ноздрями, закрыл глаза. -- Запаха чесночной колбасы не чую, так что чертей
нет... вроде бы.
-- А что нам черти? -- спросил Томас гордо, хотя сердце затрепыхалось
как у зайца.-- Мы сами теперь такие черти!
В каменной долине горели три костра, возле них сидели и стояли воины.
Не три, десятка четыре, все как подбор рослые, одетые в легкие доспехи,
треть даже без шлемов, но все с топорами, круглыми щитами. Завидев
выходящего Томаса, один вскрикнул, через мгновение на ногах оказались уже
все.
Томас набрал в грудь воздуха, напрягся, нагнетая в себе ярость,
бешенство, злобное неистовство, исподлобья оглядел бегущих на него врагов.
Смерть!
Его меч с таким свистом покинул ножны, что даже калика опасливо
отпрыгнул в сторону. Сам он завертел посох, образуя вокруг себя
разноцветную защитную стену, похожую на полупрозрачный шатер, сквозь стены
которого не проскользнет и стрела.
Воины набежали молча, раздался лязг, стук. Передние столкнулись в
закованным в железо рослым рыцарем, его блистающий меч пронесся наискось,
коротко скрежетнуло железо, Томас повторил быстрый удар в другую сторону,
и только тогда раздались вопли, стоны, крики ярости и ужаса, а Томас
сообразил, что меч пророка рассекает тела как капустные листья, не одного,
а сразу троих-четверых повергает на землю -- сколько зацепит!
-- За Пречистую Деву! -- заорал он, сердце уже колотилось мощно и
победно.-- За мать ее... благочестивую Анну!
Калика дрался молча, Томас слышал только непрерывный сухой стук.
Воины тоже умирали молча, даже отползали раненые и покалеченные безмолвно,
словно не желали нарушать благочестивых раздумий, а вокруг Томаса орали,
вскрикивали, верещали, плевались, пытались ухватить хотя бы за ноги. Он
рубил быстро и в страхе, что опрокинут и затопчут, пятился, враги
спотыкались о трупы, а он ударами меча, оставлял их там, на земле.
Когда их осталось всего трое, они переглянулись, попятились. Все
тяжело дышали, один был ранен. Томас сделал движение напасть, они
попятились еще, не сводя с него злобных взглядов. Он сделал страшное лицо
и затопал ногами. Они в ужасе повернулись и унеслись прочь.
Калика вытер посох, набалдашник был не только в красном, но и в
чем-то белом, что калика упорно называл серым. Томас с потрясенным
удивлением рассматривал меч. Зеленое лезвие еще вспыхивало, постепенно
замирая, словно возбуждение уходило, а залитое кровью лезвие снова
блистало торжественно и победно, будто кровь впиталась в железо, или же
благородное лезвие отторгло кровь презренных, сбросив на землю.
-- Как... рубит,-- пробормотал он,-- как рубит!
Калика перевел дыхание, глаза все еще были встревоженными:
-- Нас ждали.
-- Тот послал,-- сообщил Томас.-- Сам боится, посылает рабов...
Попался бы мне теперь!
Меч в его могучей руке блистал радостно и победно. Слабые лунные
блики разбегались по всему лезвию, сползали на рукоять, и даже рука Томаса
казалась объятой холодным пламенем.
Они не прошли и сотни шагов, как послышался быстрый топот. Из-за
близкой скалы выбежали воины, дышали тяжело, явно спешили издалека, ноги
почти не отрывались от земли, загребали сухую пыль и черный пепел. Каждый
был с топором и при щите, только один бежал с мечом. Томас определил в нем
вожака, потому и направился в его сторону, оставив отшельнику сражаться с
простолюдинами.
-- Давай,-- поощрил его Олег.-- За мать ее... как ее... ага,
благочестивую Анну! Тоже, непорочную... почти.
Томас нахмурился, в этом "почти", усмотрел оскорбление, хотя калика
так уж зря не скажет, что-то чудесное явно стряслось и с матерью Пречистой
девы, похоже, там все семья такая, но сердце уже билось горячо и мощно,
боевой задор выдул мысли как ветер смахивает пепел, ноги задрожали от
жажды броситься в бой, а рука сама выдернула меч. Томас услышал свой
яростный клич:
-- За Пречистую Деву, мать ее...
Он поперхнулся, слишком разинул пасть, а пепел так и летит,
выругался, ступил вперед уже молча, а калика с посохом в руках шел слева.
Воины, видя что от них не бегут, с облегчением перешли на шаг, а потом и
вовсе остановились, выравнивая ряд. Все смотрели только на Томаса,
отшельник не выглядит воином, а этот рыцарь громаден и зычен...
Внезапно, к изумлению Томаса, они начали пятиться, не отрывая от него
устрашенных взглядов. В переднем ряду возник торопливый говор. Задние
напирали, а потом, вглядевшись через головы передних в Томаса, тоже начали
отступать.
Томас удивился, но на всякий случай повторил грозно:
-- За Пречистую Деву, мать ее и престарелых родителей!
Меч в его могучей длани полыхал зеленым огнем, сам Томас выглядел как
башня, закованная в железо. Воины пятились сильнее, один споткнулся и
упал, остальные же, словно это послужило сигналом, повернулись с криком
ринулись обратно. Некоторые даже отшвырнули топоры, чтобы легче бежать, а
один успел сорвать тяжелые доспехи, стряхнул шлем, благодаря чему обогнал
всех.
Томас гордо расправил плечи, приосанился. Чернь есть чернь, дай им в
руки вместо лопат хоть топоры, хоть мечи.
-- Чего они так уж? -- спросил он с легким удивлением, хотя знал
ответ.
Калика ответил, как Томас и ожидал:
-- Тебя узрели.
-- Да но... Опять меч?
Он ожидал, что Олег пояснит, хоть и нехотя, что испугались не столько
меча, сколько его, Томаса Мальтона, отважного и грозного, героя
сарацинских походов, но калика покачал головой:
-- На этот раз доспехи.
Томас провел ладонью, все еще вздрагивающей, по выпуклым пластинам
груди. Железо с услужливой готовностью охлаждало пальцы хозяина. Томасу
почудилось, что доспех слегка вибрирует от жажды служить, закрывать собой
от вражеских стрел и мечей.
-- В нем тоже магическая сила?
-- Сила -- да, а насчет магической... Этот доспех носил Рюрик.
Он пошел дальше, уверенный, что объяснил все, но Томас, который это
имя услышал впервые, удивился:
-- Ну и что?
-- А то,-- откликнулся Олег, не оборачиваясь,-- что это воины чуди.
Или мери, я их и раньше путал.
Томас долго карабкался следом, потом повторил непонимающе:
-- Ну и что?
-- Рюрик,-- сказал Олег через плечо,-- начал создавать свое
княжество. Понял?
-- Не совсем,-- признался Томас.-- Я тоже буду создавать... или хотя
бы укреплять.
-- Пикты уже исчезли,-- донесся голос Олега,-- как и кельты,
бритты... А здесь исчезли меря, весь, хоты, липяне.... Чудь так вовсе,
чтобы не покориться чужеземному пришельцу, выкопали глубокие ямы, а потом
подрубили столбы, на которых держались пласты земли. Похоронили себя
заживо, призвав своих богов отомстить пришельцу.
Томас крикнул в спину:
-- Отомстили?
-- Ну, как сказать... Рюрик погиб, его сыны погибли, внуки погибли,
правнуки тоже... но дело было сделано. А от напрасной жертвы чудинов
остались только слова "чудо" да "начудили".
Калика использовал все воинские хитрости, а знал немало, но к концу
дня не спасли увертки. Их явно искали, мелкие отряды бродили как будто
бесцельно, но прочесывали каждую пядь земли, заглядывали в каждую мышиную
норку, будто могли там схорониться, да еще вдвоем.
Томас затравленно оглянулся, но сзади шли десятка два с копьями и
топорами, справа за гребнем слышатся голоса, слева конский или чей-то еще
топот, лишь спереди не больше дюжины...
Переглянувшись, молча бросились вперед. Их заметили раньше, чем
добежали, подняли крик, не могут драться и помирать с молчаливой
гордостью, сказано -- чернь, на крик сбежались еще, быдло неумытое, не
хотят один на один, лезут скопом, им лишь бы одолеть, а что с потерей
чести -- наплевать, куда мир катится, вот так и убить могут...
Томас дрался молча, люто, злой на одинаковые схватки, одинаковых
воинов, что и драться не умеют -- простолюдины с топорами! -- но глядишь и
либо задавят числом, либо кто-то ухитрится сдуру или невзначай просунуть
лезвие в щель доспехов. Калика тоже сражался без ярости, но он вроде бы
никогда не злился, что ужасало Томаса. Нельзя же так просто убивать, не
коровы на бойне, это ж люди, их можно только с криком, яро, остервенясь,
вгоняя себя в бешенство, чуть ли не пеной брызгая во все стороны света, за
то, что язычники, что не в ту сторону крестятся, не ту одежду носят, не
так смотрят, и вообще -- за то, что виноваты...
Калика молча отступал, враги переступали через трупы, лезли, топорами
размахивали не так уж и неумело, но все же какой дурак посылает простых
против героев?
Когда их ряды стали просвечивать, словно Томас и Олег увидели
последние деревья, а дальше степь, Томас вскрикнул мощно:
-- И это все?
-- Да ладно тебе,-- пробурчал Олег.-- Не надоело?
-- Надоело, -- согласился Томас. Он двумя мощными ударами поверг
двух, остальные заколебались, а тут еще калика разбил одному голову как
переспелую тыкву, и воины наконец попятились. Томас уже привычно сделал
зверское лицо, потопал ногами, хотел плюнуть вслед убегающим, но вовремя
вспомнил, что еще не поднял забрала. -- И все же не понимаю...
-- Чего?
-- Мы в аду или нет?
Калика вытер посох об одежду убитого, лишь тогда неспешно осмотрелся.
В зеленых глазах появилось сомнение:
-- Ну, если иносказательно...
-- В задницу моему оруженосцу твои иносказания! Знаю, и на земле
бывает ад... но я не понимаю, почему нашему противнику не выступить против
нас открыто? Самому? Ведь мы в его владениях?
Калика молчал, лицо было сосредоточенным. Томас тряхнул его за плечо.
Олег досадливо отмахнулся:
-- Не мешай. Я мыслю.
-- А я что? -- обиделся Томас.
-- А ты весь кричишь.
-- Но я дело кричу!
-- Крик всегда не дело. Но в чем-то ты прав. Непонятно... Я не думаю,
что Сатане трудно нас сокрушить. Какая-то непонятная игра. То ли
прощупывают наши силы... зачем?.. то ли кто-то из подручных Сатаны
торопится прибить нас раньше, чем об этом узнает сам хозяин вашего ада.
Томас снял шлем, кое-как стащил панцирь и камнем начал колотить по
железу, старательно выравнивая вмятины.
-- Зачем? Может быть, он как раз спал на воротах, когда мы прошли? Я
помню, как-то в крепости для своих рыцарей...
Калика прервал:
-- Похоже. Но пока что посылает своих слуг. Однако сам вряд ли такой
же мальчик для битья. И когда явится сам...
Томас усерднее замолотил по доспехам.
От черных скал несло сухим жаром. Томас тащился, обливаясь потом.
Багровое лицо распухло, со лба срывались крупные мутные капли. Сухие
камешки щелкали под железными сапогами, рассыпались, брызгали короткие
тусклые искры. Каменная плита, по которой шли, была такой же мертвой и
враждебной как стена, которую едва не задевали плечами.
-- Хоть бы какое дерево,-- вымолвил он с тоской.-- Хоть кривое...
Какой я дурак, что проклинал в Британии. А сейчас расцеловал бы даже
колючий терновник! Несмотря на то, что он, проклятый, ободрал Господу
нашему лоб как мартовский кот когтями.
Земля потрескалась от жара, а в трещинах Томас со страхом и
отвращением видел красную лаву. Оттуда несло жаром как из жерла кузнечного
горна, земля плавилась, ему чудилось, что под ногами колышется, словно
идет по пленке на горячем молоке, вот-вот прорвется...
В одном месте трещина раздвинулась, притопив каменную плиту. Кипящая
лава бурлила, оттуда несло таким сухим зноем, что у Томаса доспехи
накалились еще издали. Он сказал зло:
-- Такое озеро, а пустое... Наверное, приготовлено для тебя.
Калика покачал головой. Томас развел руками:
-- Ну да, не одобряешь! Озеро мало? Или тебя в особом котле будут в
смоле варить?
Олег снова покачал головой:
-- Да нет, сэр Томас... Это не мой ад. Совсем-совсем не мой.
-- Не забудь сказать, когда будет идти через твой! Я хочу взглянуть,
что приготовили для тебя. Наверняка что-то особенное.
Олег шел молча, потом тяжело вздохнул:
-- Если бы...
-- Что? -- не понял Томас.-- Не знаешь, где твой ад?
-- Нет его,-- ответил Олег тоскливо.-- Увы, я из того времени, когда
ада еще не было. Как и рая. Вообще потустороннего мира не было! Кто умирал
-- переселялся в зверя, птицу, рыбу, дерево... Опять умирал, опять
переселялся. Снова попадал в тело человека... Шел круговорот душ, никто
земли не покидал.
Волосы зашевелились у Томаса на затылке:
-- И как же ты...
-- Да так. Свой ад и свой рай ношу в себе.
Он умолк, вскинул голову. Из раскаленного неба сыпался... снег. Томас
поспешно поднял забрало, подставил снежинкам разгоряченное лицо. Не мираж,
кожу покалывало приятной прохладой. Они тут же таяли, испарялись, но...
снег в аду?
Олег сказал пораженно:
-- Не иначе как твой Макдональд не так истолковал герб... там, на
Земле. Или женщина сказала правду.
-- Макдональд да неверно истолкует? -- поразился Томас.-- Сэр
калика... Ты в пещерах вовсе оторвался от жизни.
Плато уперлось в отвесные горы. Снова искали проходы, пробирались по
узким тропкам. Старые горы все источены пещерами и кавернами как старый
пень короедами, если не больше, а это были настолько старые, что вовсе
ушли под землю, оказавшись в потустороннем мире. Калика отыскал пещеру,
что переходила одна в другую, тянулась на мили, иногда сужаясь до тайного
выхода из замка, но затем обязательно расширяясь так, что в ней поместился
бы королевский замок с его башнями и крепостными стенами.
В одной из пещер Томас узрел жуткую сцену, где огненно рыжий огромный
человек распластался вверх лицом на широком камне. Руки и ноги были
неестественно вывернуты назад, Томас с трудом рассмотрел в слабом свете
толстые цепи, человека приковали так, чтобы чувствовал боль в вывернутых
суставах. Над ним висела толстая отвратительная змея, уже убитая. Из
бессильно раскрытой пасти мерно срывались тяжелые капли. Рядом с
прикованным стояла, привстав на цыпочках, женщина с распущенными волосами.
В ее поднятых кверху руках смутно поблескивала чаша, она держала ее на
головой распятого. Яд падал черными каплями, Томас слышал овальное
бульканье.
Пальцы женщины дрожали от напряжения. Металлическая чаша была тяжела,
к тому же яд уже наполнил почти доверху. Ее лицо было смертельно бледным,
руки напряглись, удерживая чашу в неудобной позе. Томас видел, как она
закусила губу.
Томас раскрыл рот, но Олег сказал негромко:
-- Поглядел и мимо. Это не наше дело.
Томас послушно скользнул вдоль стены за другом, но прикованный
человек вдруг страшно рванулся в своих странных путах:
-- Эй ты, рыжий!.. Не прячь лицо, я тебя узнал!.. Порви мои цепи! Ты
же сможешь, чужак.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг