гибели.
Он сам чувствовал, что в его глазах сейчас исчезает мольба,
стыд и страх, что рекс не ответит, откажет. Все-таки трудно знатному
франку, прошедшему выучку в Риме, привыкшему повелевать варварскими
вождями, настоящими рексами и конунгами, трудно просить... почти
умолять человека, который все еще остается разбойником, хоть и
повелевает быстро растущим войском.
Глава 21
Лунный свет странно серебрил стебельки травы, проросшие из
могилы, в то время как сам могильный холмик тонул в черноте. Это
было странно и непривычно, когда из черноты торчали блестящие
острия, похожие на металлические.
На стебельках блестели мелкие жемчужины росы. Лунный свет
таинственно мерцал в глубинах.
Со стороны ворот послышался конский топот. Фарамунд вскинул
голову. Приближался всадник, в призрачном лунном свете выглядел
красиво, загадочно и устрашающе. Огромный гнедой жеребец, простая
попона и простое седло, сам всадник в очень простых доспехах, поверх
которых лишь грубый плащ без всяких украшений, но это простота в
такой же простой и величественной ночи выглядела признаком силы и
достоинства...
- Рекс, - сказал всадник с седла. - Ты нужен, рекс!
Фарамунд запоздало узнал Громыхало. Бывший палач мелкого
держателя бурга сейчас изменился, стал словно бы выше ростом, спина
прямая, взгляд гордый, смех раскатистый, умеет не только выполнять
приказы, но и сам умело руководит мелкими отрядами.
По сравнению с другими его помощниками, одетыми богато, когда
даже кони бахвалились серебряными уздечками, Громыхало выглядел не
только просто, но и... угрожающе просто.
- Что такое? - отозвался Фарамунд тускло. Любая попытка
выдернуть его из этой жизни, в ту, простую, где скачут и дерутся,
вызывала отвращение и почти физическую боль. - Ты сам, не можешь,
что ли? Скажи Вехульду, он поможет!
Громыхало тяжело слез с седла, кожаные латы заскрипели, подошел
и сел рядом. На грубо высеченном лице было сочувствие, но глаза
оставались суровыми.
- Рекс! Все, что можем, делаем сами. Но сейчас надвигается
новая волна переселенцев!..
- Терлы?
- Нет, не с севера. Там у нас теперь союзники, сперва сокрушат
их... С востока идет некая конная орда. Там мужчины, женщины и даже
дети на конях! Они стреляют из луков как в атаке, так и отступая,
стреляют вперед, назад, в стороны. Их луки не больно мощные, наши
бьют дальше, но беда в том, что их кони быстрые, как ветер!..
Фарамунд спросил угрюмо:
- Таких коней не бывает. За счет чего они быстрые?
- Неподкованные - раз. Всадники мельче наших, доспехи -
никакие, на голове шапки из войлока. Потому налетают неожиданно,
обстреливают, а когда в погоню, исчезают, как призраки!.. А потери у
наших уже есть. Хуже того, ни одного степняка так и не прибили. Не
говоря уже о том, чтобы поймать и допросить. Мы не выстоим, рекс!
- Гунны?
- Похожи, но не гунны. Еще злее.
Фарамунд поморщился:
- Если у них только легкие всадники... то такая орда просто
разобьется о стены бурга. Судя по всему, у них нет осадных орудий. А
лезть на стены - самоубийство. Постоят пару дней, уйдут.
- А если нет?
- Почему это?
- Они не в набег вышли, - возразил Громыхало. - Они ищут земли
для заселения. Видать, их племя разрослось, старые пастбища уже не
могут всех кормить, вот часть отделилась... Если остановятся здесь?
Долго ли просидим, если из деревень не будет зерна?.. А стенобитный
таран им в любом селе сделают! И покажут, как пользоваться.
В голосе старого воина прозвучала неподдельная горечь. Плечи
обвисли, а голова ушла в плечи, словно в ожидании удара. Лунный свет
серебрил волосы, лицо оставалось в тени, словно уже исчезло из мира
живых.
- Не знаю, - ответил Фарамунд со злостью. - Неужели ничего не
можете придумать?
- Уже пробовали, рекс.
- И что же?
- Как видишь... Никто не хотел отрывать тебя... И вообще
страшатся твоего гнева. Но положение наше отчаянное!
Лицо его медленно проступало из темноты. На скулах вздутые
желваки, челюсти сжаты, в глазах злость и упрямство. Звезды над
блестящими волосами гасли, на восточной части небо светлело.
Фарамунд покосился на могильный холмик. Жемчужинки усеяли так
плотно, что могилка засверкала как драгоценный камешек. В спину
болезненно ударило острым ножом, кости затрещали. Некоторое время он
стоял в полусогнутом, поясница отказывалась разгибаться. По всему
телу кололи тысячи острых иголочек.
- В твоей комнате горит очаг, - сказал Громыхало торопливо. Он
встал с легкостью, словно подросток. - Сухой и горячий воздух...
горячее мясо!..
Фарамунд с огромным трудом разогнулся, тело деревянное, ступни
не чувствуют, что под подошвами.
- Когда зажгли? - спросил он.
- И не гасили, - ответил Громыхало. - В наших землях, знаешь,
воздух сырой, болотный. Говорят, на юге не так...
Он смотрел на карту почти с ненавистью. Все, что он делал,
творилось для Нее, а Она ушла, бросила, предпочла небесные
чертоги... Он чувствовал, что готов снова обрушиться с обидами на
Лютецию, после чего придет волна раскаяния, что смел упрекать Ее в
чем-то, такую светлую и невинную, после чего утонет в слезах,
изольется, впадет от бессилия в тяжкий сон, из которого так
мучительно выходить в эту черную безысходность...
- Вот здесь, - говорил Громыхало, его палец ползал по карте, -
наши посты. Мы там потеряли уже десятка три человек...
- А это что? - спросил Фарамунд подозрительно. - Я там ничего
не ставил.
Громыхало скромно улыбнулся:
- Рекс, но ты как-то высказывал пожелание... Словом, там был
городок галлов, что не захотели признавать нашей власти. Ну, мы
тогда, как ты и учил... Без потерь почти! Теперь он наш, там
оставили надежный гарнизон. А наши посты продвинули к реке. Теперь
все земли по эту сторону - наши.
Фарамунд спросил:
- А броды?
- Там постоянная стража. Две башни поставили! А лагерь спрятали
за лесом совсем близко.
Фарамунд молчал, испытующе посматривал на Громыхало. Тот
объяснял основательно, по-деревенски, и получалось так, что все
делали по указке своего рекса. Выходит, этих военачальников он может
оставлять без присмотра. Надо только давать им направление и
указывать, что и где делать. И - какое-то время могут даже расширять
их владения без его надзора.
В бурге узнал, что уже с неделю ширятся слухи о неком народе,
что двигается с востока. Только что Европа перевела дух после
разгрома гуннов, несокрушимые степняки рассеялись, снова накапливают
силы, но за это время Степь выплеснула новых... Эти вовсе рождаются
и живут на конях, едят и испражняются на скаку, а когда у них
недостает еды, отворяют жилы коням и пьют теплую кровь, после чего
удивительные кони снова могут скакать день и ночь без перерыва.
Фарамунд хмурился, как отличить правду от вымысла, не знал, но
уже ломал голову, как вести себя при встрече. Уступать или сдаваться
нет и речи, но до этого он либо трепал римские отряды, что почти не
двигаются с места, либо осаждал крепости. В любом случае инициатива
была на его стороне. Но с уроженцами степей придется обороняться, а
от одной такой мысли кошки скребут на сердце...
Громыхало, обычно беспечный, еще через неделю подошел с
озабоченным выражением на широком загоревшем лице.
- Рекс, - сказал он. - Степняки уже близко. Как я уже говорил,
не гунны, не авары... Даже не гунны, а что-то непонятное. Если
ничего не придумал, то, может быть, в самом деле, запереться в
крепости? Они бурги брать не умеют, проскачут дальше!..
- А что дальше?
- А дальше, на юге напорются на римские армии... Настоящие, а
не те, которые мы треплем, как собака мертвую утку. А те кого хошь
обломают!
Фарамунд мгновение колебался, искушение велико, потом ответил
словами самого Громыхало:
- А как же поселяне? Даже если успеем собрать всех в
крепостях... пусть скот и тряпки притащат, отсидятся за стенами, то
пропадут посевы, их дома пожгут, сады и виноградники порубят!.. Нет,
раз уж взялись грабить окрестный люд, то мы его обязаны и защищать.
Верность, дружище, как обоюдоострый меч. Они верны мне, я должен
быть верен им.
Громыхало со скрипом почесал в затылке:
- Как думаешь бороться?
- Если бы знал...
- Ты придумаешь, рекс, - сказал Громыхало убежденно. - Из тебя
военные хитрости сыплются, как горох из рваного мешка!..
Фарамунд чувствовал на сердце холодок. Те хитрости приходили на
ум случайно! Да и захватывать города и бурги - это не с ордой конных
зверей из неведомой степи драться.
На душе стало тревожно, словно повис на одной руке над
пропастью.
Конная орда застала их войско во время длинного перехода из
Люнеуса по дороге в Ашгаген. Войско франков двигалось обычным
строем: впереди знатные всадники во главе с рексом, за ними основная
масса конного войска, следом глотали пыль пешие ратники. Все при
оружии, видно слухи о приближении выходцев из Степи дошли до
франков, а позади тащился, безобразно растянувшись, огромный обоз с
награбленной добычей, припасами.
Хан на скаку оглядел все поле, глаза заблестели. В обозе одни
женщины, уже видны их побелевшие от ужаса лица. Эти земляные черви
не привыкли, что сыны степей появляются и исчезают неожиданно, а
войско неповоротливых франков оторвалось чересчур далеко...
- Захватить обоз! - велел он звонким радостным голосом. - Пока
войско повернет, мы уже будем делить добычу, и раздевать захваченных
женщин!.. Ура!
Жуткий клич раздался над степью. Земля задрожала, застонала под
грохотом множества сухих копыт. Пригнувшись к конским гривам,
степняки понеслись, как стая летящей саранчи.
Открытые телеги тащились тремя рядами, но все равно их было
столько, что вытянулись длинными нитями. Как заведено у этих
франков, управляли телегами женщины, ибо все мужчины, способные
держать в руках оружие, двигались впереди в огромном войске.
Хан с поднятой саблей ворвался в щель между телегами. Конь
несся как птица, справа и слева мелькали перекошенные в ужасе лица,
сзади грохотали копыта быстрых степных коней.
Он успел с гордостью заметить, как быстро и слаженно налетели
его удальцы на беззащитный обоз. Заблистали сабли, послышались
крики. Конь хана пронесся почти к голове обоза, хан на скаку рубанул
пару раз, оба раза неудачно, сабля натыкалась то ли на оглобли, то
ли деревянные стойки телег...
Наконец, конь поднялся на дыбы, с такой силой крепкая рука
натянула удила, едва не разрывая рот, на телегах женщины внезапно
обнажили мечи и со страшными криками, леденящими душу, набросились
на всадников. Другие же умело и с неженской силой били копьями.
Всадники падали под копыта, на телегах из-под пухлых мешков
выскакивали мужчины в доспехах, с мечами и копьями, лица
рассвирепевшие и ликующие...
И только теперь хан понял, в какую страшную ловушку попал.
Телеги идут плотно, погибнет всякий, кто ворвался так неосторожно!
Он закричал, срывая голос:
- Отступать!.. Это...
Копье с силой ударило в живот, пробило кожаные латы, рассекло
печень. Хан умер от дикой боли, но перед остановившимися глазами все
еще была страшная картина гибели. Его крика в шуме битвы никто не
услышал...
Конница франков неслась бешеным галопом. Разделившись надвое,
широкими клиньями охватили место схватки, а лишь затем ринулись в
сечу. Пешие воины бежали со всех ног. В руках угрожающе блестели
мечи.
Бой был жестокий, долгий, однако степняки, рассеченные обозом
на три части, зажатые со всех сторон всадниками и пешими
копейщиками, пали все до единого человека.
Фарамунд с отвращением стряхнул с головы женский чепец,
разорвал и отшвырнул женское платье. Голос его был полон ярости:
- А теперь все - к их собственному обозу! Пленных не брать!
Всадники, мокрые от крови, усталые настолько, что мечи
выскальзывали из рук, загалдели, начали разворачивать коней,
понеслись в ту сторону, откуда явились конные степняки.
Рядом с Фарамундом грузная толстуха орала басом:
- Пока там не опомнились!
Фарамунд дышал тяжело, грудь вздымалась как морские волны в
шторм. Глаза горели свирепой радостью. У толстухи под женскими
одеждами обнаружились крепкие латы, Фарамунд прорычал:
- Ну что?.. Не здесь самое главное?
Громыхало опустил топор, залитый кровью по рукоять, огляделся.
По всему обозу воины сбрасывали женскую одежду, превращаясь в лучших
из лучших воинов, самых сильных и мужественных, в то время как в
коннице и пешем воинстве были, как выразился Громыхало, "всякие
хроменькие".
Теперь эти хроменькие лихо неслись в сторону уже показавшегося
обоза степняков, где едут женщины и непригодные для сражений
мужчины, где богатейшая добыча, собранная со всех захваченных
городов, покоренных племен. А еще дальше пыльное облако,
растянувшееся до горизонта, выдавало несметный табун коней, без
которых степняки не мыслят жизни.
Тучи на западе окрасились ржаво-красным. Шел безобразный грабеж
обоза, Громыхало и Вехульд сбивались с ног, но помешать не могли.
Все знали, что рекс снова впал в апатию, ничего не видит и не
слышит, губы его шевелятся, словно непрестанно творит молитву, а
если прислушаться, то он постоянно повторяет одно и то же имя.
Группа воинов под руководством Унгардлика согнала в кучу
уцелевших женщин и детей, что переполняли обоз. Всех заставили лечь,
а затем разбили головы дубинами и молотами. Сумерки наступали
быстро, и широкие лужи крови казались совсем черными.
На рассвете вынырнул из тяжелого сна, чувствуя, как по щекам
бегут слезы. Сны в последнее время почему-то не помнил, но
оставалось ощущение, что общался с нею, что она его ждет, что видит
каждый его шаг, и когда раскрывал глаза, снова хотелось плотно
зажмуриться и умереть, исчезнуть, уйти в тот мир, где сейчас эта
частичка его души...
В рассветном полумраке зашевелились скорченные фигуры, в
багровую россыпь костров полетели веточки. Взметнулись оранжевые
языки, при свете было видно, как воины расхватывают оружие, бегут
через чащу на простор большой поляны, где проснулись и зафыркали
кони.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг