пустом месте, глупые обиды, обоюдные загулы "на сторону". Спустя два года
мы развелись. Тихо, мирно, без скандалов.
Через месяц я зашел к ней под каким-то пустячным предлогом. Остался на
ночь. Лучшую ночь в моей непутевой жизни. "Я так соскучилась по тебе,
Снегирь!" И лишь где-то далеко, на самом краешке сознания, - страх, что
наутро...
Вскоре Настя заглянула ко мне: забрать свой зонтик. Целую неделю
забирала. Я пошел ее провожать и снова остался. В общем, так мы теперь и
живем, третий год. Мелькаем туда-сюда. Наверное, скоро заведем ребенка.
Здесь главное: ни в коем случае не расписываться снова! Штамп в паспорте
для нас - хуже проклятия Властелина Черных Кактусов! Такая, значит,
любовь...
Ладно, как там со связью?
Коннект? Есть коннект!
Он сказал: "Поехали..."
...за моей спиной Настя полезла в шкаф. Я было испугался: станет наводить
порядок, а это хуже керосина! Нет, раздумала. Вынула чехол с гитарой,
извлекла инструмент. Недавно купил: у старенькой "Кремоны" треснул корпус,
так я присмотрел дешевенькую "Реноме". Мои шесть аккордов все равно на чем
брать, хоть на лыже. Так, для себя оттянуться...
Тихий, изрядно фальшивый перебор.
Голос у Настюхи не ахти, но слушать можно.
- Кому поет твоя свирель
В промозглом ноябре?
Вослед свободе и игре -
Мечты о конуре.
И ты согласен умереть,
Но перестать стареть.
Примерзли губы к тростнику -
Звучанье? Пытка?!
И эхо шепчет старику:
"Отбрось копыта..."
"Старого Пана" я написал прошлой осенью. В простеньком "ля-ля миноре". И
никогда не слышал, чтобы Настя пыталась... Пение отвлекало, я сперва хотел
попросить ее выйти, но раздумал.
Сам не знаю, почему.
- Пан?
Пропал?!
Ночь слепа.
Изо рта -
Сизый пар.
Ветер волосы трепал,
Успокаивал...
- Пусты осенние леса,
Бесплодны небеса,
Ты не собака, ты не псарь,
Ты - битая лиса.
Метелка дикого овса
В курчавых волосах.
Ледком подернулась тоска -
вода в колодце.
Набухла жилка у виска,
коснись - прольется.
Хорошо, что я умею быстро печатать. Большинство моих коллег это делает
медленно. А я быстро. Зато они пишут быстрее. Не все, но многие.
Каждому - свое, как было написано над воротами Бухенвальда.
Или я опять что-то путаю?
- Пан?
Пропал?!
Ночь слепа...
- Кому нужна твоя свирель,
Когда умолк апрель,
Когда последний лист сгорел
На гибельном костре?!
И ты согласен умереть, -
Но только бы скорей...
Идет нелепая зима
в хрустальном платье.
У божества - своя тюрьма,
свое проклятье.
Скоро надо будет закругляться.
Устал.
- Пан?
Пропал?!
Ночь слепа.
Изо рта -
Сизый пар.
Ветер волосы трепал,
Успокаивал...
- Снегирь, а Снегирь... Я давно хотела тебя спросить...
Чат разбегался, по экрану гурьбой бежали всякие "хаюшки", "чмоки",
"покашки" и "удачи!". Я мотнул головой, параллельно выстукивая ответную
дребедень. Дескать, спрашивай, раз давно.
- Только ты не обижайся, ладно?
- Ладно.
- Понимаешь, они ведь дураки. Обычные дураки, пустые как барабан,
получившие возможность греметь на весь свет. Ты читал их вопросы? И свои
ответы... Это позорище, Снегирь, птичка моя певчая. Тебе не стыдно?
Я откинулся на спинку кресла. Она не понимает. Она никогда не поймет. То,
что я сейчас сделаю, будет жестоко, но это единственный способ.
- Неправда, Настя. Они не дураки. Они - читатели. Умные, глупые, смешные,
гордые... Всякие. Чи-та-тели. Люди, которые читают. Тот же биологический
вид, что и читатели Толстого, Гессе, Бодлера... Не веришь?
- Не верю, Снегирь.
- Хорошо. Представь себе, что Лев Толстой жив. Что у него есть
персональная страничка на сайте "Русская литература".
Http://www.rus-litr.ru/tolstoy-leo/ И вот ты пишешь ему в гостевую книгу.
Ты - умная, образованная, под завязку набитая аллюзиями, метафорами,
эстетическим мироощущеньем и чувством слова. Садись, пиши. Только имей в
виду: Интернет платный, и на долгие письма у тебя бабок не хватит!
Когда я уступил ей место, Настя долго смотрела в экран. Минуту; может,
больше. К концу молчания она начала шевелить губами. Словно ребенок.
Пальцы, помедлив, легли на клавиши.
- Дорогой Лев Николаевич!
Еще минуты две Настя всматривалась в написанное, медля продолжить. На
лице любимой женщины писателя Снегиря отражалась сложная гамма чувств: так
внезапно опрокидываешься в зеркало, впервые увидев по-настоящему -
морщины, мешки под глазами, сухие губы...
Не выдержав паузы, она стерла привествие и начала заново:
- Здравствуйте, господин граф!
- Ты еще "Ваша светлость!" напиши, - не удержался я. - И про зеркало
революции.
- Уважаемый писатель Лев Толстой! - ей было трудно не ответить мне
колкостью, но Настя (чудо?!) промолчала. - Я очень люблю Ваш роман "Анна
Каренина". А также "Войну и мир", "Воскресенье" и рассказы. На мой взгляд,
это вершины русской словесности, в полной мере отразившие...
Прекратив печатать, она опустила руки на колени. Резко отодвинула кресло
от стола. Кажется, Настя была готова расплакаться.
- Ты прав, Снегирь, - чуть слышно прошелестел ответ. - Они - читатели. А
я - дура. Круглая. Извини, пожалуйста...
Я обнял ее за плечи. Теплые, узкие плечи, обтянутые джемпером.
- Все, проехали. Твой любимчик Толстой терпеть не мог Шекспира. А
Тургенев - Достоевского. Дразнил того килобайтщиком и шаромыжником.
Дескать, потакает запросам низкого быдла. Зато и Толстой, и Тургенев
обожали Жюль Верна. Представляешь, в гостевой книге: "Дарагой Жюль пеши
больше я от тебя балдю. Твой фан Тургенев..."
VII. ОТСЕБЯТИНА: "ЛУЧШИЙ-ИЗ-ЛЮДЕЙ"
"Мы внимательно изучили ваши рассказы, выискивая самое лучшее.
К сожалению, вынуждены огорчить отказом. В текстах должно быть поменьше
жестоких и "кровожадных" сценок, а побольше добра, юмора, движений. Чтобы
вам стали более понятны наши требования, сообщаем, что наш журнал
рассчитан на среднего колхозника, среднего труженика. А теперь
представьте, приехали вы в какой-нибудь колхозный клуб и читаете рассказ
"Око за зуб". Написано, конечно, здорово, но реакцию зала можно отчетливо
предсказать..."
Из архива В. Снегиря
- И тут великий воин Бут-Бутан выхватил меч Дзё-Дзё-цы, что значит "Обух
Счастья", и, произведя тайный прием "Снулый карп мечтает стать драконом"...
- Ух-х-ха! Хо-хо-хо!
- Тише!
- ...изученный им у отшельницы Лохматого Хребта, с таким искусством отсек
себе на взмахе кончик левого уха, что Черный Кудельпац в тот же миг умер
от смеха! А боги с небес плакали жемчугом и изумрудами, больно ударяя по
бритому затылку героя...
- Га-га-гаххрр!
- Еще! Еще давай!
- И тогда великий воин Бут-Бутан, иначе Куриный Лев...
- Ах-ха! Цып-Львенок!
- Саранча в меду! Горяченькая!
Набив рот саранчой, по вкусу напоминавшей мамины "хрустики", я лениво
внимал. Этот сон мне нравился. Вкусно, смешно, и никаких дурацких хватов с
Горцами. Невпопад вспомнился Вальтер Скотт: в дневниках сэр писал, что у
него работа над романом идет всегда. Гуляет, ест, спит, а потом - бац, и
сложилось. Ясное дело, мы с сэром одной крови: и в области таланта, и по
части методов. В чате сижу, Настю люблю, потом сплю, значит, саранчу
кушаю, байки слушаю, и вдруг бац - озарение. "Большое У", если верить
китайцам. Или даже "Большое У-у-у!" Строчка за строчкой, и каждая
нетленкой пахнет. Руки тянутся к перу, перо к бумаге, минута - и...
Вот только еще посплю маленько.
- ...в отрогах Дурьяндупы встретился ему крылатый Сри-Сида, то есть
"Блистательный Небожитель", лелея желание поделиться секретами боя на
овечьих колокольцах. Ибо слух о подвигах героя...
Глаза болели от зеленого. Харчма старого Хун-Хуза располагалась на
обширном лугу, при полном отсутствии стен или крыши над головой. В сезон
дождей проще нанять нищих с зонтами, дабы прикрывали клиентов. Во всяком
случае, это я решил, что так проще, а кому не нравится, пусть идет в
другое место. Здесь же перед любым посетителем прямо на травке
расстилалось полотно, и ты, сидя на собственной заднице, мог предаться
чревоугодию. Кухня простая, но обильная: тушеная печень осьминога, свиные
хрящики в жижице, суп из бычьих рогов, биточки "Черачап", нефритовые
стебли в уксусе, глаза карасиков... И много-много манговой фьюшки. Под
фьюшку слушать о подвигах Бут-Бутана было тепло и смешно.
Хотя для меня жизнь Куриного Льва сочинялась без особого веселья.
Бут-Бутана, мальчишку-неудачника, я во многом писал с себя-любимого. Влад
Снегирь, он же Владимир Чижик, в детстве просто Пыжик. Вечно обижаемый
рохля. Пятый класс школы: пошел заниматься дзю-до. Один раз подтянулся на
турнике, дважды отжался от пола. Посмеялись, но взяли. Через полгода
ударился головой об пол: врачи-окулисты запретили борьбу напрочь. Пошел на
фехтование. Чуть глаз не выбили: маска прохудилась. Пошел на каратэ, уже в
бурсе: сломал ногу, а тренера вскоре посадили по валютной статье. Мне
легко было "делать" Бут-Бутана - подкидыш, воспитанный в семье маслодела
Чемпаки, гордый заморыш, он был убежден, что родился для воинских
подвигов. Вечно битый, всегда задиристый, превращавший в оружие любой
попавший в руки предмет (ветку, пояс, камень...) и снова битый, битый,
битый... За него давали не двух - две сотни небитых. Неукротимый дух царил
в скудном теле. И однажды бродячий пандит рассказал мальчишке сказку про
Лучшего-из-Людей: воина, мудреца, правителя, волшебника, равного богам. За
что Златоухая Джестумшук, госпожа Сивого неба, велела дружине Вержегромцев
расчленить предательски усыпленного героя. Части тела Лучшего-из-Людей
были раскиданы по земле, обратясь в младенцев. Подкидышей. Вечно ищущих
завершения и никогда не находящих его.
"Возможно, ты, малыш, правая рука Его, - на прощанье сказал пандит. -
Рука Меча. Ты помнишь, ты хочешь, но не можешь. Что ж, ищи..."
Бут-Бутан пошел искать. Сейчас, в моем незаконченном романе, он бился на
стенах Дангопеи, вместе с Носатой Аю, "Рукой Щита", страстно желавшей
защитить всех страдальцев, но навлекавшей на них лишь новые беды, и
Мозгачом Кра-Кра, "Головой Власти", косноязыким волшебником, неспособным
произнести до конца ни одно заклинание. И мне надо было гнать их дальше на
поиски, а я ел саранчу, пил фьюшку, спал без задних ног и врал издателю,
что скоро закончу.
Брехло я ленивое.
Самое время "пшикнуть" и сесть за работу.
- ...спасибо Нежному Червю: подкинул Отщепенку. Швея, доложу я вам! -
пока мы над плащами корпели, она за два дня все мундиры галунами обшила! И
не прожорлива, хвала Мамочке: соломки маковой кинешь, и ладно...
- Да чего их кормить? Пущай работают! А там - "пшик", и гуляй морем...
- Это верно, кормов жаль. Нежный Червь по связке в час берет. А ежели
Отшепенец для жертвенного Дождеванья или там пытку новую испробовать, - и
того дороже...
Медовая саранча встала мне поперек горла, трепеща крылышками.
Расплатившись с Хун-Хузом, поднимаюсь. Пора уходить. Хваты, Отщепенцы,
галуны... Червь, понимаете ли, Нежный. Торт есть такой, "Нежность". С
червями, должно быть.
Снится дрянь всякая...
Дорога от харчмы к храму вилась чудными загогулинами: с высоты птичьего
полета они наверняка складывались в витиеватое ругательство. "Чому я не
сокiл, чому не лiтаю?" Катерина из "Грозы" тоже, помнится, интересовалась:
чего люди не летают? Не ваше дело, сапиенсы. Вам дай крылья, вы друг
дружке на голову гадить станете. Раньше, в других снах, я летал довольно
часто - но здесь, в Ла-Ланге, талант авиатора бежал меня. Видно, с
реализмом переборщил. Магии себе "MI"натворить"D", что ли? Или артефакт
завалящий?! Ладно, перебьюсь! Если б еще не дикий штын из слободы
золотарей-ортодоксов: вон, из-за частокола воняет.
Поселок философских каменщиков я уже, к счастью, миновал.
За долиной млечных тюльпанов, на Худом Утесе, торчит наклонная сразу в
три стороны башня местного мага Нафири-су, сибарита и мизантропа. Того и
гляди, рухнет - но не поймешь, куда именно. Сердце наполняется законной
гордостью за творение моей блистательной фантазии: буйно цветут хвойные
бунгало, в кустах зверобоя продырявленного, щелкая клювами,
гвельфы-сырояды гоняются за шустрыми гибеллинчиками, от питомника бойцовых
выхухолей доносится меланхоличное: "К ноге! Фас! Куси за лодыжку!..", - и,
обуян гордыней, я немедленно поскальзываюсь на слоновьей лепешке.
Еле успел ухватиться за дюжего мужика, шедшего навстречу.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг