вонзил зубы.
В зале остались три воина. Они теснились в дверях, готовые в любой
момент удрать. Когда Томас уронил мясо, переглянулись, один попятился и
потихоньку побежал вниз по ступенькам. Если эти двое напьются, то разнесут
замок, как собачью будку. То ли стены из песка, то ли эта пара пришла из
ада за душой хозяина?
Олег пожирал мясо, запивал вином, зачерпывая ковшиком. Бурлан мелко
дрожал, не решаясь встать из-за стола. Он знаками показывал слугам почаще
подавать на стол, паломники поглощали горы рябчиков, оленьи окорока,
говяжьи вырезки, запивали водопадами вина. Томас раскраснелся, щеки
лоснились, глаза блуждали. Он внезапно заорал диким голосом походную песню
о Ронсевальском ущелье. Посуда затряслась, с потолка посыпалась крупная
пыль с мелкими камешками, а третья стена сухо треснула -- от изогнутого
свода и до пола пролегла извилистая трещина.
Томас сделал Бурлану подбадривающий знак, и тот запел дрожащим
голосом, похожим на блеянье старого козла. Томас нахмурился, он помнил
голос Бурлана другим, не издевается ли над ним хозяин, не передразнивает
ли гостей, что просто недопустимо для любого европейца, даже не
просвещенного, а уж для цивилизованного, коими являются благородные рыцари
войска Христова...
В дверном проеме остался один воин, да и тот пятился, пугливо задирал
голову, глядя на потрескивающий потолок. Томас на миг умолк, набирая в
грудь воздуха, из коридора донесся топот убегающих ног. Томас с жаром в
сердце запел о последней битве Роланда, когда он разил сарацин любимым
мечом, пощады от них не желая. Поперек трещины пролегла еще одна --
пошире. Посыпались камешки. Олег похлопал Томаса по плечу, указал на
трещину, поднялся:
-- Спасибо, хозяин за прием. Это по-нашенски! Все для гостей. Но пора
и честь знать. Сэр Томас, забирай чашу, пора в путь.
Бледный Бурлан кое-как вздел себя на ватных ногах. Доспехи на нем
звенели как посуда в телеге, когда конь несется вскачь по лесной дороге
через пни и колоды. Томас провозгласил упрямо:
-- А я желаю гулять!.. Умереть, так захлебнувшись в бочке с вином!
Он звучно икнул, поспешно зачерпнул вина, осушил. Олег похлопал по
плечу, сказал предостерегающе:
-- Сэр Томас! Прошлый раз, когда мы гуляли, весь город разрушили...
Нехорошо!
-- И здесь... ик... раз-р-р-рушим...
Ковшик в его руке смялся как листок лопуха. Он отшвырнул негодующе,
полапал не глядя по столу, нащупал блюдо, где совсем недавно лежал жареный
кабанчик.
-- Нехорошо, -- повторил Олег укоряюще.-- Тебе было велено в
наказание сорок поклонов и поститься два дня без вина, а мне, язычнику,
наказали принести в жертву Перуну две овцы, одного козла и троих христиан!
Если и сейчас накажут, то где я тут найду овец и козла? Хорошо, хоть
христиане...
Он уставился мутным взором на последнего отважного воина, что стойко
загораживал дверь, несмотря на то, что рядом зияли страшные проломы в
обеих стенах, куда проехали бы по два всадника в ряд. Воин побледнел,
всхлипнул, его словно ветром унесло, лишь прогремела частая дробь
каблуков, а внизу хлопнула дверь.
-- Да и тебе, -- продолжал Олег увещевающе, -- легче гореть в аду,
чем протерпеть два дня без вина! Пойдем.
Томас в трагической рассеянности, думая над словами калики,
сворачивал в трубку железное блюдо, снова бережно расправлял, как помятый
пергамент, тут же сворачивал снова. Взор его оставался мутным. Олег поднял
его за плечи. Томас в последнем проблеске сознания сгреб чашу, прижал к
груди обеими руками. Олег повернулся к Бурлану:
-- Вели быстро подать двух коней в запас! С одеялами, едой на неделю.
И собери ему доспехи, вы с ним одного роста. Да побыстрее, а то он все
разнесет!.. Он и Храм Соломона разрушил, и сады Семирамиды... и
Вавилонскую башню... вторую, которая поменьше...
С его помощью Томаса облачили в полный рыцарский доспех. Олег
торопливо вывел рыцаря из здания. Пол качался как морские волны, впереди
мелькали тени, головы высовывались и пропадали. Все двери были распахнуты,
со двора слышалось ржанье, испуганные вопли.
Олег свел Томаса с крыльца, обнимая за пояс. В темной ночи при
красном свете факелов метались люди, таскали мешки, седельные сумки. Двое
оседланных коней прыгали, испуганные факелами и криками, пытались вырвать
поводья.
Самые отважные рискнули подвести коней к крыльцу, Олег помог Томасу
взобраться в седло, воткнул ему в руки поводья. Томас тут же начал клевать
носом, Олег с ужасом чувствовал как быстро тяжелеет собственное тело. Ноги
стали как чугунные, во рту пересохло, язык царапал горло.
-- Исполать, -- пробормотал он, -- провож-ж-ж-жать не надо...
Уже в седле он взял из руки Томаса поводья, послал коней шагом к
пролому. Раскатившиеся глыбы убрали, но ворота оставались посредине двора.
Кузнецы и плотники при свете факелов сдирали железные скобы и полосы,
растаскивали тяжелые бревна. Завидев приближающихся странников, которые
вышибли ворота, бросили ломы и разбежались.
Быстро теряя силы, Олег в страхе косился на Томаса. Тот качался,
наконец лег на конскую гриву. В проломе стучали топоры и молоты. Олег
подумал вяло, что сейчас они с отважным рыцарем не отобьются даже от
воробьев.
Внезапно стук резко оборвался, тени мелькнули и пропали во тьме. Кони
освобожденно вынеслись из-под каменного свода, бодро понеслись в ночь.
Холодный воздух пронизал до костей, Олег съежился, чувствуя себя как с
содранной кожей. Он покрепче вцепился немеющими пальцами в тяжелые, cловно
намокшие бревна, поводья, из последних сил ударил пятками коня.
Дорога смутно блестела под мертвенным светом звезд, луны не было,
земля выглядела пугающе темной, лишь чуть-чуть серебрились верхушки
бугров, пеньки, валуны.
По обе стороны дороги замелькали исполинские деревья. Кони бежали как
по узкому ущелью, слабый свет звезд едва серебрил дорожку. Холод смерти
все глубже забирался в застывшее тело Олега, что уже истратило все
жизненные силы, сердце билось все медленнее и тише. Наконец деревья
сдвинулись, ветви над головой переплелись, закрывая небо.
Кони остановились в полной темноте, темнее чем деготь или смола.
Больше Олег ничего не помнил.
Глава 11
Ему чудилось в странном сне, что он лежит на берегу речки. Волны
плещутся в двух шагах от головы, вскидывается рыба, хватая низко
пролетающих комаров, а ему, глядя на толстую рыбу, отчаянно хочется есть.
Не комара, а толстую глупую рыбу.
Он с огромным усилием поднял тяжелые веки. Лежит на берегу реки,
волны плещутся в двух шагах. Свет странно рассеянный, тусклый,
красноватый, а небо сплошь затянуто низкими тучами.
Олег пощупал себя, вяло удивился: полуголый, ребра торчат как доски
на рассохшейся лодке, живот почти прилип к спине. Во рту распухший язык
царапает небо, но едва Олег пошевелился, отчаянно захотелось есть. Не
пить, хотя во рту пересохло, а именно есть. Хорошо бы -- толстую жирную
рыбу...
Рядом раздался стон. Томас лежал с закрытыми глазами, сильно исхудал,
глаза ввалились, на щеках выступила двухнедельная щетина. Раздетый до
пояса, худой, на широченной груди резко выступили кости, а ребра едва не
прорывают туго натянутую кожу.
Он потряс Томаса за плечо. Собственная рука двигалась как неживая,
Олег удивился ее худобе. Рыцарь тяжело вздохнул, глаза открылись. В них
было непонимание, затем слабая улыбка раздвинула бескровные губы:
-- Сэр калика... Я думал, мы расстались... Ведь тебе место уготовано
в аду, а мне пришлось бы одному петь с арфой в руках... Но Пречистая
помнит о мужской дружбе, поместила вместе...
Он с усилием повернул голову, с удивлением смотрел в нависающие прямо
над головой странные красноватые тучи. Олег сел, голова тупо болела, перед
глазами двоилось. Вода журчит в двух шагах, большой ручей, а не река, но
странное дело, Олег с великим трудом различал противоположный берег.
Что-то случилось с его глазами, ибо нигде не видел таких красноватых
сумерек -- или рассвета? -- а за свою долгую жизнь побывал в разных
уголках белого света, созданного бессмертным Родом.
-- Это рай или ад? -- послышался недоумевающий голос.-- Если рай, то
у меня должна быть в руках арфа, я должен восседать на облаке и петь
осанну Вседержителю... Или Господь знает, что мне на ухо наступили все
медведи Британии, а от моего голоса вороны на лету падают? Да и на арфе
никогда не играл... В кости играл, в буру играл, в двадцать одно и упыря,
джокера, а на арфе...гм... Но ежели ад, где эти хвостатые, которых я видел
после каждой попойки, если затягивалась дольше недели?
Над головой тихонько прогремело. В реке послышался шумный всплеск.
Мороз пошел на коже Олега, он ощутил неясный страх. Пальцы сами нащупали
на шее ожерелье оберегов, судорожно пошли перебирать по одному.
-- Но ежели чистилище? -- продолжал задумчивый голос рыцаря.-- Чтобы
ни тебе, ни мне?.. Тебе нельзя в наш рай, а мне, благочестивому
христианину, нельзя в твой языческий, ибо воинам Христа заказаны ваши
бесстыдные оргии... разве что в пьяном виде или по несдержании чувств, но
тогда надо обязательно покаяться полковому священнику. Наши боги могли
сговориться, и нас, дабы не разлучать, поместили в чистилище. Это среднее
между адом и раем, по вашему ни рыба, ни мясо и в раки не годится, ни бэ,
ни мэ, ни кукареку, ни сюды Микита, ни туды Микита...
Послышались шаги. Олег насторожился, рядом приподнялся Томас,
всматриваясь в красноватый полумрак, охнул от слабости, но удержал себя на
тонких как лучинки руках. Олег изо всех сил всматривался в красноватый
сумрак, перед глазами от напряжения плавали мутные пятна, в которых
чудились и рогатые рожи, и клыкастые пасти. Томас похлопал ладонью по
голой земле, отыскивая меч, ругнулся и опасливо прикусил язык -- не знал
можно ли лаяться в чистилище, или же перебросят в ад. Не страшна кипящая
смола, страшно расстаться с надежным другом.
Из сумрака вынырнула женщина. Только что там ничего не было, затем в
пяти-шести шагах словно возникла из воздуха -- тоненькая, гибкая, с
пузатым кувшином в руках. Олег уловил сводящий с ума аромат, но смотрел не
на кувшин, на женщину -- обнаженная до пояса, с красивой высокой грудью, в
длинной юбочке. Впрочем, оба тоже были обнажены до пояса.
-- Нас забросили в магометанский рай! -- прошептал Томас
встревоженно, но глаза не отрывал от красивой женщины.-- Сапоги на мне
сарацинские, могли перепутать...
Девушка поставила кувшин между Томасом и Олегом, отцепила с пояса две
серебряные чаши. Движения ее были грациозными, она все время улыбалась,
Томас краснел, но не мог отвести глаз от ее белоснежной девичьей груди с
острыми, как из розового гранита, сосками.
-- Мы в вашем раю? -- спросил Томас по-сарацински.-- А ты, гурия? А
где остальные двадцать тысяч?
Она улыбнулась, показав острые белые зубки. Ответила им на странном
языке, которого Олег не слыхал очень давно, но, странное дело, понял без
труда. Он вздрогнул от изумления, по спине пробежал озноб.
-- Где мы? -- проговорил он медленно, с трудом подбирая слова на
языке агафирсов.
Брови девушки взлетели высоко, глаза распахнулись во всю ширь. Она
попятилась, сказала торопливо:
-- Старшие придут, объяснят. А пока пейте горный мед.
Снова Олег ощутил холодок страха, видя как внезапно она исчезла.
Томас провожал ее сияющими глазами:
-- Как подпрыгнула!.. Не думала, что кто-то знает ее язык.
Олег осторожно наклонил кувшин над серебряной чашей. Из узкого
горлышка потекла странная темная жидкость -- без плеска, с острым запахом.
-- Она правильно думала, -- ответил он.
-- Но ты же...
Олег поднес к губам чашу, осторожно отхлебнул. Прислушался, увереннее
допил странный мед. В животе потяжелело, тело ожило, сердце забилось
сильнее. Томас выпил свою долю, сказав недоумевающе:
-- Горный мед? Похоже на жидкое мясо... Сэр калика, все-таки мы в
твоем языческом аду!
-- У славян нет ада, -- напомнил Олег.-- Ад -- изобретение христиан.
-- Ну, в раю, какая разница? Наш рай для бестелесных душ, а здесь то
колет снизу, то хочется пить, то еще чего... Уверен, тут и подраться
можно, а раны заживают в полдень.
-- Это в Валхалле, -- объяснил Олег терпеливо.-- Скандинавский рай.
Русь находится южнее, но севернее Восточной Римской империи...
Он лег, сытость разлилась по телу, веки стали тяжелыми, глаза
закрывались сами.
-- Русь между алеманами и ляхами?
-- Ближе к Степи... Сэр рыцарь, не тешь себя надеждой. Мы не в аду,
не в раю, даже не в чистилище. Нам еще придется держать ответ перед
богами.
Томас пораженно пощупал себя, удивился:
-- То-то я чересчур живой! Но ты же обещал, что погибнем!
-- Что-то помешало... Сам не понимаю, что могло помешать. Авось
образуется...
-- Опять таинственное "авось"!
Второй раз Олег проснулся опять от голода. На гладком камне появился
кувшин -- побольше прежнего, широкогорлый. Томас спал, разбросав руки, за
ним клубились странные красноватые сумерки. Над головой нависали тучи,
Олег ощутил недоброе: тучи за долгий сон -- а он выспался и проголодался
-- не сдвинулись, формы не изменились.
Слева доносились голоса, смех. Потрескивали угольки, пахло березовыми
дровами. Совсем близко ржали кони. Им вторило странное многоголосое эхо,
но сколько Олег не всматривался, не видел ни людей, ни костра, ни коней.
Чувствовал себя слабым, больным, но заставил подняться на ноги, пошел на
голоса. Его шатало, перед глазами то застилало тьмой, то вспыхивали
красноватые звездочки.
Костер открылся внезапно, словно перед Олегом вдруг распахнули полог
шатра. Вокруг огня сидели мужчины и женщины -- невысокие, широкие в
плечах, с очень белыми лицами, словно мучные черви, с узкими бедрами.
Одеты тщательно, как на большой праздник, но сидят на камнях, лежат на
голой земле. Над горячими угольями висят на ивовых прутиках мелко
нарезанные ломтики мяса, отделенные один от другого ароматными листьями.
Жир капает на уголья, взвиваются сизые дымки.
-- Добрый день, -- произнес Олег на языке агафирсов. Он остановился в
трех шагах от костра.-- Или вечер?
Парни суетливо вскочили, освободили место близ костра. Олег видел
обращенные к нему со всех сторон мертвенно бледные лица с синими губами.
Глаза у всех были удивительно крупные, цвета спелых желудей, словно бы
удивленно вытаращенные. На него смотрели с великим удивлением, а когда
Олег опустился возле огня, один из парней, самый старший по виду, сказал
осторожно:
-- Пришелец, у нас вечные сумерки.
Олег кивнул, настороженное чувство и тревога не оставляли. Он ощущал
странность этих людей, но еще не мог понять причин, а обереги как
взбесились: застревали в пальцах все сразу.
-- Сумерки... Почему?
-- Ты не знаешь? Странно... Мы находимся в нижнем мире. Олег быстро
окинул взглядом серьезные лица, посмотрел по сторонам. Нижним миром волхвы
называли мир, куда уходят души умерших. Души простых людей, не героев.
Герои, подвижники и праведники попадают в вирий, остальные уходят сюда.
Раньше нижнего мира в природе не существовало, души умерших не покидали
поверхности земли, тут же воплощались в зверей, птиц, рыб, даже деревья
или жуков. Таким образом существовал круговорот душ в природе, можно было
понимать язык животных и растений. Пусть с трудом, пусть общее родство
потом помнили одни волхвы, но мир был целостным, пока боги не создали
вирий и этот нижний мир... А далеко на юге, в жаркой Индии, куда Арпоксай
завел свое племя с верховьев Днепра, все еще нет ни вирия, ни подземного
мира, а души умерших людей по-прежнему воплощаются в зверей, чтобы через
много перевоплощений снова вернуться в человеческое тело...
-- Когда вы умерли? -- спросил Олег.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг