коснулся копытами земли. Прогремела частая дробь, конь пробежал через
поляну и остановился перед Олегом.
В глазах калики была скрываемая радость.
-- Получилось,-- выдохнул он.-- А ты седлай того, что в кустах
валяется как медведь в малиннике.
Томас не мог оторвать зачарованных глаз от чудесных коней. Второй
выбрался из кустов, подбежал, в нем чувствовались легкость и сила. Крылья
на бегу складывал, блестящие, как солнце, глазам больно, Томас рассмотрел
длинные плотные перья, туго прижатые одно к другому, от коней вкусно пахло
слабым конским потом. Темные умные глаза смотрели вопрошающе. Ему стало
неудобно, он кивнул на Олега:
-- Это сэр калика вас вызвал... Он и скажет, что дальше.
-- Седлать и ехать,-- сказал калика сварливо.-- Они исчезнут с
заходом солнца.
-- Сэр калика!
-- Даже если будем выше облаков,-- закончил калика.
Томас суетливо накрыл спину крылатого коня потничком, а затем и
попоной, мучаясь, что такую нежную кожу покрывает грубой тканью, хоть и
расписной, а когда взвалил еще и седло, тяжелое и с прилипшей грязью, чуть
не взвыл от стыда. Рядом калика оседлал коня быстро и сноровисто, умело
пропуская подпругу под крыльями, Томас косил глазом, повторял, запоминал,
вдруг да еще когда придется вот так... Если бы душа не терзалась стыдом,
что сам своими руками отдал Яру... когда ляпал дурным языком как корова
хвостом, то возликовал бы даже от чудесности происходящего, а сейчас
угрюмо взобрался на спину крылатого, калика свистнул, и кони тут же взяли
в галоп.
Томас задержал дыхание, когда по сторонам распахнулись мощные крылья.
Калика унесся вперед, но Томас видел только своего коня, земля под ними
уносилась назад все быстрее и быстрее, наконец замелькала так, что слилась
в серо-зеленую полосу. Крылья начали равномерно бить по воздуху, стук
копыт на миг прервался, затем снова копыта застучали быстро и сухо, Томас
ощутил под собой толчок, топот оборвался, только крылья сильно и часто
били справа и слева, могучие мышцы спины потряхивали седло, Томас увидел
как земля уходит вниз, впереди угрожающе быстро вырастала стена
деревьев...
Спина под ним подпрыгнула, и деревья внезапно ушли вниз, конь
пронесся над самыми вершинками. Копыта поджал, то ли чтобы не задевали за
деревья, то ли чтобы не мешали в полете. Томас чувствовал страх и восторг,
пошевелиться боялся, это не широкая надежная спина Змея, где лежишь как на
крыше сарая, да еще и привяжешься, дабы не сдуло, здесь спереди и сзади
пустота, а по бокам часто как у летящей утки хлопает, оранжевые перья
блестят так, что глаза щуришь как монгол...
Калика несся далеко впереди, Томас судорожно перевел дух. Конем пока
управлять не надо, он скачет... или летит, за своим крылатым братом. Иначе
он бы науправлял!
Калика оглянулся, умело придержал коня:
-- Ну как тебе?
-- Неплохие кони! -- крикнул Томас, он надеялся, что голос не слишком
дрожит.-- Чем их кормят?
-- А кто знает. Тебе не дует?
-- Пока нет.
-- Замерзнешь, скажи.
-- С чего бы? -- удивился Томас, ибо в голосе калики чувствовалась
нешуточная забота.
Калика пришпорил скакуна, а Томас внезапно ощутил, что от доспехов в
самом деле идет холод, будто вытащил их из сугроба. Да и встречный ветер,
что сперва лишь приятно холодил, сейчас выстуживает до костей.
Он напрягся, согревая себя мышечными усилиями, задержал дыхание. Конь
шел воздушным галопом, скачки были плавные, длинные, но и проваливался,
правда, глубже, потому что удерживался не на копытах, а на крыльях, отчего
у Томаса всякий раз неприятно дергалось внутри, а желудок карабкался к
горлу, чтобы сразу же, отяжелев, плюхнуться обратно.
Калика нетерпеливо выкрикнул, Томас видел, как конь под ним вытянулся
как утка и суматошно заработал крыльями. Калика пригнулся, пряча лицо за
роскошной гривой. Томас старался не смотреть на прижатые к брюху копыта
коня калики, было в этом что-то страшноватое, сам робко начал
поторапливать своего скакуна.
Крылья коня Олега сперва часто били по воздуху, теперь же за ними
нельзя было уследить глазом, только что не жужжали как у мухи, зато калика
несся по прямой как стрела, и Томас прятался за конской шеей, молился
только об одном, чтобы не сбросило встречным ударом ветра.
Он скосил глаз вниз, кровь захолодела. Под стременем, куда надежно
всажен его сапог, на жутком удалении проплывает зеленый ковер леса, река
видна как узенький ручеек, а впереди открывается страшный необъятный мир,
какого никогда не узришь с поверхности!
-- Вывози, конячка,-- взмолился он. Как ни прятался за конем, ветер
ухитрялся врываться и в узенькую щель опущенного забрала, холодил и как
холодное острие мизерикордии колол лицо. Воздух уплотнился как стена, конь
проламывался с усилием. Томас чувствовал, как все силы крылатого зверя
уходят не на то, чтобы не упасть, а чтобы нестись вперед очень быстро.
Впереди чуть слева начала вырастать гигантская черная гора. От нее
веяло несокрушимой мощью и чем-то недобрым, Томас не успел понять, когда
заметил словно бы тонкую стену, протянувшуюся от горы. Стена уходила в
неизвестность, но кони мчались и мчались чуть ниже облаков, и постепенно
показалась другая черная гора, двойник первой. Калика направил крылатого
коня через плотину, Томас ахнул.
С той стороны простиралась необъятная долина. Томас не увидел ни
земли, ни травы -- только люди, плотно стоящие люди. Они как бушующее море
наваливались на плотину, передние вынимали из-под нее корзины с землей. Их
тут же передавали над головами дальше, слышались исступленные крики, рев.
Взамен передавал пустые корзины.
Калика чуть придержал коня, Томас догнал, кони летели крыло в крыло.
-- Подкоп? -- крикнул Томас с дрожью в голосе.
Калика кивнул. Лицо его было недвижимо, он глядел вперед. Встречные
ветер трепал его красные волосы.
-- Что за люди? -- прокричал Томас ему в ухо.-- Они ж великаны! Я
никогда не видел таких здоровяков.
-- Йаджудж и Маджудж -- буркнул калика.
Томас подождал, но калика явно был уверен, что все объяснил. Плотина
осталась далеко внизу и позади, но Томас все еще видел огромное
пространство земли, заполненное людьми. Они задыхались от тесноты, и
страшно было представить, что случится, ежели они сумеют разрушить
плотину.
-- Плотина выдержит? -- ,крикнул он.
Калика ответил с глубокой и неожиданной горечью:
-- Сэр Томас, на земле ничего не вечно. Волк Фенрир порвет цепь,
собака Амирани истончит цепь, Антихрист явится, Гог и Магог приведут
войска, Брахма проснется, Басаврюк выберется из-под земли... Помолчи, я не
слышу, что говорит конь.
Томас, глубоко обиженный, конь ему важнее, нашем себе собеседника,
умолк. И пусть беседуют, они как раз пара: язычник и безбожный конь.
Калика то уносился вперед, то подпускал Томаса, сам что-то
высматривал внизу. Лес кончился, земля пошла бугристая, вся в холмах,
потом сменилась ровными долинами, но теперь на горизонте встали синие
горы.
Конь калики пошел быстрее, Олег заставил его снизиться, Томас с
ужасом смотрел на горные вершины, что проносились прямо под копытами.
Воздух был чист и немыслимо прозрачен, хотя Томас предпочел бы густой
туман: он мог разглядеть каждый камешек на дне ущелий, каждый выступ, о
который так легко раздробить все кости.
Калика обернулся, показал ладонью вниз. Томас пытался кивнуть, но
голова примерзла к плечам, и вообще боялся шевельнуться, чтобы не
соскользнуть с седла, такого узкого и как намыленного. Да и стремена
что-то ерзают, подпруги ослабли. Он не раз ужасался, как на поле брани
обезумевший конь волочит вскачь хозяина, застрявшего ногой в стремени, но
какой тот счастливец в сравнении с тем, кого конь так же потащит вниз
головой над облаками!
Конь бил крыльями реже, горная вершина пронеслась на уровне копыт
слева, потом острые каменные пики замелькали по бокам, ушли вверх. Конь
несся между двумя каменными стенами, пугающе отвесными, словно неизвестный
великан рассек их исполинским мечом. Ветер здесь набрасывался то справа,
то слева, Томас судорожно цеплялся за седло.
Конь расправил крылья, провалился вниз. Томаса подбросило, звонко
застучали копыта, оранжевые крылья повернулись против встречного ветра.
Конь бежал, откидываясь назад, едва не садясь на круп, а последние футы
Томас слышал только скрежет и даже запах горящего камня.
Когда конь замер, бока ходили ходуном, брюхо в мыло, а с удил капала
пена. Передние копыта стояли в двух дюймах над краем массивной плиты.
Томас невольно заглянул, что там впереди, отпрянул и закрыл глаза. Так и
слезал с седла, жмурясь, старательно отворачивая лицо от бездонной
пропасти.
Могучий голос калики, ненавистно жизнерадостный, произнес со
значением:
-- Вот оно то место...
-- Какое? -- спросил Томас, только бы показать, что он не потерял
сознание от ужаса.
-- Где один наш предок сделал первое в мире кольцо. Да не простое, а
с камешком! Не в ухо, не в нос или в пуп, как некоторые и доселе носят, а
для ношения на персте. Его так и стали называть -- перстень...
Черт бы тебя побрал, подумал Томас ненавидяще, с твоими умничаниями.
Ну повидал, ну побродил, ну знаешь много... Так не тычь же постоянно в
глаза, озвереть можно.
Калика что-то шепнул одному коню на ухо, другому, они переглянулись,
соржались, подбежали к краю пропасти и разом бросились в провал. Сердце
Томаса ухнуло, но вскоре увидел, как с той стороны ущелья взметнулись две
оранжевые стрелы. Гривы и хвосты развевались по ветру, кони походили на
крупные наконечники из золота.
Томас перевел дух, но в сторону пропасти старался не смотреть. Калика
оглядывал скалы, на лице его было задумчивое выражение. Не буду
спрашивать, мстительно подумал Томас. Не дождешься. Ишь, похвастать
знаниями хочется! На что мне лишние знания? Мне Ярославу спасти надо, а не
дознаваться, как и почему первопредок сделал первое в мире кольцо...
-- Вот тут он и был прикован,-- объяснил Олег со значением, так и не
дождавшись Томаса,-- да-да, вон даже дырки в скале... Потом Таргитай,
когда забрел в эти края, разбил палицей его оковы, долбанул по башке
ястреба: отклевался, дескать, освободил. А тот, в память о пережитом, одно
звено цепи одел на палец, а в него вставил камешек из этой проклятой
скалы... Ага, вон там видна узенькая тропка вдоль скалы. Смотри, сколько
веков, а не сгинула! Правда, ветры дуют с той стороны, там за это время
гору изгрызли как мыши голову сыра...
Томас качнулся, правой рукой придержался за стену. Тело превратилось
в сосульку, он слышал, как внутри звенят, перекатываясь, обледенелые
сердце и прочие внутренности. Или это его пот замерз так, что свернулся в
шарики размером с голубиное яйцо.
Калика недовольно оглянулся:
-- Опять спишь как конь, стоя?
-- Да запомнил я, запомнил,-- сказал Томас тоскливо.-- Первое кольцо
с камнем было сделано здесь. Тебе бы его в нос вдеть!
Удовлетворенный калика двинулся по узенькому карнизу, что едва
выступал из отвесной стены. Идти приходилось боком, прижимаясь животом к
стене, но и так Томас чувствовал за спиной бездонную пропасть, ноги
становились ватными, а пальцы отказывались хвататься за неровности.
Голос калики впереди показался Томасу злобным карканьем:
-- Ага, все-таки выветрилось... вот здесь вовсе ухватиться не за что!
Я ж говорил, не бывает вечных дорог...
Чтоб ты сгинул, подумал Томас в бессилии. Чему радуется! Прав он,
видите ли. Да лучше бы сто тысяч раз неправ, но чтоб дорога как дорога.
Пот заливал глаза, шипел, попадая на железо. Томас смутно подивился
как быстро разогрелся, прямо от ледяной глыбы в пар, еще чуть -- и
сплавится в литую железную болванку. А калика все идет, дикарь в звериной
шкуре, никто не может заставить его скинуть эту волчовку. И волосы
отросли, красной волной закрывают плечи...
-- Передых,-- донесся голос издали. Томасу показалось, что голос
донесся из-за тридевяти земель, но оказалось, что калика остановился в
трех шагах впереди. Зеленые глаза смотрели сочувствующе.
-- Я... могу... идти,-- прохрипел Томас.
-- Да-да,-- согласился калика вяло.-- Это мне отдых требуется. Что-то
уставать начинаю.
Томас с ненавистью смотрел в безмятежное лицо, что даже не
порозовело. Дышит проклятый язычник так же ровно, но посмотрел на него,
рыцаря-крестоносца, и тут же сел под каменной стеной, подпер плечами, чтоб
не упала. Томас, сдерживая стон, осторожно опустился на другом конце
площадки, стараясь сделать это легко как бабочка, но загремело железом,
будто с вершины горы сбросили баллисту.
Дрожащими руками снял шлем. В глазах плыло и расплывалось, соленый
пот стекал широкой полосой, щекотал шею, промочил вязаную рубашку под
доспехами, а когда Томас украдкой посмотрел вниз, на камне из-под него
вытекала теплая лужа. С яростью поглядел на Олега, поклялся свирепо, что
если этот гнусный колдун сострит по этому поводу, то вот-те крест, он тут
же поднимется и отправится в преисподнюю сам, без всяких попутчиков.
Шлем был в грязи, а когда кое-как стер, из блестящей поверхности на
него взглянуло настолько измученное лицо, что хоть сейчас в святые, что
занимаются умерщвлением плоти.
Как сквозь густой туман услышал язвительный голос калики:
-- Хорош, красив... Да, красота -- страшная сила...
-- С чего бы? -- огрызнулся Томас.-- Да мы, рыцари, как звери бьемся
за торжество красоты! Сколько уже городов сожгли...
-- В чем согласен с вашим христианством,-- продолжал калика неспешно,
рассудительно,-- что вера Христа всякую красоту телесную в грязь топчет.
Еще и плюет сверху. Уроды и неумытые для вашей религии самые лучшие люди.
Томас с подозрением поднял налитые кровью глаза на калику:
-- Ты чего?
-- Да вспомнил одну,-- вздохнул Олег. Он полузакрыл глаза.-- Как она
заиграла, когда ей дали флейту! Понимаешь, с первого же раза заиграла!..
Другому хоть кол на голове теши, а эта сразу... А если бы малость
поучилась, то вовсе бы лучшего музыканта на белом свете не было бы. И мир
стал бы другим, ибо искусство улучшает мир, облагораживает.
Томас спросил еще настороженнее, чувствовал подвох:
-- И что случилось? Почему мы все еще в дерьме по уши?
Калика разочарованно махнул рукой:
-- Увидела как безобразно раздуваются ее щеки. Мол, из-за спины
видно! Разозлилась, выбросила флейту вовсе... Ее потом подобрал Марсий.
Играл намного хуже, но все равно на это время прекращались войны, ворье
забывало красть, а мужья меньше лупили жен. А если бы играла она?
Он печально качал головой. Томас спросил осторожно:
-- Она очень красивая?
-- Краше не было,-- ответил калика убежденно -- Ни на земле, ни на
небесах. Да и сама знала, к несчастью. Из-за этого даже рожать не
решилась. Да что там рожать, вовсе осталась яловой.
Он сказал с такой горечью, что у Томаса сердце защемило от сочувствия
к другу. Как переживает за человечество!
-- Ничего,-- попытался как-то утешить,-- Пречистая Дева тоже...
яловая, как ты говоришь.
-- Яловая, а какого сына родила,-- огрызнулся калика.-- Мир
перевернул! А эта все безукоризненность берегла. И добереглась. Хоть краше
не было, но говорили о других, восхищались другими. Сам знаешь, яблочным
цветом любуемся по весне, но ждем яблок... Она сильнее самого Ареса, но
славили других... Так и прожила пустоцветом. То бишь, девственницей.
-- Гм... ага...-- пробормотал Томас. Он смутно догадывался о ком это
калика. Волосы на затылке начали приподниматься -- Так детей... гм... и не
было?
-- Ни одного,-- ответил калика с горечью,-- а как я только не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг