С огромной неохотой начал подниматься. С двух сторон тут же
подскочили братья Тронт и Агахильд. Лица у обоих настолько
встревоженные, что Фарамунд невольно оглянулся: не напали ли на
лагерь враги, а его не решаются побеспокоить? Потом понял, что это
они просто увидели дорожки слез на его щеках.
- Выступаем к Некруллу, - велел он. - Там останемся на зимовку.
Окрестные села прокормят всех... Громыхало! Где Громыхало?
- Он готовит обоз, - сообщил Агахильд. - Коней уже запрягают!
- Пусть трогаются, - велел он сухо.
Воины при виде рекса вскакивали, выпячивали грудь, преданно
заглядывали в глаза. Из ряда особенно выпячивался вперед молодой
Декур. Он очень гордился щитом, который ему делали лучшие
оружейники, а украшали затейливыми полосами, после чего еще и набили
серебряные бляхи. Фарамунд обронил достаточно громко, чтобы это
услышали другие и разнесли по всему войску:
- Молодец! Так всегда надо делать, когда не полагаешься на меч.
Он не видел, как вспыхнувший от стыда Декур отступил за спины
товарищей. Понимал краешком сознания, что отныне тот вообще забросит
щит, а в бой будет ходить с открытой грудью, но только сознание
жило, а в груди была черная пустота, где не зажигалось ни единой
звезды...
Обоз двинулся по дороге, с ним и войско, заодно охраняя, а
Фарамунд с дюжиной героев пустился напрямик. Горячие кони понесли
вскачь без понукания, за ночь отдохнули и набрались сил, да и
всадники весело переговаривались, только сам рекс покачивался в
седле мрачный, как обросший мхом валун в темном лесу.
Впереди пахло гнильем, воздух стал влажным. Фарамунд стиснул
зубы. Опять болото! Вся Европа все еще гигантское болото, медленно
уступающее место дремучему лесу. Правда, леса высушивают мощно,
корни сосут из земли воду мощно, словно из реки пьют... эти огромные
животные... которые... В черепе мелькнул образ странного зверя,
впятеро более огромного, чем самый огромный лось, хотя такое
невозможно, но тут же исчез, только в душе осталась легкая горечь
потери какого-то красочного мира, яркого, солнечного и настолько
сухого, что там о подобном гнилом болоте мечтают, как о райском
уголке...
Под копытами земля была покрыта толстым слоем сочных ядреных
желудей. В полумраке леса их гладкие бока тускло блестели, похожие
на стертые руками менял золотые монеты.
Громыхало и Вехульд не захотели оставить рекса, даже богатейший
обоз не соблазнил, ехали сзади, негромко переговаривались. Вперед
попеременно выезжали молодые всадники на легких конях, искали пути.
Хотя о завалах, тупиках сообщали заблаговременно, но иногда и те
лесные тропки, что казались проходимыми, заводили в тупик.
Приходилось ломиться через кусты, слезать и тащить коней под уздцы.
Направление определяли по деревьям, муравьиным кучам, зеленому
мху на стволах. Фарамунд двигался в этом теле, которое и без него
знало, что делать, а в черепе возникали сцены, как он обустраивает
для Лютеции их бург, как открываются городские врата, он выезжает, а
она машет вслед платочком из высокой каменной башни...
Вздрогнул, впереди раздался предостерегающий крик Унгардлика:
- Опасность!.. Всем стоять!
Отряд послушно остановил коней, а Громыхало и Вехульд, конечно
же, пустили коней вперед. Тронт и Агахильд переглянулись,
выдвинулись на полкорпуса, готовые закрыть рекса своими телами.
Деревья медленно раздвигались. Ветерок донес запах гнили,
разложения. Дальше простиралось унылое безнадежное болото, уже
умирающее, кое-где даже торчали одинокие деревца, жалкие и
болезненные, вся поверхность покрыта то ли густой тиной, то ли уже
тонким слоем мха... но коня не выдержит, даже под человеком
прорвется, а бугристые кочки ненадежны...
Снова раздался крик Унгардлика. Оттуда слышались тяжелые
чавкающие звуки. Фарамунд взглянул в ту сторону. Кровь застыла в
жилах.
Из-за деревьев, тяжело ступая по болоту, вышел великан. Сперва
Фарамунду почудилось, что это толстый человек с непомерно огромной
головой сидит на коне, но когда тот выдвинулся весь, Фарамунд
невольно ахнул. Великан ростом вдвое выше любого из них, даже над
всадником возвышался бы головой и даже плечами! К тому же шире
втрое, а на покрывало на его плечах ушли шкуры с десятка матерых
лосей.
Великан держал на плече ствол дерева корнями вперед, ветви
волочились, сдирая покров мха. Топь достигала ему только до колен.
Завидев людей, он медленно повернул к ним массивную голову. На
Фарамунда взглянуло страшное заросшее серой шерстью лицо. Глаза
прятались под выступающими уступами надбровий, уши оттопыривались
острые, как у волка, но серые неопрятные волосы падали на плечи
чисто по-человечески, а грязная спутанная борода достигала груди.
Унгардлик, от которого великан, оказался совсем близко, не
выдержал, вскрикнул тонко, Фарамунд увидел, как в руке молодого
воина блеснула искорка на тонком жале дротика...
Великан так же замедленно взглянул на бок, куда ударил дротик.
Пробив шкуру лося, он вроде бы воткнулся, как в дерево, но при
движении великана его сдвинуло, он бессильно повис на шкуре. Похоже,
великан даже не понял, что его царапнуло.
- Великан! - заорал вдруг Вехульд. - Великан!!!
Громыхало заворчал, конь под ним захрапел, попятился. Громыхало
торопливо слез, его ноги тоже погрузились до колен, прорвав зеленую
поверхность мха. Всадники торопливо соскакивали на землю, нестройной
толпой ринулись на великана.
В воздух взвились дротики. Великан уронил дерево, послышался
глухой чавкающий удар. Зелень расплескалась широкими волнами, людей
забрызгало, на каждом повисли клочья тины, мха, болотных растений.
Фарамунд ощутил, что тоже кричит, бежит по болоту, в руке меч,
горячая кровь вздувает мускулы. Великан отбивался голыми руками.
Фарамунд видел, как ладонь его, огромная, как дверь, смела
Унгардлика, тот взлетел в воздух, а в этот момент Громыхало со всего
размаха ударил своим ужасающим молотом великана по колену.
Вехульд подскочил сзади и рубанул наискось по вздутым
подколенным жилам другой ноги. Болото вздрогнуло от страшного
нечеловеческого рева. Великан зашатался, люди разбежались, как
вспугнутые мыши.
Огромное тело рухнуло. Фарамунда едва не сбила волна тухлой
воды и грязи. Он пробился к великану, тот пытался подняться. Его меч
ударил великана по шее, по руке. Фарамунд услышал свой крик, а руки
безостановочно рубили, от ударов меча оставались страшные раны. Он
прыгнул на тушу великана, ощутил, как под ногами бьется огромное
чудовищное сердце, нанес тяжелый удар по голове.
Руки едва не вывернуло в плечах. Отдача была такой, будто он
ударил по каменному валуну. Меч устоял, не переломился как сухая
хворостина, и Фарамунд в боевой ярости рубил толстую шею, а рядом
уже появились другие, сверкало оружие, только к нему не прилипла
грязь, тело рубили, кромсали, во все стороны брызгали потоки горячей
крови.
Рев становился все тише, а массивная туша наконец дернулась в
последний раз, застыла. Вехульд все еще рубил, остальные тяжело
дышали, стирали с лиц грязь.
Глаза у всех возбужденно блестели. Громыхало тяжело перевел
дыхание, пнул неподвижное тело, что наполовину погрузилось в болото:
- Мы все-таки завалили!.. Мы его все-таки завалили!
Кусты затрещали, оттуда приволокли под руки Унгардлика. Он весь
был в тине, облеплен рыжей грязью, словно великан еще и вдавил его в
глинистое дно. Но юный герой бледно улыбался, выкрикивал:
- Мы - победители великана!.. Мы - победители великана!
Фарамунд уперся спиной в дерево. Грудь вздымалась бурно, взгляд
прикипел к поверженному гиганту. Из широких ран кровь все еще
хлестала потоками, смывая с тела грязь, тину, на много шагов вокруг
покрывала болото тонким красным слоем. Парующим ручейком бежала
между зеленых кочек, впитывалась, превращая их тоже в красные
зловещие наросты.
- Мы его завалили! - повторил Громыхало. Он вскинул обе руки,
потряс огромным молотом. - Мы победили великана!
Фарамунд все еще дышал тяжело, наконец отпихнулся от дерева.
Пурпурный ручеек подобрался к подошвам, Фарамунд с трудом отступил.
Не хотел ступать в кровь исполина, хотя руки, грудь и даже лицо в
брызгах его крови.
- Да, - сказал он, - да... такого... такого... Постой, а за что
мы его?
Громыхало дернулся, оглянулся. Фарамунд и сам чувствовал, что
вопрос вообще-то дурацкий, но слово уже вылетело.
- Как за что? - удивился Громыхало. - Он же... великан!
- Ну да, - согласился Фарамунд, - великан. А убили за что?
Громыхало с неудовольствием пожал плечами:
- Рекс, тебя слишком сильно по голове... Любому дубу понятно,
что это ж великан!
Фарамунд кивнул. Да, конечно. За то, что великан. Глупые
вопросы задает их вождь, странные. Словно тот давнишний удар по
голове что-то нарушил. Понятно же, что раз великан - этого уже
достаточно. Безобидный народец холмов и то истребляют так, словно
это самые лютые враги на свете...
Глава 22
Унгардлик рвался разрубить великана на части, взять с собой
голову. Фарамунд скривился, махнул рукой: как хотите, его рука уже
нетерпеливо дернула повод, конь пошел рысью.
Болотистая земля сменилась лесной, по сторонам замелькали
деревья. Чавкающий стук копыт стал сухим, уверенным.
Когда впереди в сером тумане проступили высокие каменные стены,
он вздрогнул, приходя в себя, оглянулся.
Преданные Рикигур и Фюстель, не спускали с него глаз. Рикигур
сказал торопливо:
- Римбург, рекс!.. Мы приехали в Римбург.
За их спинами всадники негромко переговаривались. На некоторых
доспехи были посечены, и, как показалось Фарамунду, трети отряда
недоставало.
- Кого-то встретили?
- Пару шаек разбойников, - ответил Рикигур поспешно. - Не
беспокойся, рекс! Их там же и оставили, где захватили... А из наших
только несколько человек... поцарапаны стрелами.
Фарамунд кивнул, конь направился к городским воротам. Да, в
лесах, куда еще не добираются проходящие в сторону юга орды готов,
герулов, лангобардов, вандалов - укрываются тысячи и тысячи простых
и знатных людей вместе со скотом и скарбом. Мелкие лесные села и
деревни переполнены народом, доведенным до отчаяния постоянными
переездами с места на место под натиском чужих племен.
В городах и бургах, тем более, не могли укрыть всех, и беглецы,
обреченные на голодную смерть, нападают поодиночке и отрядами,
отнимают хлеб, скот, гибнут, но такая смерть все же лучше умирания
от голода.
Голод косил некогда богатые края. Вымирали деревни, а волчьи
стаи, объев трупы погибших от голода прямо на дорогах, ходили по
улицам, вламывались в дома, нападали от отощавших хозяев,
неспособных уже поднять даже палку.
Волков стало много, все уродились необычайно крупные, лобастые,
а когда такой волк смотрел на человека, у того отнимались руки и
холодело сердце. Волчий вой теперь доносился не только из леса, но
даже из деревень: иная волчья стая безбоязненно оставалась на ночь.
- Что делать? - шепнули его губы. - Я сам не знаю, что
делать...
Здание, в котором жил префект, был не столько бургом-крепостью,
сколько дворцом. Римляне строили на века: немыслимой толщины стены
поднимались едва ли не до облаков, закопченных поперечных балок со
свивающими космами паутины не видно, нет и привычной дыры в крыше,
куда уходит дым из очага...
Да вместо самого очага в середине зала, здесь настоящий камин.
Даже два, второй на той стороне зала, чуть поменьше, но тоже
огорожен ажурной металлической решеткой, а сама стена облицована
керамической плиткой.
Его запачканные грязью сапоги ступали не по гнилой соломе,
пахнущей мочой собак... да и людей тоже, а по непривычно мягким
цветным коврам.
Рикигур пробежал наверх, Фарамунд представил себе, как этот
верный страж рыщет сейчас по коридорам и комнатам, проверяет: не
спрятался ли кто с недобрым умыслом, невольно улыбнулся. Да пусть
убивают. Ему жизнь уже опротивела...
Фюстель тоже исчез, обшаривает первый этаж. Челядины поспешно
разожгли очаг, принесли воды, сняли с повелителя одежды.
Фарамунд позволил себя усадить в широкую римскую ванну. Его
терли, скоблили, он даже не обратил внимания: женские руки или
мужские, угрюмо и отстранено думал, что Рим слишком огромен и силен,
чтобы рухнуть в одночасье, как рушились некогда великие державы,
потрясавшие вселенные: Персидская, Македонская, Египетская, но все
же Рим рушится. Римская мощь тает, как весенний снег. На замену
убитому франку тут же встают двое отважных бойцов, а если падут эти
двое - то на их места с ликованием прыгают сразу четверо героев,
готовые жить и умереть за величие своего племени. Однако на смену
павшему римлянину уже давно не встает римлянин. В лучшем случае -
франк, гот или гепид, взявшийся защищать Рим...
Светильник сильно коптил, по комнате плыла мерзкая вонь рыбьего
жира. Он поморщился, дух Свена, который не только вышел из моря, но
и сохранил привычки хозяина - бессмертен: ведь бараний жир не дороже
рыбьего, но не коптит, и нет этого смрада.
- Я люблю тебя! - прошептали его губы. - Я умру без тебя! Я
должен видеть тебя... или хотя бы постоянно знать, что ты есть...
потому что я хочу жить для тебя и заботиться о тебе!
Ощутил неладное. Две девки перестали тереть ему спину, а
третья, уже полуголая и в мокрой одежде, замерла с ведром воды.
Глаза у всех были выпученные, как у безобразных жаб.
Вылез, расплескивая воду. Ему пугливо подали полотенце. Лица
испуганные: если хозяин заговаривается, значит - видит духов. А это
не к добру. Скоро и сам к ним отправится...
По случаю победы над степняками был большой пир. Фарамунд сидел
в зале на возвышении, кивал в ответ на поздравления, поглядывал на
пирующих соратников. Перед ним ставили и убирали блюда, его руки
двигались, челюсти что-то вяло перемалывали. Не только аппетита,
даже голода не чувствовал. Просто, если долго не есть, тело слабеет,
вот и все. А так любая еда - трава. Как мед без сладости, вино без
хмеля.
Громыхало, сытый, пьяный и довольный, наклонился, шепнул
заговорщицки:
- Рекс, есть еще очень важное дело.
- Говори.
Громыхало кивнул в сторону пирующих:
- Дело воинское. Не для посторонних ушей.
Фарамунд буркнул:
- Какие посторонние? Все свои.
На самом же деле не хотелось шевелиться, двигаться, что-то
делать, кого-то слушать.
Громыхало покачал головой:
- Это важно.
Глаза его стали трезвыми, а кожа на скулах натянулась. Широкое
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг