толку в запоздалом раскаянии!
В комендатуре аэродрома Пичуеву был заготовлен пропуск, так как Борис
Захарович позвонил еще из города.
Широкая бетонированная дорога, составленная из шестиугольных плит,
тянулась через весь аэродром. Между плитами пробивалась упрямая трава.
Пичуев шагал хмурый, недовольный. Рядом шел Дерябин, постукивая палкой
по звонким плитам. На лице его застыла кроткая улыбка.
Аэродром принадлежал одному из исследовательских институтов, где
разрабатывались образцы новых летательных, аппаратов, необходимых для
нашего хозяйства. Пичуев заметил незнакомый ему вертолет. В нескольких
метрах от земли он неподвижно висел в воздухе. По веревочной лесенке
карабкался техник, прижимая к груди какой-то хрупкий аппарат. Лесенка
раскачивалась, точно трапеция в цирке.
С левой стороны от бетонной дороги, предназначенной для взлета тяжелых
машин, стояли ровными рядами транспортные самолеты. В одном из них, самом
большом, Вячеслав Акимович насчитал двадцать окон. Рядом примостился
фургон с вращающимся прожектором радиолокатора.
Вытирая лицо подкладкой шлема, пилот в рукавицах, меховых унтах,
похожий на мохноногого петуха, жаловался на жару и торопил радиста. А тот
раздраженно кричал в микрофон: не ладилось что-то, как всегда при первых
испытаниях.
Пичуев мысленно посочувствовал радисту и, обойдя самолет, вдруг
остановился. Словно из-под земли вырос гигантский блестящий гриб. До этого
за самолетами и фургонами Пичуев его не видел.
Непонятное сооружение действительно походило на приземистый гриб. На
толстом цилиндрическом основании покоилось металлическое чечевицеобразное
тело.
Вначале Пичуеву показалось, что перед ним сверхоригинальная конструкция
ангара. Под грибом уместились бы, пожалуй, все транспортные самолеты,
стоявшие рядом. Но инженер сразу же отбросил эту мысль. Форма крыши явно
противоречила прямому назначению ангара. В самом деле, зачем строить ее
такой толстой, если крыша из обыкновенных ребристых листов надежно
защищает самолеты от непогоды и отвечает всем требованиям подобных
сооружений? Присмотревшись, Пичуев заметил, что поверхность гриба тоже
ребристая, но ребра были странными, расположенными концентрически,
примерно так же, как на коробке барометра. Да и вся конструкция чем-то ее
напоминала, - возможно, формой, ярким блеском.
Солнечные лучи ударяли по ребрам, чуть выше пересекались, ломались,
дробились, похожие на горящую солому или скорее на полыхание тысяч
крохотных прожекторов.
Пичуев оглянулся. Борис Захарович отстал. Его задержал стриженый
белоголовый паренек, видимо техник метеоинститута. Опустив глаза, он мял в
руках кепку и, как подумал Вячеслав Акимович, вероятно, выслушивал
очередную нотацию придирчивого старика.
Блестящий гриб заинтересовал Пичуева. "Даже если это новый ангар, все
равно следовало бы приехать поглядеть. Не каждый день встречаются чудеса.
В общем, не зря потеряно время, - согласился инженер, рассматривая
незнакомую конструкцию. - Это тебе не "машина чистоты".
На самом верху, или, если так можно сказать - на маковке гриба, ребра
были черными. По окружности, ближе к краям, торчали короткие трубки,
похожие на телескопы, еще ниже, по самой кромке диска, на равных
расстояниях друг от друга темнели глубокие отверстия, вроде рачьих нор в
обмелевшей реке.
Под шляпкой гриба Пичуев сразу определил знакомые конструкции из
металлических трубок. Это были антенны. То, что они находились не наверху,
а внизу, под крышей, по мнению Пичуева, свидетельствовало либо о крайней
неграмотности местных радиоспециалистов, либо у них были особые задачи,
недоступные его пониманию.
Многого не понимал Пичуев. Казалось невероятным, что такая огромная
чечевица, пусть даже пустотелая, держится на сравнительно тонком цилиндре.
Подойдя ближе, он разглядел еле заметные металлические подпорки. Даже мало
знакомому с механикой и строительными конструкциями радисту было ясно, что
такие тонкие стойки, пусть из самого наипрочнейшего металла, не могут
поддерживать столь огромную крышу.
И вдруг она начала расти. Именно так определил это явление изумленный
Пичуев. Гигантская чечевица медленно разбухала, будто на кадрах научного
фильма, где методом особой съемки терпеливый оператор запечатлел для
потомства набухание зерна.
Но вот появился и корешок. В нижней стенке металлической чечевицы
проклюнулось отверстие. Оттуда опустился толстый кабель и закачался над
землей.
- Бабкин! - кто-то крикнул сверху. - Тащи его, черта!
Белоголовый парень, которого распекал Дерябин, бросился на зов.
Глава 2
ЧЕРЕЗ ГОРЫ ВРЕМЕНИ
Лева Усиков чувствовал себя невыспавшимся и злым. Во рту даже после
зубной пасты оставалась противная горечь с каким-то металлическим
привкусом, будто лежит на языке позеленевший медный пятачок и его никак не
выплюнешь.
Он все еще щеголял в малиновых брюках. Митяй отчаялся ему помочь и
всячески ругал товаропроводящую сеть: не заботится она о нуждах
покупателя, не умеют торговать, равнодушные люди. На маленьких пристанях
хоть бы палатки построили, нельзя же за самыми простыми брюками бежать в
поселок. Нельзя потому, что отстанешь, теплоход стоит недолго.
Ежечасно, выполняя обязанности дежурного вместо больного Жени, которого
ребята решили не беспокоить. Лева включал телевизор.
Прибегая с пристани, Митяй сразу же заваливался спать. Ему не очень
нравился такой сон "по частям", или, как он говорил, "в рассрочку". Но что
делать? Прошлую ночь дежурил, а днем хотел выручить Левку - нельзя же
выпускать его на берег в цирковой униформе.
Усиков ничего не видел на экране, кроме пустынной палубы. Никто из
пассажиров не показывался, даже унылый Багрецов исчез.
С самого раннего утра Лева стоял на носу теплохода и, зевая, бесцельно
смотрел вдаль. Не такое у него было настроение, чтобы восторгаться
волжскими красотами.
А зря! Даль казалась огромной перламутровой раковиной, н в нее, как в
прозрачный голубоватый туннель, направлялся теплоход. Солнце еще не
всходило, только розовый отсвет дрожал на воде и облаках.
Вода была неподвижна. Трудно сравнивать ее с зеркалом, вода
представлялась невесомой, как облако, опустившееся на землю. И по этому
облаку, чуть касаясь его поверхности, скользил корабль, шумя воздушными
винтами.
Как и на той палубе, которая надоела Леве в телевизоре, здесь тоже
никого не было. Пассажиры еще спали. Вышел рыжебородый матрос с ведром и
шваброй. Долго с видимым удовольствием мыл он белый крашеный пол.
Хлопнула, как выстрел, тяжелая дверь. На палубе показалась высокая
женщина, упрямыми шагами подошла к борту. Лева видел ее издали.
Темно-синий строгий костюм, русые волосы, стянутые на затылке в тугой
пучок, туфли на толстой подошве и низком каблуке. Все в ее облике говорило
о твердом и, пожалуй, мужском характере.
Но вот она повернулась к Леве. Нежный, мягкий подбородок, золотистый
пушок на щеках, глаза, прикрытые темными ресницами... Вероятно, ей было
немногим больше двадцати, и Лева вдруг почувствовал - отчего и разозлился
на себя, - что девушка эта не только остановила его внимание, но и
заставила чуть быстрее забиться сердце. Глаза ее были ясными, глубокими.
Она смотрела на него как друг, но друг настойчивый и любопытный.
- Что такое с вами случилось? - спросила она повелительным, низким,
грудным голосом.
Лева жалобно сморщился, силясь улыбнуться.
- Пустяки. Скоро пройдет.
Пассажирка отошла к скамье и указала на место рядом с собой. Лева
покорно сел несколько поодаль, но та придвинулась, чтобы поближе
рассмотреть его лицо.
Поднимая воротник и закрывая щеки. Лева виновато рассказал о своих
злоключениях, подчинился ее настойчивости, причем, как потом убедился, это
было очень приятно. По сердцу растекалась ласковая теплота, будто кто-то
нежно гладил его.
- Бедненький! - Девушка сочувственно вздохнула.
Не так-то уж плохо чувствовать себя несчастным, когда тебя жалеют. Лева
томно закрыл глаза и тоже вздохнул. Ему захотелось, чтобы девушка опять
сказала какое-нибудь ласковое? слово или, еще лучше, погладила по крашеной
щеке. Но кто познает до конца тайну женского сердца!
Восемнадцатилетний Левка особенно плохо разбирался в этом, а потому был
крайне удивлен, когда после сочувственного вздоха "бедненький"
пассажирка вдруг набросилась на него:
- Не притворяйтесь! Подумаешь, несчастье! Но краска, видимо, стойкая...
Усиков был совершенно обескуражен. Что это? Злая шутка? Или просто
издевательство? Он старался вести себя по-мужски солидно, как Митяй, и
спокойно заявил, что ему не нравится испытывать стойкость краски на своей
физиономии.
- Дело вкуса. - Девушка поддерживала этот серьезно-шутливый тон. -
Видела, как вы пускали пузыри в малиновом сиропе.
- Неправда! На палубе никого не было.
- Я смотрела из окна каюты на ваш благородный поступок.
Сквозь пудру на лице у Левы проступили мелкие капельки пота. Сложная
история! Главное все еще оставалось неизвестным: как пассажирка к нему
относится? По-дружески? Или смеется? Поступок называет благородным. Но
разве поймешь по тону, ставится это слово в кавычки или нет? А она уже
забыла о поводе, послужившем началом ее знакомства с Левой, и
разговорилась. Выяснилось, что работает она в лесной авиации, следит за
охраной лесов в одном из районов Северного Казахстана. Дело это очень
любит, хотя ей и приходится трудновато. Дожди, ветры, туманы, необозримые
лесные пространства, где в плохую погоду, даже пользуясь приборами, можно
заблудиться...
- Значит, вы "воздушный лесник"? - сразу определил Лева ее профессию и
конфузливо спросил: - А как вас зовут?
- Довольно сложно! Сплошное жужжание. Но я не виновата, родители этого
не учли. Вот и зовусь Зинаидой Зиновьевной. Не правда ли, странное
сочетание?
- Мне нравится, - искренне сознался Лева. - Если бы я имел право, то...
называл бы вас сокращенно: Зин-Зин. - Он покраснел, но тут же вспомнил
про свою защитную окраску и успокоился.
- Ну-ка, скажите еще раз.
- Зин-Зин... - пролепетал Лева, чувствуя себя очень глупо.
- Разрешаю, - милостиво согласилась она. - Забавно!
Усиков облегченно вздохнул. Теперь осталось назвать себя, что он и
сделал незамедлительно.
На палубе показался Журавлихин. Он оделся потеплее, из-под отворотов
синего пальто торчали концы шерстяной клетчатого шарфа. Лева обрадовался.
Женечка почти здоров, аккуратно причесан и даже весел.
Так оно и было. Женя вначале лукаво смотрел на млеющего Левку, затем не
мог удержаться от улыбки, наблюдая, как тот церемонно раскланивался перед
незнакомой девушкой.
- Это ваш друг? - спросила Зина у Левы, чуть заметно кивнув головой в
сторону Журавлихина.
- Не откажусь, - признался Лева и крикнул: - Женечка, мы тебя ждем!
- По-моему, я не выказывала нетерпения и никого не ждала.
- Только потому, что вы еще не знали Женю, - попробовал отшутиться
Левка. - Вот он перед вами, студент-третьекурсник Женя Журавлихин.
Зина сухо кивнула ему головой. Лева похвастался изобретенным именем
Зин-Зин. Однако разговор не ладился. Если Усиков вызвал, интерес Зины
своим вчерашним поступком, потом рассказом о краске, то Женя казался ей
чересчур обыкновенным, даже скучным. Напрасно Лева старался рассеять это
впечатление, намекал на изобретательские способности Женечки, подчеркивал
какие-то особые достоинства его характера, прежде всего мягкость и
доброту, Зина вяло поддерживала разговор.
К счастью, Лева вспомнил, что пора уже бежать в каюту - наступало время
передачи "Альтаира".
Женя и малознакомая ему девушка остались вдвоем. Он был заинтересован
ею, понравилась, правда неизвестно чем. Голос, например, красивый,
глубокий, задушевный какой-то... И Женя подумал, что было бы приятно
услышать от Зины свое имя, не обремененное длинным отчеством, - оно часто
удлиняет расстояние между людьми. Очень жаль, что ей ничего не известно,
чем он живет, чем дышит. Женя раздумывал, не рассказать ли о себе все
хорошее и все плохое. Ведь в наше время не могут существовать
"таинственные натуры", человека надо видеть сразу. Причем это не должно
быть вызвано особой проницательностью, человеческая душа, если нет в ней
злобы и зависти, всегда открыта для друзей.
Журавлихин не соглашался со многими ребятами, что только с близкими
друзьями можно говорить откровенно. Перед ним сидит его сверстница,
девушка с открытым, ясным лицом. На скромном костюме блестит комсомольский
значок. У нее интересная и смелая профессия. Явно выражено отношение к
поступкам людей, в чем Женя убедился из рассказа Левы о том, как Зин-Зин
первой подошла к нему. Почему же - если она, конечно, не воспротивится -
не рассказать о себе? А как хорошо, когда знаешь своего собеседника, его
мысли, желания, мечты!
- Как вы думаете, Зин-Зин, полезно это или нет? - медленно, словно
выискивая особенно точные слова, начал Женя. - Если человек, считая
большинство окружающих за своих друзей, при первой встрече с кем-нибудь из
них подробно рассказывает о себе? Этим он как бы облегчает сложную задачу
узнать друг друга. Скажем, в дороге встретились два человека. Они даже
симпатизируют друг другу. Ведь бывает же так? Каждому хочется
познакомиться ближе. Уходят часы на осторожные вопросы, положенные по
этикету, или, вернее, кем-то выдуманной условности. А чего проще - взял бы
да и рассказал о себе...
Зина нетерпеливым движением поправила волосы на затылке и спросила:
- Хотите показать на примере?
- Если вас интересует.
- Мысль довольно оригинальная. - Зина улыбнулась уголком рта. - Но,
извините, мне скучно читать анкеты. Это страшно! Ведь по вашему проекту,
если его представить в развитии, каждый пассажир будет раздавать соседям
по купе отпечатанную под копирку автобиографию. "Родился в тысяча
девятьсот таком-то году. Учился там-то"... - Она рассмеялась и укоризненно
взглянула на Женю.
А он даже в мыслях не мог допустить, что Зин-Зин так зло высмеет его
искренние убеждения, касающиеся, говоря официальным языкам, совершеннейшей
необходимости устранения нелепых условностей в общении между людьми.
- Конечно, бывают эгоистические натуры, которые мало интересуются
человеком, - вскользь, так между прочим, промолвил Журавлихин и вдруг
оживился: - Вы не знаете профессора Набатникова? Едет на нашем теплоходе.
Так вот он говорит, что нет ничего интереснее изучения человека. А сам он
физик.
- Кто же против этого спорит! Я тоже хочу изучать людей, но не по
анкетам, а в жизни, по их поступкам и поведению. Мне нравится открывать в
человеке его лучшие душевные свойства... Ведь они не всегда бросаются в
глаза. Настоящие люди скромны.
- Спасибо за напоминание, учту на будущее. - В голосе Жени
почувствовалась обида.
- Оставьте свою персону в покое, - примирительно сказала Зина. - Я
говорю о принципе, а не о личности. Предположим, из вашего рассказа я
узнала, где вы родились, где учились. Мы молоды, поэтому и биографии наши
похожи, как две капли воды. Когда заполняешь анкету, иной раз обидна
бывает: ведь чуть ли не в каждой графе приходится ставить коротенькое
слово "нет".
Но все же биографии студента Журавлихина и Зины были не похожи. Зина
Аверина окончила десятилетку, потом работала в цехе на Горьковском
автозаводе. Жизнь сложилась не легко. Отец погиб на фронте, мать
пенсионерка. Надо было воспитывать младшую сестренку. Пришлось бросить
мысль о дальнейшем учении. Зина посещала аэроклуб, мечтала поступить в
авиационный институт. В прошлом году, после смерти матери, пошла в летную
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг