ответа медленно проговорил начальник караванной стражи, голосом
придавая вес каждому своему слову. - Ты не лжешь. Не умеешь...Я это
заметил. Если ты не знаешь, что сказать - просто молчишь, и лицо
твое каменеет, превращаясь в маску предвестника смерти. Ты опасный
человек, Гай Канна. Очень опасный. Тебе даровано искусство убивать,
и ты готов пользоваться им в любой момент, когда только посчитаешь
нужным. И ты зависим от этого искусства. Целиком и полностью. Именно
поэтому ты пришел к кагасам. Вовсе не из-за добычи, нет.
В памяти Гая возник образ могучего Хагена по прозвищу Бурелом -
воина из борийского народа, первого и, наверное, единственного
настоящего друга оборотня-меченосца во всем этом мире. Когда-то
богатырь-бориец чуть не слово в слово произнес то же самое, что
только что сказал дородный шарумский караванщик. В груди Волчьего
Пасынка закипел жаркий, неуправляемый гнев. Сколько раз его уже
обвиняли в жестокости, в бесчеловечности, в бездушии, в то время,
как он пытается всего лишь жить! жить! подстроившись под правила и
реалии этого непонятного, чуждого, изменчивого мира, столь
разительно непохожего на аккуратные, точные, Казармы Гвардии с их
четко разграниченными нормами, правилами и порядками жизни.
- Я не бесчувственный зверь! - тихо, задыхаясь от едва
сдерживаемой ярости - страшной ярости волка, которая знает только
один выход - кровавый оскал и смыкающиеся на горле челюсти! - Не
машина для убийства! Не волк-оборотень! Я человек и воин! То, что я
живу мечом еще не значит, что я живу для меча! Я не убиваю из
прихоти, как ... как вы! Да как вы! Нормальные люди! Не Пасынки
Крылатого Волка, воспитанные только для одного сражаться и умирать.
Вы - со своими принципами, амбициями, тщеславием и честолюбием, всем
тем, что я никогда не понимал и никогда не пойму! С вашими
фальшивыми идеалами, интригами, борьбой за власть, из-за которой и
создали таких как я, меня самого! Во имя этих ваших штук ежедневно
на Таннасе погибает больше людей, чем когда-либо сразил и сразит еще
мой меч.
Весь дрожа от переполнявших его неподконтрольных, мятущихся
чувств, Гай вскочил на ноги, отшвырнув пиалу, в разные стороны
разметав цветные подушки. Его тонкие мускулистые руки с судорожно
напряженными скрюченными пальцами метались перед лицом шарумского
караванщика, словно когти хищной птицы.
- Пусть я не знаю милосердия и прочих ваших добродетелей, но и
пороков ваших я тоже не знаю! И потому никто из вас не вправе
считать меня хуже себя. Никто! Нет! Даже не я не хуже - это вы не
лучше!
Канна замолк, резко оборвав свою гневную тираду, тяжело дыша,
словно после долгого бега. Глаза его сверкали стальным блеском,
грудь неровно вздымалась. Юный оборотень-меченосец не всегда умел
контролировать свои эмоции. Стыдясь и опасаясь этого, он подавлял и
прятал свои чувства в себе, глубоко внутри, отказывая им в праве
выражаться, но когда и если им случалось взломать возводимые Гаем
запреты и прорываться наружу, неуправляемые и бурные, они взрывали
его, точно бочку с порохом. И в такие моменты находится рядом с ним
было ничуть не безопаснее, чем возле пресловутой бочки. Уже не раз
это играло с Канной плохие шутки, но поделать с собой молодой
ураниец ничего не мог. Лучше всего Гай владел собственными эмоциями,
встречаясь лицом к лицу с угрозой, какой бы страшной и опасной она
не казалась. В подобных ситуациях он точно знал, что и как ему
надлежит делать. К этому его готовили, тренировали, натаскивали ;
думать и чувствовать же, с тех пор как остался один, он учился сам,
и, видят Боги, это были самые тяжелые уроки в жизни Волчьего
Пасынка.
- ...Чего ты добиваешься, караванщик? - неровным пресекающимся
голосом спрашивал Канна, угрожающе склонившись над Табибом Осане. -
Уверяю тебя, мало, кто из смертных стоял так близко к своей смерти,
как ты сейчас. Я с тобой честен. Мой меч часто опереживает мои
мысли. Иногда даже приходится запоздало... сожалеть.
Внешне Осане остался довольно невозмутимым, но в груди у него
затрепетал до скрипа в зубах отвратительный холодок. Уранийский
мальчишка с его болезненно-бледной кожей, взвинченными нервами и
закрепленным на чудной манер мечом за спиной вдруг показался ему
растревоженной коброй, уже обнажившей свои страшные иглоподобные,
сочащиеся ядом, клыки и теперь, устрашающе медленно раскачиваясь в
танце, размышляющей - ужалить ей дерзкого наглеца, дерзнувшего
нарушить покой или только ограничиться нагнанным на него страхом.
Начальник караванной стражи был мужественным, видавшим виды
человеком, которого жизнь научила многому и, главное - иметь
смелость признаться себе, что боишься того, что действительно
страшно. Мельком Табиб Осане успел подумать : будь он помоложе лет
так на двадцать, когда горячая кровь кружила голову куда как почище
самого крепкого вина, поведение странного гостя неминуемо заставило
бы его схватится за свой увесистый меч, чтобы принять дерзкий вызов.
И, с неприязнью, признался он самому себе, не исключено, что скорее
всего это было бы последним неразумным шагом, совершенным им за свою
далеко не безгрешную жизнь.
То как бледнолицый парень двигался - плавно, текуче, грациозно
и вместе с тем удивительно быстро и точно, не размениваясь на
ненужные, лишний движения - выдавало в нем не просто опытного,
умелого воина, превосходно тренированного бойца, но самого
настоящего Волка. Себя же Табиб, сравниваясь с Канной, ощущал
старым, потрепанным жизнью, псом-охранником. Пусть он более мудр и
умен, пусть больше видел и знает, но не ему тягаться один на один с
молодым, сильным, свирепым зверем.
- Умерь свой гнев, Гай Канна. - примирительно сказал начальник
караванной стражи. - Клянусь всеми добродетелями Аэтэль, я не желал
запустить пальцы в твою душу. Я тоже с тобой честен - сказал, что
думаю, и не моя вина в том, что услышанное пришлось тебе не по
нраву.
Гай медленно опустился на подушки. Его тонкие губы еще какое-то
время нервно кривились, а потом замерли, превратившись в узкую
прямую полоску. Маска холодной отстраненной безучастности вновь
неподвижно сковала черты лица Волчьего Пасынка. Лишь глаза
продолжали взблескивать сталью.
- Вы ничем не лучше меня. - глухо и упрямо повторил он. - И
потому я не менее человек, чем все остальные.
- Я и не утверждал обратного. - заметил Табиб Осане, тянясь к
меху с вином. - Хотя немногие разбойники достойны того, чтобы
называться людьми. Оспоришь?
Гай передернул плечами и сделал вид, что поправляет ножны на
руках.
- Что у тебя за пазухой, Гай Канна? - неожиданно спросил Табиб,
глядя поверх края пиалы. - Что-то шевелится. Какое-то живое
существо? Посыльная птица? Хитрая магическая игрушка? Наверное,
неудобно держать его все время на груди. Почти уверен, что это
единственное, что ты сохранил из добычи, причитающейся военному
вождю кагасов... Не бойся, я не собираюсь предъявлять права на твою
собственность, хотя по всем правилам и законам степей вполне мог бы.
Награбленная добыча на две трети принадлежит тому, кто сумел отбить
ее у грабителей. А в иных случаях - если не найдется хозяина,
способного доказать, что эта собственность прежде принадлежала ему -
полностью. Армии султана Шарумы и мальбера Добальтара неплохо
зарабатывают на этом, между прочим.
- Ты ошибся, караванщик. - холодно сообщил Гай расшнуровывая
свою куртку-кильт и извлекая на свет маленького зверька со странным,
неожиданно ярким, пурпурно-красным мехом. - Трижды, и всякий раз
очень серьезно. То, что хранилось у меня за пазухой я не отнял
силой, это раз. К кагасам я пришел уже с ним и - Кресс свидетель -
мне пришлось отрубить не одну руку попытавшуюся отобрать или украсть
у меня моего любимца, это два. У тебя нет и не может быть прав ни на
что, принадлежащее мне. Любое подобное право я оспорю мечом, а если
понадобиться - кулаками, ногами, клыками, наконец! Это будет три.
- Открыто клянешься убивать западным богодемоном,
покровительствующим убийцам, наемникам и прочим душегубам. Это
впечатляет. - пробурчал Табиб, с интересом разглядывая извлеченного
на свет зверька.
То был маленький - чуть больше ладони - кот с большими
треугольными ушками, оканчивающимися кисточками, словно у рыси,
шикарными - на зависть любому другому котяре усами, крепкими лапками
с широкими стопами и удивительным мехом пурпурного цвета, густым и
коротким. Перекочевав из-за пазухи на мягкие тюфяки-подушки, котенок
сонно зевнул, осмотрелся по сторонам щурящимися глазами и, верный
своей породе, принялся старательно приводить в порядок взъерошенную
шерстку, водя по ней шершавым языком.
"Карликовый огненный кот!" - подумал Табиб Осане. - "Надо же!
Забава, достойная эмировых жен и дочерей. За такого на рынке отдают
чуть не целую сотню крепких здоровых рабов со всеми зубами и ясным
взглядом. Славную же неразменную монету носит с собой тур-атта
Канна!". Вслух же начальник охраны каравана произнес совсем иное :
- В иных городах за клятвы именем именем Кресса сажают в
тюрьму. Нельзя упоминать сурового и жестокосердного Мастера Темного
Искусства.
- Меня не учили верить в иных богов. Это было лишнее. - отрезал
Волчий Пасынок.
"Мальчишка все больше хамит. А впрочем, нет. Он просто не умеет
вести себя иначе. Его... не научили... И раз уж он с таким
характером и вызывающим поведением жив до сих пор, значит... Хм...
значит то, что рассказывают о смертоносных тур-утнаган Северных
Правителей, правда, ибо иначе Гай Канна давно бы упокоился с
перерезанным от уха до уха горлом. Нельзя так вести себя с людьми,
не у многих хватит ума сделать правильные выводы и отнестись к парню
с должным пониманием. Те же кагасы - люди весьма нетерпеливые и
скорые на быструю жестокую расправу."
Гай Канна рассеяно провел пальцем меж ушей маленького кота, и
тот довольно заурчал, закатывая большие круглые глаза
янтарно-золотистого цвета.
Не торопясь Табиб Осане осушил пиалу с вином и, небрежно
отбросил ее в сторону.
- Скажи, тур-атта Канна, - нарушая воцарившееся было молчание
спросил он. - это правда, что тебе действительно удалось вырваться
из Коричневых Песков?
- Разве ты сам не признал, что я не умею лгать? - вяло ответил
молодой ураниец.
Начальник караванной стражи досадливо сморщился. Похоже этот
мальчишка с душой и повадками самого настоящего волка своей вспышкой
гнева испугал его даже сильнее, чем можно было подумать, коли уж из
головы у него вылетело то, что сам же сказал не далее чем несколько
десятков ударов сердца назад. А уж за своими словами Табиб Осане
следил. Он никогда не позволял себе забыть оброненную даже невзначай
фразу. Ни от кого не секрет - слово - тот же обоюдоострый кинжал. От
того, как оно повернется зависит то, кого оно может уязвить.
- М-да... - скрывая свое раздражение, промычал он. - Такой как
ты, пожалуй и впрямь сумел бы не только сунуться в проклятые Пески,
но даже и вырваться из лап Танцующих Демонов... Хотя... Знаешь,
тур-атта Канна, мне приходилось видеть отчаянных людей, настоящих
сорвиголов, закаленных покрепче стальгородского булата. Они
запальчиво говорили о несметных сокровищах древних народов, хранимых
Теми, Кто Танцует В Песках, и алчность, светящаяся в их глазах, была
сильнее страха смерти. Клянусь испепеляющим дыханием Азуса, многие
из них были поистине великими людьми, достойными великих свершений.
Они уходили в Коричневые Пески, чтобы встретить свою судьбу... а
потом кагасы обирали их голые, лишенные плоти кости, выбрасываемые
Танцующими из своих владений. Знавал я и людей, которые уверяли,
будто бы побывали в Песках и вернулись живыми ( я не о тебе, Гай
Канна ). Но кроме смутных полупьяных рассказов, на треть, а зачастую
и больше, посвященных восхвалению собственной удали и отваги, им
нечем было удостоверить меня в своей правдивости.
Слушая караванщика Гай осторожно улыбнулся.
- Мне тоже нечем. - неожиданно странным, притихшим голосом
сказал он.
Нахмурившись, Табиб пристально вгляделся в лицо Волчьего
Пасынка и ему невольно показалось, что серо-стальные глаза
оборотня-меченосца подернулись невидимой пеленой воспоминания.
- Что там, в Песках? - спросил Осане. - Ты можешь рассказать
мне об этом, тур-атта?
- Там? Там Пески. Смерть. Чудо. И Призраки. - все тем же
голосом, со странной полуулыбкой, прилипшей к губам ответил Гай.
- Призраки? Что они делают?
- Они танцуют. В Песках. Кружат в танце. Появляются слева,
справа - повсюду вокруг тебя. - с каждым словом голос Волчьего
Пасынка слабел, глаза мутнели, теряя свою ясность и холодную остроту
стальных наконечников, и казалось, что рассказывая он сам себя
погружает в некий гипнотический транс. - Ты видишь их, но не можешь
понять, что именно ты видишь. А потом ты начинаешь слышать музыку
под которую они танцуют. Человеку нельзя слышать такую музыку...
потому что еще позже ты начинаешь понимать, почему почти никто не
возвращается...
Начальник караванной стражи превратился в слух.
- Почему? - затаив дыхание, спросил он, не отрывая горящего
взгляда от задурманенных глаз Канны.
Волчий Пасынок вдруг вздрогнул, встряхнулся всем телом, словно
мокрый пес ( волк ? ) вытрясающий воду из своей шерсти. Глаза его
вновь приобрели ясность и остроту копейных наконечников. И, с
глубочайшим разочарованием, Табиб Осане понял, что тайну Коричневых
Песков, тайну, известную быть может только этому странному юноше,
пришедшему с северо-запада, узнать ему так и не доведется.
- Говорить об этом нельзя. - извиняющимся, но непреклонным
голосом произнес Гай, лихорадочно растирая виски. - Это тайна
Коричневых Песков. Они хранят ее. И я должен хранить тоже. Как и все
те, немногие, кто нашел в себе силы не остаться там. Это трудно...
нет, просто нельзя объяснить... Все равно как носить магическую
печать в голове, в памяти. Взломаешь ее - и выпустишь Нечто, с чем
тебе не удастся справится. Никогда. Даже сейчас, когда я говорю все
это, я слышу эхо музыки, под которую кружатся Танцующие, и... Хватит
об этом! Я не хочу возвращаться туда даже мыслями. Это пугает меня,
а я ... не умею боятся.
Табиб Осане потер челюсть, укалываясь о жесткую бороду и
пробормотал, уставившись в перевернутое дно пиалы.
- Для человека должно быть непереносимой пыткой владеть
сокровенной тайной и не сметь никому, даже самому себе рассказать
ее... Это мучительно.
- Не думаю. - спокойно сказал Канна. - Меня не тянет
исповедываться.
Начальнику караванной стражи почудился в этих словах Волчьего
Пасынка скрытый подвох, но подумав, он решил, что Гай слишком прост
и прям для подобного.
- Ты грабитель караванов и достоин кары, Гай Канна, но путь
через Коричневые Пески сам по себе искупление даже более тяжких
грехов. И потом, надо думать, ты крепко насолил кагасам, раз они
готовы сделать своим вождем любого, кто окажется достаточно
проворным, чтобы принести в клан твою голову. Учитывая все это я,
пожалуй... забуду, что ты Утнаг-Хайканан. Я позволю тебе следовать с
караваном почтеннейшего Фахима бан-Аны. Я даже дам тебе хорошую
верховую лошадь. Но учти, Гай Канна, вплоть до самых стен Пту, в
случае чего я буду рассчитывать на твой меч и твою руку. Честно
признаться, я даже отчасти рад, что теперь ты с нами, а не с
кагасами. Стращали меня твоими кровавыми подвигами в Кыше, что и
говорить... И потому, вот еще, что, тур-атта Канна. Учти, за твоей
спиной всегда будет находится мой человек. Еще одного "подвига",
если ты таковой задумал у тебя не получится.
- Это самое большее, на что я мог рассчитывать. - явно не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг