Право же, эти имена не случайно приходят в голову: только этот Одиссей сам
написал "Одиссею", не дожидаясь Гомера; этот д'Артаньян не пожелал
оставить описание своих подвигов на долю Дюма из последующих столетий.
Конечно, всякое сравнение хромает; наш герой думает не о возвращении
димой и славе, как Одиссей, и не о блистательной карьере, как д'Артаньян,
- Сергей революционер, он хочет уничтожить угнетение человека человеком,
победить "тигров", одинаково притесняющих людей в центре России и
Бухарском ханстве.
Да, наш герой (автор - герой романа) не просто романтик, а романтик
революционный; чужая боль ранит его, чужое рабство ощущается как
собственное, и беды родины, народа и мира переживает Сергей Дмитриевич
Масловский остро и резко. Однако смысл жизни для него - в немедленном
действии, в непримиримой борьбе, которая обладает и собственной ценностью.
Вот белые стихи, опубликованные уже тридцатишестилетним революционером:
"На крови стоит мир, и жизнь есть борьба. И дорога перед тобою
свободна только на полет копья, - если твоя рука сильна и глаз меток. Кто
хочет жить? Бейтесь! Бейтесь - и, в награду, вы будете биться вечно. Ибо
жизнь вечна!"
Надо ли удивляться, что за десяток с небольшим лет до публикации этих
стихов романтик и сорвиголова, нетерпеливо стремящийся к смертельной
схватке с самодержавием, оказывается в партии террористов, партии
немедленного и прямого действия, непосредственно угрожающего правящей
верхушке? Но этот романтик еще и ученый - не только в романе подготовил
молодой Масловский научные работы, появившиеся в высокопрестижных
изданиях; в числе прочего за ним заслуга открытия для науки неизвестного
прежде лингвистам языка - языка народа язгулемцев на Памире.
Позже, во время революции 1905 - 1907 годов, на рабочих окраинах
Петербурга Сергей Дмитриевич собирает вокруг себя тех рабочих, кто, не
слишком хорошо разбираясь в революционных теориях, готов к немедленному
революционному действию: объединившись в Боевой рабочий союз, они ведут
почти открытую борьбу против черносотенцев. Председатель этого союза -
Мстиславский.
Но и этого мало. Поражение в войне с Японией, вопиющая бездарность
царского правительства настроили против власти многих офицеров, в том
числе не обязательно социалистов по убеждениям или хотя бы настроениям.
Среди дореволюционного русского офицерства были, конечно, и тупые
солдафоны и продажные бездарности. Но при всем при том служили в армии и
истинные патриоты, о чем свидетельствует множество случаев, когда офицеры,
в том числе в высших чинах, подавали в отставку во время событий первой
русской революции, покидали ряды армии, лишаясь единственного иногда
источника средств существования, - лишь бы не стрелять в свой народ.
Несколько сот человек - от Санкт-Петербурга до Владивостока - объединяются
в нелегальный Всероссийский офицерский союз. И в числе его руководителей
оказывается библиотекарь Академии Генерального штаба; он же вскоре
занимает место главного редактора подпольного журнала "Народная армия",
этим союзом выпускаемого.
Есть у новой организации очень любопытная особенность - сюда не
принимают людей из "чужой" среды - солдат или штатских. Дело в том, что и
солдафоны и военные интеллигенты одинаково высоко ценили офицерскую честь.
Во всяком случае донос на своего собрата по службе был для огромного
большинства офицеров просто немыслим. Жаловались же руководители
российской охранной службы, что они имеют своих агентов во всех сословиях
и политических группах, а вот среди офицерства с агентурой плохо. Именно
на это надеялись - и, в общем, не напрасно - члены Всероссийского
офицерского союза, категорически отказываясь допускать в свои ряды
"шпаков". Масловский-то свой брат, да еще генеральский сын.
Революция потерпела поражение. Размыло ряды и Всероссийского
офицерского союза и Боевого рабочего союза, одних ублажила и успокоила
вырванная у царя конституция, других смирили голод и полицейская угроза -
или, напротив, привели к обычному разбою.
Революционерами в среде, с которой Сергей привык иметь дело, остались
немногие...
А будущий автор романа "Крыша мира" попадает в Петропавловскую
крепость. Его обвиняли в подготовке восстания в Финляндском военном
округе; только, по позднейшему замечанию Сергея Дмитриевича, обвинение
заключало в себе счастливую ошибку: как раз к подготовке восстания в
Финляндском военном округе он причастен не был. И потому провел в тюремной
камере не так уж много времени.
Опять работа в Академии Генерального штаба, работа в журналах,
подпольная работа. А в феврале 1917 года началась новая жизнь, опять
пришла пора революций...
В 1922 году выпустил Мстиславский книгу "Пять дней" - это отнюдь не
роман, а просто документальный рассказ свидетеля и участника о некоторых
событиях 1917 года. Так сказать, рассказ очевидца - до чего же, замечу, не
любил это слово "очевидец" сам Мстиславский, для которого бездействовать -
значило не существовать.
Февральское восстание для большинства организованных революционеров в
Петрограде было полной неожиданностью. Тому же Мстиславскому, например,
казалось, что в стране, скованной военной дисциплиной, до революции очень
далеко. Но она все-таки начинается. Сергей Масловский не кидается на
бушующие улицы, как это сделал его друг поэт Александр Блок, - нет, он не
хочет просто "присутствовать", он уверен, что понадобится товарищам по
борьбе как военный руководитель. Найти же Сергея Дмитриевича товарищам
будет легче, если он останется у телефона. Расчет оправдался. Нашли!
Позвали. И вот он в стремительно сформированном штабе восстания,
заседающем в 41-й и 42-й комнатах Таврического дворца, вместе с другими
старыми революционерами, делегатами восставших воинских частей и заводов.
Позже Мстиславский работает в военной секции Петроградского совета
рабочих депутатов. И тут наступает момент, которым он гордился всю жизнь.
9 марта становится известно, что Временное правительство хочет отправить
отрекшегося от трона Николая II через Архангельск в Англию. Совет - весь
Петроградский Совет, все его депутаты, независимо от классовой и партийной
принадлежности, равно большевики и анархисты, эсеры и меньшевики -
считают, что тем самым открывается прямая дорога к монархическому
перевороту. Да, бывший царь слаб, бездарен, но дело не в его характере и
способностях - "...на первый же ход этой венценосной пешки потянутся по
тем же, веками освященным правилам игры, и офицеры, и кони, и туры..." -
пишет Сергей Дмитриевич. История всех революций свидетельствует, что,
оказавшись за рубежом, короли и принцы становились центрами притяжения
реакционных сил. Столько офицеров не шахматных, настоящих помнили о данной
ими когда-то присяге - пусть и человеку, которого сами презирали.
Дворянин по происхождению, Мстиславский знает, как относятся к
дворянской чести лучшие - именно лучшие - из людей, оставшихся верными
этому сословию; он уважает такое отношение и не склонен его недооценивать.
Отъезд экс-царя нельзя допустить! Совет признает необходимым поручить
охрану Николая II тем воинским частям, на которые может положиться Совет,
отстранив войска, послушные Временному правительству.
Обеспечить замену охраны доверяют Мстиславскому, торжественно
именуемому в специальном мандате "чрезвычайным эмиссаром". Он едет с
отрядом солдат на поезде в Царское Село. Занимает царскосельскую
железнодорожную станцию - и отправляется в городскую ратушу, где его ждут
два полковника - комендант города Царское Село и начальник местного
гарнизона.
Они сообщают, что царь находится в Александровском дворце, но
категорически отказываются выполнять приказы Совета. Только вот трусят при
этом почти откровенно. Не потому, что за Мстиславским его отряд (он,
кстати, далеко, - остался на станции), - но потому, что если опасный гость
обратится к их собственным солдатам, те, скорее всего, примут сторону
представителя Петроградского Совета. Наконец находится выход, устраивающий
обе стороны: полковники с удовольствием подчиняются, когда эмиссар Совета
объявляет их арестованными. Сергей Дмитриевич ведет себя далее как герой
романа - и даже романа приключенческого. Он берет с полковников честное
слово, что останутся они в течение часа в комнате, где шли переговоры, и
притом не дотронутся до телефонного аппарата.
А сам - направляется в Александровский дворец, один, с револьвером в
кармане.
Бывшего царя охраняют десятки офицеров и сотни солдат, при нем еще
сохраняется пышная свита во главе с церемониймейстером, чья фамилия -
благодаря знаменитому предку жандарму - прозвучит знакомо для любого
сегодняшнего школьника. Бенкендорф - вот какая у него фамилия.
Офицеры охраны сначала отказываются даже разговаривать с наглецом,
прорывающимся к царю. Потом не выдерживают его напора - да к тому же и они
ведь боятся собственных солдат...
Выясняется, что в Царском Селе стоит среди прочих частей 2-й
стрелковый полк, которому Совет имеет основание доверять, - этот полк и
принимает на себя ответственность за Николая II.
А теперь - теперь Сергей Дмитриевич вспоминает, что есть правило, по
которому при инспекции мест заключения инспектирующему предъявляют
заключенных. И он требует, чтобы ему "предъявили" царя, именем которого
вешали и расстреливали товарищей Сергея по революционной борьбе.
Окружающие - в панике. Большинству их, возможно, кажется, что
отчаянный одиночка, ворвавшийся во дворец и по-хозяйски распоряжающийся в
нем, попросту намерен убить недавнего самодержца. Тем более, что имя
видного социалиста-революционера успело за минувшие после революции дни
стать весьма известным, эсеры же, всем ведомо, террористы...
Имя чрезвычайного эмиссара знакомо - по отцу и деду Масловским - и
Бенкендорфу, укоряющему пришельца: "Как вы, именно вы, с прошлым вашего
рода..."
Но убивать Николая II революционер не собирается. Более того, он
находит, что это н е и м е е т с м ы с л а. Сергей Дмитриевич
размышляет:
"Ни арест, ни даже эшафот - не могут убить - и никогда не убивали -
самодержавие: сколько раз в истории проходили монархи под лезвием таких
испытаний - и каждый раз, как феникс из пепла погребальным казавшегося
костра, вновь воскресала, обновленная в силе и блеске, монархия. Нет, надо
иное. Тем и чудесен был давний наш террор, что он обменял на физиологию -
былую мистику "помазанничества", и теперь - пусть, действительно, он
пройдет передо мной - по моему слову - перед лицом всех, что смотрят
сейчас со всех концов мира, не отрывая глаз, на революционную нашу арену -
пусть он станет передо мной - простым эмиссаром революционных рабочих и
солдат, - он, император "всея Великие и Малые и Белые России Самодержец",
как арестант при проверке в его былых тюрьмах... Этого ему не забудут
никогда: ни живому, ни мертвому..."
И сам Мстиславский никогда не забывал этой сцены, возвращался к ней
не раз.
В 1922 году для него еще не пришло время работы над романами - но
разве не виден в этих очерках революции именно романист, как и романтик -
человек пылкий, любящий эффекты и символические сцены, довольно откровенно
гордящийся и силой тех, кого представляет, и собственными решительностью и
отвагой. Действительно: любой из офицеров, позволявших себя арестовывать и
отстранять, мог выстрелить хотя бы с перепуга, не говоря уж об исполнении
долга - каждый из них присягал когда-то царю, обязан верностью Временному
правительству. Нет, сдались, отступили, убоялись.
Большое значение придавал тогдашний Петроградский Совет происшедшему
в Царском Селе. Официальное сообщение объявило, будто предварительно
царский дворец охватили "кольцом броневиков, пулеметов, артиллерии".
Очень удивился, прочтя такое, "чрезвычайный эмиссар".*
_______________
* Известна горькая судьба царской семьи в 1918 году. Вряд ли кто
усомнится, что никакие высшие соображения не могут оправдать гибель
невинных детей. Но в ней Мстиславский не повинен. И не будем
забывать, сколько тысяч других невинных детей погибло в гражданскую
войну в городах и деревнях по всей стране, по вольной или невольной
вине каждой из противоборствующих сторон.
"К чему это? - спросил я в душевной простоте составителя отчета. -
Ведь вы же знаете, что на всем пути я прошел один, одним - "Именем
Революции".
И услышал в ответ:
"Пустое! Так гораздо эффектнее. - Разве с массами можно так?
Романтика! Это - для кисейных девиц годно, а не для рабочих и солдат".
Да, у каждого свое понятие об эффектах.
Наступает Октябрь. Мстиславский по-прежнему социалист-революционер;
но при расколе партии становится левым эсером, более того, одним из вождей
левых эсеров, вступающих с большевиками в союз.
II съезд Советов, утвердивший своим голосованием приход к власти
ленинского правительства, избирает Мстиславского во Всероссийский
Центральный Исполнительный комитет (ВЦИК).
Зимой 1917 - 1918 года Сергей Дмитриевич - председатель Комиссии ВЦИК
по формированию партизанских войск. Затем становится комиссаром всех
партизанских формирований и отрядов РСФСР. Весною 1918 года он командует
фронтом Воронеж - Зверево, останавливая немецкое наступление на Россию с
территории Украины.
Мстиславский не был марксистом, по убеждениям он оставался
крестьянским революционером, верен был еще старой программе действий и тем
идеалам, которым служил; но раскол революционного движения был для него
личной трагедией; он верно предвидел последствия этого раскола для
русского общества и народа России.
"Мы не вправе... отойти в сторону, очистить поле действий
исключительно большевикам. Мы не вправе сделать это - ибо это значило бы
очистить поле - не большевикам, но Каледину, Корнилову, всем тем темным
силам, что ждут, затаив дыхание, именно такого момента.
Не скрещивать руки, не отходить в сторону, не отмахиваться сомнениями
от поставленных жизнью вопросов, не ждать "катастрофы", чтобы пожать плоды
ее, нет... иного требует, к иному зовет наш революционный долг, нашей
революционной совести, в самый водоворот событий, в самый огонь
разгорающейся борьбы должны мы броситься - и спасти, спасти, чего бы это
ни стоило нам, дело Революции, Дело Народа".
Но по мере того как социалисты - не большевики отказывались от
поддержки советского правительства, оно теряло некоторые части своей
политической и социальной базы, оказывалось ослаблено - и вынуждено ко
многим крайним мерам. После левоэсеровского мятежа ожесточение борьбы
резко усилилось, поскольку получалось, что большевистской партии изменил
единственный доселе верный союзник.
Теперь мы хорошо знаем, как опасно ожесточение победителей для них
самих, как вредно обходиться без тех, к чьей критике стоит прислушиваться.
Отдадим должное Сергею Дмитриевичу Мстиславскому: он сразу понял,
какими последствиями оборачивается для обеих сторон отход социалистических
партий от сотрудничества с большевиками.
Июль 1918 года - левоэсеровский мятеж. Товарищи Мстиславского по
партии пытаются лишить большевиков власти. Но сам он по-прежнему за союз
левых партий - а на Украине, где он в это время работал, этот союз
оказался более прочным.
В Киеве Петлюра сменяет гетмана, город занимают то красные, то
деникинцы, то опять петлюровцы; гражданская война... Мстиславский ведет
подпольную работу против Деникина (кстати, тот был когда-то членом
Всероссийского офицерского союза...), воюет и с русскими
контрреволюционерами и с белополяками, становится видным лицом в советском
правительстве Украины, членом Реввоенсоветов армии, фронта...
В первые мирные годы Мстиславский работает в профсоюзах, выпускает
журналы на русском, английском, французском, немецком языках, он помощник
главного редактора Большой Советской Энциклопедии, выступает как историк,
политолог, публицист.
В 1924 году, например, выпустил книгу "Классовая борьба в Германии".
Там, между прочим, серьезное внимание уделено совсем юному в ту пору
национал-социализму.
Ему под пятьдесят. Время осмыслить прошлое, и Сергей Дмитриевич
решает снова пережить его - уже в книге. Задумана пенталогия - "Роман моей
жизни" в пяти частях. Первая из них перед Вами, вторая станет, как уже
говорилось, следующей книгой серии.
Собирался автор написать еще романы "У старцев", "Борьба за огонь",
"Записки моего внука" (последняя книга должна была стать социальной
утопией). Но эти планы так и не осуществились. Может быть, в тридцатые
годы эсер, даже неординарный и вполне исправившийся, уже просто не мог
стать героем напечатанного романа?
Зато появились другие книги, где автор ведет свою речь уже не от
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг