страшился Томас, ни одна даже не треснула, и он с облегчением понял, что
при всей чудовищной силе вес остается тот же, ведь пучки одолень-травы
весили меньше дохлой мыши.
Томас и Олег вошли в передний зал, где под дальней стеной в огромном
камине полыхали березовые поленья, багровый свет освещал все помещение.
Двое в доспехах сушили возле огня тряпки, на железной решетке стояли
болотные сапоги, пахло рыбьими внутренностями. Оба с удивлением оглянулись
на странных оборванцев, за которыми опасливо вошли, держась на
почтительной дистанции, трое латников с обнаженными мечами.
Олегу надоело оглядываться на звяканье за спиной, он внезапно
обернулся, страшно перекосил рожу и затопал ногами. Всех троих как
ураганом вынесло, в дверях столкнулись, зазвенел оброненный меч, а дальше
слышно было как по ступенькам катилось крупное, хряпало, хрустело и
хрипело. Томас сделал движение вернуться за мечом, тот лежал на пороге
зала и блестел, как гриб поганка, в лунном свете, но Олег цепко ухватил за
руку:
-- Сэр монах, пристало ли нам оружие?
Томас осторожно высвободился, лицо побледнело, а в глазах было
страдание:
-- Сэр калика, одолень-траву едят листиками, а не жрут как кони!
Олег ответил сокрушенно:
-- У нас зимой днем с огнем зелени не отыщешь! Не то, что в этих
краях, где круглый год лето. Мы, гипербореи, наедаемся сразу.
Они прошли зал, стражник отпрыгнул от разукрашенной двери. Что-то его
предупредило не останавливать странных бродяг. Томас пнул ногой, опережая
калику, створки с треском распахнулись, на пол брякнулся вывороченный с
мясом засов, а с потолка посыпался мусор.
В главном зале стены в коврах, красиво висели мечи, топоры, палицы и
рыцарские щиты, а посреди зала вокруг двух столов стояли дубовые лавки из
половинок расколотого дуба. Олег кивнул Томасу, молча поясняя, что здесь
приняли меры против скандалистов, что в разгар выпивки могут ухватить
лавку и, размахивая ею, сокрушать гуляк.
Оба стола были из толстых мраморных плит, покоились на квадратных
серых глыбах камня. В зале с двух сторон под стенами полыхали камины,
хорошо пахло ароматным дымом, горелой шерстью. Пол был из огромных глыб,
как и стены угрюмого замка, щели замазаны серой глиной. Впрочем, тяжелые
глыбы были подогнаны так плотно, что в щели между ними не пролез бы даже
муравей.
Томас сел за стол, заявил надменно в пространство:
-- Хозяин!.. Быстро, кривоногие! Всех перепор-р-р-рю!
В дверь, через которую только что вошли, заглядывали рогатые головы в
шлемах и без. При грозном реве Томаса исчезли, начали появляться снова не
сразу и не все. Олег бродил вдоль стен, рассматривал оружие. Сердце
стучало гулко, грозя насмерть разбиться о реберную клетку. Когда
приближался к дверям, там пустело, по ступеням часто стучало, словно
рассыпали горох, и горошины катились до самого подвала.
От дальней двери донеслось тяжелое звяканье. Появился высокий
человек, настолько закованный в железные доспехи и похожий на
металлическую статую, что Олег невольно повернул голову, проверяя, на
месте ли Томас. Томас, весь в лохмотьях и с голыми руками и ногами,
скривился в понимающей усмешке. Блестящее железо закрывало рыцаря с головы
до пят, но забрало поднято, открывая узкое обветренное лицо, красное,
немилосердно обожженное южным солнцем. Глаза его были серыми, цвета
древесной коры. Когда он шагнул в зал, за плечами появились воины, в руках
блеснули мечи и тяжелые топоры.
Один из воинов держал ярко пылающий факел, но лицо рыцаря оставалось
в тени.
-- Кто такие? -- прорычал рыцарь.
Ладонь лежала на рукояти огромного меча. Голос был похожим на львиный
рык, и сколько Олег не вслушивался, не уловил растерянности или страха,
которые часто прячутся под мощным ревом, только удивление и любопытство.
Он промолчал, собираясь с мыслями, а Томас покосился на калику, ответил
нарочито смиренно, передразнивая друга даже в интонациях:
-- Мы... смиренные паломники... Идем от Гроба Господня в Русь. Живем
аки птахи небесные: ходим по дорогам да кизяки клюем... Исчо хвалу
Пресвятой Деве поем... Вериги носим...
Он поднял руки, демонстрируя стальные браслеты, растершие мясо до
кости. Обрывки цепи звякнули.
Рыцарь неспешным шагом приблизился к столу, где сидел Томас. Доспехи
звенели при каждом шаге, заставляя Томаса ревниво дергаться. Воины вошли
следом, но рассредоточились под стенами, у каждого второго блистали копья
с широкими сарацинскими наконечниками. Рыцарь остановился в двух шагах от
Томаса, всмотрелся:
-- Смиренные паломники?.. С каких пор сэр Томас Мальтон из Гисленда,
что на берегу Дона, стал смиренным странником?.. Раньше даже спать ложился
не с девкой, а с мечом!
Томас вздрогнул, но не поднялся, ответил медленным контролируемым
голосом:
-- Как видишь, сэр Бурлан, я без меча.
Рыцарь произнес неприятным голосом, где просвечивается издевка:
-- И без девки. Правда, с другом паломником... гм... кто лихорадку
здесь подцепит, кто гадкие привычки... Меч потерял?
Томас вспыхнул, кровь мгновенно прилила к щекам, но с явным усилием
заставил себя расслабить плечи, ответил ровным голосом:
-- С помощью Пресвятой Девы мы добиваемся своего и без мечей. Народец
вокруг подлый, а свой благородный меч я обнажаю для благородных
противников. Например, похитителю Святого Грааля уже пришла смерть от моей
голой руки... Нет, я побил его как собаку -- камнем. А теперь я пришел за
Святым Граалем!
Глаза Бурлана были цвета воды, что течет через речные валуны. Веки
почти сомкнулись, так хищно сузились глаза:
-- Если ты без доспехов, аки птаха без перьев... а по-нашему,
по-рыцарски, вроде ощипанной вороны, то и честь тебе будет оказана как
странствующему бродяге. А не угодишь, разопнем на воротах!
Воины задвигались, переглянулись, начали приближаться осторожными
короткими шажками. Острия копий смотрели Томасу в грудь. Он не нашелся,
что ответить сразу, а Олег от стены спросил невинно:
-- На старых воротах, аль на новых?
Бурлан смотрел непонимающе. К нему подскочил воин, угодливо зашептал
на ухо. Бурлан вздрогнул, быстро шагнул к окну. Несколько мгновений
смотрел, не веря глазам своим, вдруг побледнел, пальцы обеих рук впились в
подоконник. Со двора все еще доносились слабые вопли, крики, лязг железа.
-- Что с воротами? -- потребовал Бурлан сдавленно.
-- Прогнили, -- ответил Олег небрежно.-- Дунул-плюнул, вот и
рассыпались. Распинать придется на новых! Ежели соорудить, конечно,
времена трудные...
Томас нетерпеливо похлопал ладонью по столу:
-- Сэр Бурлан! Я требую вернуть украденную у меня чашу. Немедленно!
Воины вдоль стен переглядывались, Бурлан отвернулся от окна,
проговорил все еще сдавленным голосом, словно невидимая рука держала за
горло:
-- Чашу мне оставили на сохранение. Я не знаю, почему такой переполох
из-за нее, у меня, например, сундуки полны серебряными и золотыми кубками,
а это простая медная. Но просил подержать у себя знатный человек, так что
я просьбу исполню.
-- Где чаша? -- потребовал Томас.
Бурлан оглянулся на воинов, они сгрудились, загораживая дверь. Бурлан
нехорошо улыбнулся, сказал громче:
-- Прямо за этой стеной. Стоит на полке возле светильника. Сумеешь
взять? Возьми.
Воины покрепче сжали мечи, глядя на двух безоружных странников из-под
надвинутых до бровей шлемов. За спинами виднелись наконечники копий,
торчали шишаки шлемов. Томас начал подниматься, покраснел от гнева. Олег
быстро сказал:
-- Ваше священство, я рангом пониже... Сейчас принесу!
Он как стоял возле стены, на которую указал Бурлан, так и ткнулся в
нее. Раздался треск, по стене пробежали глубокие трещины, огромные глыбы с
грохотом вывалились. Олег шагнул за ними вслед, оставил в зияющем проломе
облако пыли. Томас дернулся, но заставил себя оставаться за столом,
напустил скучающий вид. Бурлан побелел как снег, челюсть отвисла, а глаза
выпучились и застыли. Два воина выронили копья и с воплями унеслись.
Из пролома слышались крики, лязг, затем в красном свете камина
возникла сгорбленная фигура. Олег отшвырнул пинком глыбу камня, размером с
голову быка, чихнул, подняв облачко пыли. К груди он прижимал медную чашу,
закрывая бережно ладонью от падающих в проломе камешков. Со смиренным
поклоном поставил перед Томасом, еще раз поклонился:
-- Ваше игуменство, вот ваша лохвица.
Томас потрогал кончиками пальцев зеленоватый от старости, выпуклый
бок чаши, поинтересовался в пространство:
-- Что за порядки в этом хлеву?.. Неужели здесь смиренным гостям не
дают поесть? Ведь где нам придется пировать затем?
Олег шумно отряхивался, хлопал ладонями, выбивая из лохмотьев тучи
пыли. Он уловил грустную ноту в нарочито бодром голосе рыцаря, но молчал
-- никто еще не вернулся с того света, чтобы сказать, чем там кормят. В
волосах блестели мелкие камешки. Глыба камня, которую отшвырнул пинком,
лежала на той стороне зала. Воины смотрели на нее со страхом -- не всякий
взялся бы сдвинуть с места.
Бурлан со скрипом повернул голову, сказал осевшим голосом:
-- Принесите еду... паломникам... гостям...
Олег осторожно опустился на лавку рядом с Томасом. Двигался медленно,
словно умный конь среди хрупкой посуды, даже лавку ощупал, прежде чем
сесть. Бурлан все еще стоял у окна, уже не глядел во двор. Вытаращенные
глаза не отрывались от пролома в стене, куда теперь мог вдвинуться всадник
на коне. Олег приветливо повел дланью:
-- Сэр хозяин... Бурлан или Бурдан... или Буридан... изволь отобедать
с нами?
Бурлан вздрогнул, с трудом оторвал взор от зияющей дыры. Олег помахал
приветливо, и Бурлан деревянными шагами приблизился, опустился на скамью
против Томаса. Их глаза встретились, остатки крови отхлынули от лица
Бурлана: глаза странствующего рыцаря-оборванца горели как две вифлеемские
звезды, на щеках вспыхивали и гасли яркие алые розы. За спиной Томаса зиял
пролом, где мелькали люди, кричали, кого-то долго вытаскивали из-под
камней, уносили, чадили упавшие на пол факелы.
Через пролом выбрался, перешагивая через огромные глыбы, вывалившиеся
даже в зал, челядник в грязном засаленном фартуке. В руках у него мелко
дрожал поднос, а когда поставил на середину стола, Томас скривился: мясо
холодное, хлеб черствый, хоть другую стену им проламывай. Олег
посочувствовал:
-- В постный-то день, а?.. Положено рыбу, травку...
Томас, который как раз вонзил зубы в первый ломоть мяса, отпрянул,
сказал раздраженно:
-- Сэр послушник, всегда напоминаешь либо слишком рано, либо слишком
поздно!
Челядин поспешно унес мясо, Томас проводил его голодным взглядом.
Олег крикнул вдогонку:
-- Рыбки ему!.. Рыбки!.. Я видел у вас крупную рыбу -- о забор
чесалась, когда мы въезжали... гм... в ворота. Чесалась и хрюкала!
Бурлан переводил ошарашенный взгляд с Томаса на Олега. У обоих были
очень серьезные голодные лица. Олег потянул ноздрями, сказал с издевкой:
-- У хорошего хозяина нашлось бы чем промочить горло... Но здесь, как
видишь, сэр игумен, сами с голода пухнут!
Бурлан вспыхнул от оскорбления, сказал сразу:
-- Вон там через три зала стоят пять бочек кипрского вина! А в
подвале двенадцать бочек мадеры, церковного кагора и северной паленки!
-- Вот за это спасибо, -- ответил Олег любезно.
Бурлан не успел прикусить язык, сообразив ошибку, а странный бродяга
уже как слепой грохнулся в стену, на которую указал хозяин, с жутким
грохотом проломился через нее, оставив зияющий пролом от пола и до
потолка. Огромные глыбы, способные расплющить медведя, рушились ему на
голову и плечи, скатывались по спине. Он чихнул от пыли, исчез.
Бурлан сидел желтый как мертвец. На висках дергались синие жилки,
лицо вытянулось, нос заострился. Вскоре в той стороне снова прогремело,
раздался раздраженный рев, грохот раскатившихся камней, тяжелые шаги, а
потом опять был жуткий треск, грохот, падение камней, испуганные вопли,
жалобный крик.
Принесли свежее жареное мясо, Томас жадно ел, его мучил зверский
голод, не заметил, как пальцы заскребли по пустому подносу. Челядинцы
исчезли. Тут же на столе появилась рыба, что чешется о забор и хрюкает, а
также та рыба, что хлопает крыльями в зарослях камышей. Собственно, Томас
без угрызения совести ел бы и настоящее мясо, путешествующие могут сбиться
со счета дней, а то и вовсе потерять календарь, но калика некстати
напомнил о посте... Рука Томаса застыла, он ощутил прилив гнева. А что,
если калика просто дразнится? Вряд ли он сам, язычник проклятый, ведает,
когда пост, а когда мясоед. Или хотел, чтобы ему больше осталось?
Он снова нащупал пустой поднос, раздраженно повел глазами на слуг. Те
засновали шибче, подавая на стол жареных лебедей, гусей, уток, перепелов,
а между ними жареного кабанчика, пару печеных индюков с яблоками,
оленину... Когда наконец принесли пойманных в пруду карасей, Томас вяло
помахал рукой, чтобы убрали, он-де сыт, а его другу надо начинать с
жареного медведя или на худой конец с вола.
В зал периодически доносился грохот, прерываемый недолгими периодами
затишья. Томас ел, особенно не прислушивался, но скоро смутно удивился:
Бурлан сказал вроде, что вино расположено всего через три зала? Это ведь
надо проломиться через три стены... Или четыре?.. Но грохотало намного
больше. Неужели бедный калика заблудился в непривычном для него, язычника,
лабиринте ходов и залов замка, и теперь ходит везде, проламываясь сквозь
стены, обрушивая лестницы и переходы, забивает себе дыхальце пылью, а он,
Томас Мальтон, сидит и жрет, как кабан, когда друг бродит по чужому замку
голодным?
Он выплюнул кости на середину стола, начал подниматься, намереваясь
пойти навстречу отдаленному шуму... а еще лучше -- в противоположную
сторону, чтобы не догонять, калика ушел далеко, как вдруг по стене
напротив пробежала жуткая трещина, грохнуло, огромные глыбы рухнули в зал,
раскатились, и в проломе возникла сгорбленная фигура калики. Он как Атлант
держал на спине сорокаведерную бочку.
Бочка краем застряла в проломе. Калика рассерженно заревел, пинком
обрушил торчащие глыбы внизу, локтем сбил валун, что выпирал на уровне
плеча. Огромный камень обрушился на ногу, калика нехорошо помянул Христа,
Пречистую и ее рыцаря, что сидит, жрет да хлебалом щелкает, вместо того,
чтобы помочь по-христиански, ведь лакать будет по-рыцарски -- в три
глотки...
Он пробовал сунуться снова, Томас заорал предостерегающе:
-- Бочка разломится!
От его страшного крика со стен попадали факелы, а у воина, что
мужественно торчал в дверном проеме, снесло шлем. Калика нехотя опустил
бочку на раскатившиеся глыбы, снова перебрал всю возможную родословную
Пречистой, со своими вставками -- язычник, гореть ему в адовом огне! -- с
ревом обрушил почти всю стену, обхватил бочку и перенес к столу. Глыбы
тяжелого камня раскатились по всему залу, одну донесло до самого стола, и
Томас с удовольствием поставил на нее ногу и уперся локтем в колено.
Олег бережно опустил бочку возле стола, легким ударом вышиб дно.
Одуряющий запах шибанул в ноздри. Томас охнул, жадно ухватил ковш
побольше. Лицо Бурлана стало обреченным. Олег, глядя на хозяина, кивнул:
-- Что делать, я не люблю кипрского. Добрался, попробовал... Нет,
думаю. С детства любил сладкое. Церковный кагор в самый раз! Отправился за
ним, но где-то сбился с дороги... Надеюсь, вам не очень нужны были те
картины, что украдены из Иерусалима? Они испортились, когда на них рухнули
мраморные статуи, украденные в Месопотамии или в Вавилоне... Они бы не
рухнули, но я поскользнулся на потеках драгоценного розового масла, когда
нечаянно зацепил те бочки, сослепу приняв их за орнамент на стене...
Томас пил много и с удовольствием. В голове была странная легкость,
пустота. Звуки становились то громче, то тише. Даже зал вроде бы то
сужался, то расширялся, а факелы то бледнели, то вспыхивали так ярко, что
глаза жмурились сами собой. Протянул руку к мясу, но пальцы вытянулись на
несколько саженей, а блюдо оказалось вовсе на другом конце стола. Он пьяно
захохотал, схватил большой кусок, едва не выронил, поймал на лету, с ревом
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг