девицы с мобилами, проводницы с
полупроводниками, носильщики с волчьим блеском в очах, красных от недосыпа
и бодуна; разбитные офени бойко впаривали пиво, перцовку на меду, конфеты
"Радий", пижамы из байки и сервизы под Гжель, - видимо, пассажирам
назначалось хлебать "ёрш" именно из синюшно-лубочной чашки, надев хэбэшный
пеньюар и закусив липкой карамелькой. Мимо скользнул юноша бледный, вяло
каркнув: "На хлебушек, дядя?", и, не дождавшись милосердия, купил у жирной
бабки пол-литра "Рябины на коньяке". У ступеней подземного перехода, зевая
во всю пасть, скучал мордоворот-ротвейлер: псу меньше всего хотелось ехать
за тридевять земель, хлебать щи из "Педигрипала". Рядом зевала дуэтом
жеваная мамзель-хозяйка, сверкая фарфором челюстей. Вавилон кишел в ночи,
Вавилон плавился надеждой на обетованность иных земель, сливая воедино
трубу, грай ворон, хрип динамиков: "Скорый поезд © 666 "Азазельск -
Лимбовка" прибывает на..." и тоску гудков от сортировки - в детстве я
чертовски любил ездить на поездах, "где спят и кушают", ибо такой, гулкой
и бестолковой, казалась сказка.
Люблю по сей день.
Душой я уже был на конвенте. О, конвент! О-о-о! Попойка титанов - если
водомеркой скользить по поверхности бытия. Расколотые зеркала ("Утром
встал! увидел! н-на, дракула!.."), поверженные унитазы ("А чего он?
Чего?!"), шашлыки из корюшки, пляски под луной, в номере пылится груда
огнетушителей, невесть зачем собранных со всех этажей, саранча опустошает
бар дотла, ангел опрокидывает чашу за чашей, а звезда Полынь отражается в
безумных глазах, до краев полных чистейшего, как дедов самогон,
творческого порыва. Но набери воздуха, нырни глубже - и откроется! Грызня
за премию, гнутую железяку, ненужную нигде и никогда, кроме как здесь и
сейчас, верная зависть и черная любовь, искренность, смешная, словно
детский поцелуй, скрытность, похожая на распахнутый настежь бордель,
террариум, гадюшник, сад Эдем, детский сад, Дикая Охота, седина в бороде,
бес в ребрах: "Я! с ней! Пятнадцать лет назад! Чуваки, я старый...", слезы
в жилетку: "Пипл хавает! Хавает! Ну скажи, скажи мне, почему он хавает
меня-гнилого, а свежачок..."; вопль сердца, взорвавшегося над торговым
лотком: "Борька! Борькина новая книжка!" - и в ответ на справедливое:
"Какая, к арапу, новая?! Просто раньше не публиковали!" подавиться
инфарктным комом: "Не новая... Борька, черт! За Борьку, гады... Молча! не
чокаясь..." А если загрузить карманы свинцом и опуститься на дно, где
шевелят усами трезвые сомы, где бессонные акулы способны урвать
часок-другой покоя, а затонувший галеон полон слитков золота, - контракты,
соглашения, джентльменские и как получится, налоговые справки, роялти,
проценты, отчисления, пиар, форзацы, контртитулы, "споры по настоящему
договору...", возвышение малых сих и низвержение великих, тиражи, тиражи,
тиражи...
И рожденные в буйстве хокку:
- Иду по склону.
Кругом писатели.
Да ну их на ...!
Седые фэны, помнящие фотокопии и самиздат, слова, таинственные для
выбравших "Пепси" юнцов; лысые мальчики, истрепанные страстями и
алкоголем, халтурщики, способные вдруг оглушить стальным абзацем, как бьет
иранская булава - насмерть; сонеты, эпиграммы и лимерики, которым не
дождаться публикаций; издатели, хладнокровней гюрзы и внимательней
парабеллума, жадные диктофоны газетчиков жрут случайность откровений,
наглые от смущенья девочки вырывают автографы с корнем, кто-то сует
рассказ на рецензию, вынуждая охренеть с первого взгляда - "Она
раскинулась на простынях с моргающими глазами..."; споры взахлеб, до утра,
гитара, изнасилованная сотней рук, нет, я не Байрон, я другой, когда б вы
знали, из какого сора...
Конвент.
Странная, страшная штука.
Соитие ада и рая.
* * *
- Ну-у-у, Вла-адинька!.. ну-у-у, здравствуй, что ли?
Он всегда вкусно обсасывал слова, как мозговую кость.
- Привет. Пива взял?
- Пи-и-ва? Ну-у, взял.
- Угостишь?
- Ну-у... жадно мне...
Это был лев филологии, кашалот литературоведенья, сизый кречет пера,
великий критик современности, за любовь к Третьему Рейху получивший кличку
Шекель-Рубель. Субтильный барин, он и сейчас смотрелся скучающим лордом в
отставке, снизошедшим до бутылки "Золотой эры". Ветер трепал лошадиный
хвост волос, схваченных резинкой, - никогда не понимал, как можно
отрастить такое сокровище при его лысине! Разве что с детства удобрять
затылок...
Впрочем, лошадиная задница тоже безволосая.
Шекель-Рубель вальяжно крякнул, отрыгнув с видом короля, лечащего
золотуху. Достал билет.
- Па-а-ашли, Влади-инька?
- Угу. Докурю и пойдем.
Отчего-то стало грустно, что Настя не смогла меня проводить. Сейчас бы
целовались на прощанье, семейно, целомудренно вытянув губы, обещали ждать,
скучать, зная, что забудем обещанье, едва поезд тронется, застучит
колесами...
Хотя мы и утром неплохо попрощались.
Приятно вспомнить.
"MI"...Анастасия уютно, по-домашнему ворочается рядом, но просыпаться не
спешит. Мне тоже жаль покидать теплую истому постели. Однако вдруг
возникает предательское желание сделать Насте что-нибудь приятное.
Например, подать кофе в постель. С горячими гренками. Как она любит.
Благородные порывы у меня столь редки, что противиться воистину грешно.
Осторожно, чтобы не разбудить, выбираюсь из берлоги, на цыпочках крадусь
на кухню, прикрывая за собой дверь. Чайник - на конфорку, масло и ломтики
батона - на сковородку; ага, Снегирю бог послал кусочек сыру, дабы, на
булку взгромоздясь..."D"
"MI"Спасибо Настюхе: во время моего отсутствия она решила постеречь
квартиру, оставшись у меня на недельку. Не то чтобы сильно боюсь воров, но
так спокойнее. Заодно, пока комп свободен, настучит свой реферат. О
влиянии кого-то на кого-то."D"
"MI"Надо будет из вежливости уточнить: кого на кого."D"
"MI"Когда я объявился в дверях спальни, держа поднос с хлебом насущным,
Настя только-только успела открыть глаза, - и теперь изумленно хлопала
длиннющими ресницами. Ресницы у нее от природы такие. Все подруги
завидуют."D"
"MI"- Ты мне снишься, Снегирь?"D"
"MI"- Обижаешь, мамочка! Это я, твой лучший в мире птиц! Вам кофе в
постель или в чашечку?"D"
"MI"- Ты действительно самый лучший птиц! Иди сюда."D"
"MI"- А вот ты мне взаправду снилась, - сообщаю в перерыве между кофе и
поцелуями."D"
"MI"- Да? Приятно. Надеюсь, я была фурией? Стервой в кожаном
комби-дрессе?!"D"
"MI"- Не совсем, крошка. Комби-дресс, например, отсутствовал."D"
"MI"- А мне тоже что-то снилось, - на миг я напрягаюсь. Вздрагиваю. Но
Настя этого не замечает, набивая рот гренкой. - Дрянь какая-то. Только уже
забыла, что. Я вообще редко сны запоминаю. Но тебя, птица певчего, я бы
точно запомнила!"D"
"MI"Поднос с пустыми чашками перекочевывает на тумбочку."D"
"MI"Одеяло накрывает нас обоих с головой."D"
- Вла-адинька! Мы опозда-а-аем!
Шекель-Рубель капризничает. Это у него в крови: шел бы сам, парился в
купе! - нет, обязательно надо уболтать собеседника, заставить проникнуться
виной: держал несчастного критика на ветру, голодного-холодного,
подверженного менингиту, гепатиту и сибирской язве!..
- Иду, иду!
Когда он подымается первым, виляя тощим задом, возникает острое желание
дернуть критика за хвост. Борюсь с собой всю дорогу до купе, и не
выдерживаю. Дергаю. Шекель-Рубель оглядывается со скучной укоризной, морща
носик, будто я при нем нагадил в Дрезденской галерее.
- У меня будет понос, - деловито сообщает он, веря, что этот факт
интересен всем. Наклоняется, загоняя сумку под койку, и повторяет с
нажимом. - У меня точно будет по-о-онос. Как всегда, в дороге. Девушка!
Де-е-евушка!
Это не ко мне. Это к проводнице, румяной девахе-гренадеру.
- Что вам?
- Де-евушка, скажите, у вас какая сторона рабочая?
- Обе, - ничтоже сумняшеся отвечает красотка, видимо, прекрасно поняв
суть вопроса.
Пока я давлюсь хохотом, Шекель-Рубель скорбит над бесчувственностью
"отдельных представителей бомонда". Предаваясь шумному ожиданию "медвежьей
болезни", прострелу от сквозняков, зверствам таможни и недополучению
вожделенной премии. Но скорбь длится недолго: в купе, дыша в рифму табаком
и коньяком, ломятся двое наших попутчиков. Монстры жанра - я по сравнению
с ними начинающий пижон; соавторы-многостаночники Эльф и Петров, творцы
бесконечного фэнтези-сериала "Дюжина кресел или Златой телец" о
похождениях арабского мага Сулеймана бен-Марии. На книжном рынке только и
слышишь: "Когда выйдет "Седьмое кресло"? А "Шестое..." уже разобрали? И
доптираж? А правда, что "Первое кресло" экранизируют под названием "За
двумя стульями погонишься..."?!" Кстати, Петров - он не Петров. Это
псевдоним. На самом деле он Сидоров. Зато Эльф - взаправду Эльф. Ну,
почти. Когда юного Яшу Эльфенберга не хотели брать в университет, то
взятка паспортистке сделала свое дело, обрезание состоялось, и на свет
родился Ян Эльф (по мне, хрен редьки не слаще). Даже графа
"национальность" приобрела соответствующий вид, но никто не знает, какой
именно. Яшка категорически отказывается демонстировать паспорт.
В народе Эльфа дразнят Дваждырожденным.
- Об-струк-ци-я! Об-струк-ци-я! - скандируют соавторы, покатываясь со
смеху. Суть шутки понятна лишь им, но я ловлю себя на желании вновь начать
ржать. Это нервное. Предвкушаю, значит. Застоялся, пора рвануть.
Гудок.
Плывет Вавилон за окном.
- За удачную дорогу!
- А Березку в "Книжном обозрении" обозрели во все дырки! Заказали девку...
- Знать бы - кто?
- Между первой и второй наливай еще одну!
- Пол-лю-ци-я! Пол-лю-ци-я!
- Валюн, сучий язвенник, пишет: "По молодости лет думал, что трудно быть
бездарней Маржецкого. Ан, оказалось, есть еще скрытые резервы - навалом."
И как начал тебя, Снегирь, поливать...
- Абзац ему в кегль! Шекель, сало будешь?
- Понос у меня... ладно, давай. Толще, толще режь, жлоб!
- Перцовочки? Для лучшего стула?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг