человека. Словом: как в швейцарском пансионе.
Четыре дня прошли незаметно: макшеватцы убирали хлеб, мы лазали с
ними на далекие горные пашни - орудовали серпом, вязали, спускали снопы на
дровнях. Зато следующие три показались годом: в работах перерыв; ходить по
горам без цели не тянуло, да и устали мы за жатвенные дни. От непривычного
напряжения долго ныли мышцы. Поэтому валялись на кошмах без дела.
Под вечер пятницы (седьмой день нашего пребывания в Макшевате) пришел
после намаза старшина. Кстати сказать, на удивление нам, строго блюли
макшеватцы все предписания закона мусульманского: и пятикратную молитву и
уставные омовения. Даже на работах. Обычно же в горах к религиозным
обрядам туземцы относятся небрежно: недели целые едешь - не слышишь
призыва муллы, в мечеть сходятся только на беседу. Не молятся горцы. А
здесь - иное. Спросил об этом старшину.
- Святым живем, - ответил старик, лукаво сощурясь. - Не будем обряда
держать - разгневается святой Ходжа-Исхак, загибнет кишлак с голоду.
Мы насторожились.
- Прославь же нам святого Исхака, - начал я должной формулой.
Но старшина, не отвечая, стал всматриваться в тропу, сматывавшуюся с
восточного хребта: по ней сколопендрой сползала вереница людей, пеших, с
посохами.
- Богомольцы идут. На поклонение святому Исхаку. Придется вам
потесниться: прибежище богомольцам - мечеть; нет иного места.
- А где же у вас Исхак?
Старик указал на отвес массива в тупике ущелья над сосновою рощей.
- Что же ты раньше не сказал нам?
- А ты спрашивал? - Он засмеялся одними глазами. - Только дурак
говорит, когда его не спрашивают.
Караван богомольцев медленно подтягивался к нам, качая посохи с
подвязанными к ним тыквами.
- По обету идут, - вполголоса сказал старшина. - Из Гиссара: одежда
свидетельствует.
Поднялись. Действительно, из Гиссара. Числом тридцать два. Стариков
мало, больше - молодые и крепкие.
- Ну и путь! Иные - от дальних концов - третью уже неделю в дороге.
- Как же так? Что же, полевых работ у вас нет, что ли, что в страдную
пору ушли на богомолье?
- Как не быть работам! Потому и ушли. Невелика заслуга - богу
послужить в свободное время. Святому угода - когда в запустение от молитвы
приходит дом.
- Воистину, - кивает елейным ставший старшина. - И привел вас Аллах -
сколь милостиво: в самую джуму.
- Торопились к этому дню, высокопочтенный, чтобы совершить великий
намаз на глазах у святого - прибыточнее будет молитвенный помол.
- Слово - истинно. Сколько баранов потребуется на трапезу вашему
благочестию?
Староста богомольцев, с которым шел разговор, замялся:
- Не в посте ли надлежит предстать перед угодником? От дому, сколько
ни шли, - держим пост.
- Истинное благочестие. Но ныне, в Макшевате, на святой земле -
разрешает блаженный Исхак обет поста. Кончен путь, явлен подвиг искания:
время пожать плод. Тяжел последний подъем к святому месту, требует силы
телесной от слабого духом. И баран святого Исхака, здешний баран, не
подобен баранам придорожных чой-ханэ. Осенен и он частицею горней
благодати.
Прибывшие переглянулись.
- А цена благодатному барану?
Старшина строго посмотрел на спросившего.
- Какая может быть цена на освященной земле: не базар здесь -
понимать надо. По усердию богомольца - плата: дают четыре, и пять, и
десять теньга: по достатку и по усердию.
Пошептались, посчитали по четкам (у каждого за поясом). Заказали двух
на сегодня.
- На тридцать два человека - двух? - Старшина, заметно поморщившись,
ушел.
Богомольцы стали располагаться на ночлег. Почтительно поглядывают на
белые чалмы Гассана и Саллаэддина.
В горах строг обычай чалм. Зеленая - для хаджи, посетившего на
паломничестве Мекку; белая - для муллы, для ученого и для знатного, потому
что знатность - замена учености. А не ходжам, не ученым, не муллам,
незнатным - цветные чалмы. Обычай тверд. У Саллы и Гассана белые чалмы,
значит - муллы.
- Из Бухары или Самарканда?
- Из Самарканда.
- Чох якши! Не разделят ли достойные учителя трапезы с богомольцами
Гиссара?
Достойные не отказались. После трапезы старший из гиссарцев сложил
кулдуком - на поклон - руки.
- Мулла-Гассан, просьба собравшихся. Из темных гор пришли. И муллы
наши - темные, горные муллы: какой у них разговор и какие книги! Коран да
Искандер-намэ, других нет. Ты и мулла-Саллаэддин - от славного, от ученого,
от святого Тимурова города. Может быть, и в Бухаре были?
- Были, - кивает бородою Салла, видимо уязвленный, что богомольцы
признали Гассана за старшего, хотя он моложе и борода у него в четыре раза
короче. Все от его смелости: говорит много, крепко говорит, - кажет
ученым.
- Бухара после Мекки второе место свету, - склоняется богомолец. -
Озарение! Потому просьба собравшихся: пришли богомольцами, хотим услышать
о божественном от вас, носителей знания.
У Гассанки заискрились в глазах лукавые огоньки:
- Мулла-Саллаэддин, как старший: просвети верующих!
Салла от неожиданности поперхнулся насвоем: только что заложил за
щеку добрую щепоть табаку. Подвох ясен: как и Гассан, Саллаэддин
неграмотный. Оба наши джигита носят белые чалмы потому только, что, по
понятию их, неудобно нам, людям, приехавшим "из самого Петербурга", а
стало быть, людям именитым, иметь в сопровождении своем пестрые чалмы, что
носят простые возчики-арбакеши. Нашей именитостью повышаются в ранге своем
и они: от пестрой чалмы - до белой. Для горожанина такое суждение
оправданно, для горца - нет: строг, говорю я, в горах обычай чалм.
Саллаэддину и Гассану нельзя признаться гиссарцам. Оттого так смущен
Салла.
Паломник снова сложил кулаком руки:
- Мулла-Саллаэддин, просим.
Ласкает слух - пусть незаслуженный титул... Салла польщен, Салла
надувается, Салла гладит бороду. Подумав, говорит, с опаскою выговаривая
слова:
- Первый закон медресе Улуг-бека, первого на Регистане, ибо он стоит
посреди трех: говорит младший. Гассан младше, ему слово.
Глаза Гассана разгораются еще лукавее, еще задорнее.
- Мухаммад мне заступник, - подхватывает он на лету вызов. - У меня
нет отказа ни мужчине, ни женщине: поскольку есть просьба - утолю. - И,
чуть заметно подмигнув нам, он усаживается поудобнее на пятки, подминая
под колени синий с позументом халат.
Богомольцы торопливо размещаются тесным многорядным кругом,
перекатывая по застилающим пол кошмам белые чайники, доставленные
макшеватцами из кишлака.
Выждав, Гассан поднимает склоненную голову, выпячивает вперед
ладонями вверх руки и произносит нараспев - не так, как говорят муллы, а
как служат русские священники:
- Алла-и-Алла-и, Мухаммад рессуль Алла-и.
- Омин, - хором отвечают гиссарцы, так же подымая ладони и
молитвенным жестом оглаживая бороды.
Молчание снова. Я совершенно уверен, что этим возгласом муэдзина,
пять раз в день звучащим со всех минаретов Самарканда, исчерпывается до
дна вся богословская мудрость Гассана. Ибо, в отличие от своих слушателей,
он, конечно же, и слухом не слыхал и видом не видал ни Корана, ни даже
Искандер-намэ, любимой книги горцев.
Но глаза его смеются по-прежнему. Выдержав паузу, он внезапно
оттопыривает губы и, снисходительно оглянув аудиторию, говорит отрывисто и
веско:
- "Суждение о боге".
Шепот восторга в рядах слушателей. Задние теснятся; передние, на
коленях, переползают поближе. Гассан снова делает долгую завлекающую
паузу.
- Имя бога - склонитесь, верные... Худаи-Парвадигор - бог Питатель.
- Истинно, - прошептали, выпрямляясь, горцы.
- Почему Питатель? Потому что все живое - тигр, черепаха, тут, ишак,
женщина и даже мужчина - по слову Ибн-Араслан-Мараслан-Калдыбира, старшего
из ученых бухарской звездной башни, - живут тем, что они едят.
Пи-та-ют-ся. Мертвый не ест: это знает каждый, кто посещал кладбище в день
поминовения мертвых. В поглощении пищи - все отличие живого от мертвого:
иного - нет.
...Но в суре двенадцатой так говорит шестнадцатый стих: бог есть бог
живых, а не мертвых, то есть бог тех, кто ест.
...Слушайте дальше, верные Гиссара: книги мудрейших - Хуссейна и
Алия, Давлята и Нурадды - учат: никто не может родить себе пищи, каждому
она дается готовой: вы сжарили барана, правоверные, но может ли вам жена
родить барана? Никак. Жалкий жребий бессильного смертного! Что бы она ни
делала - она ничего не может родить, кроме как человека.
...Итак: готовою дается каждому пища. Камень дает пищу земле, земля -
траве, трава - колосу, колос - червю, червь - птице, птица - зверю: и все
вместе - человеку, каковой ест все - от зверя до камня. Ибо даже землю
едят отнюдь не одни только старухи.
...Но чтобы готовою была пища - нужен изготовляющий ее. Питатель!
...Питание - вечно: ибо ели наши деды, и прадеды, и прадеды наших
дедов. Вывод ученого и благочестивого ума: вечным должен быть Питатель! Но
вечным может быть только тот, кто не может быть съеден. Ибо иначе его,
наверное бы, съел кто-нибудь. Человек - во всяком случае, ибо сказано в
писании: нет в мире вещи, которую бы не съел человек.
...Итак, вечность - первое существо Худаи-Парвадигора: ибо он не
может быть съеден.
...Второе же - еще высшее: он не ест сам. В этом познаем мы высшую
сущность бога: его власть.
...Ибо чем познается высший? Попранием закона. Чем выше попираемый
закон - тем выше его попирающий. Бек смеется над законом, который не смеет
переступить юз-баши, а для юз-баши - тысячника - законов в тысячу раз
меньше, чем для байгуша - нищего. Чтобы знать это, вовсе не надо быть
битым палками на базарной площади по приговору суда.
...Высший закон, - я сказал уже, верные, - закон питания. Худаи
нарушает его: он не ест. Стало быть - он выше всех: он - высший. Высшего
мы называем богом. Худаи-Парвадигор - Питатель бог. Истинно.
- Чох якши! Он хорошо говорит! - шепотом подтвердили слушатели.
- Он вездесущ, бог Питатель, - продолжал Гассан с истинным
воодушевлением, - потому что едят всюду. Скорпион под развалинами дома - и
тот ищет пищу, и тому надо ее дать. Из всех домов, изо всех лесов, из-под
всех камней и доносятся молитвы о питании. И сколько кто ни ест, все ему
мало! Как разобраться в прошениях этих?
...Знаете ли вы, как поступает с подданными своими мудрый правитель,
чтобы разобраться в их просьбах? Первое - он ограничивает время приема их:
он слушает просьбы раз в день и не во все дни недели: иначе - ему не будет
покоя.
...Худаи благ: не р а з в день принимает он прошения, но п я т ь.
Им установлена пятикратная молитва. Но даже и при ограниченном приеме
трудно было бы Худаи разобраться в прошениях даже одних только людей. И
потому - третье свидетельство мудрости и шестое - божественного существа
Питателя бога: учредил бог святых в помощь себе, как эмир учреждает беков
и амлякдаров. Бек судит по доверию эмира и только доносит ему: столько-то
повешено, столько-то ввергнуто в зиндан. Так и святые судят по доверию
Худаи и разбирают просьбы по месту своего жительства. А поскольку живых
святых, по лености человека к подвигу и приверженности к пище, не могло
хватить на число просьб, Худаи мудро пополнил недостающее число мертвыми.
...В числе избранных, принимающих просьбы, - святой Ходжа-Исхак, на
поклонение к которому вы пришли. Вознесите же ему мольбы смиренномудро,
памятуя о существе бога, - его же я разъяснил вам. Помните, что бог -
Питатель! И ему угодна только молитва о еде. Велик Аллах и Мухаммад,
пророк его!
- Омин, - снова хором, склоняясь, возгласили гиссарцы. И рассыпались
в похвалах проповеднику.
Саллаэддин в углу ерошил бороду. Темный, как туча.
- Ты чего, Салла?
- Я ему сейчас буду морду бить.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
От духовной беседы перешли к светской. Кто, откуда, что видел?
Рассказали про Андижан, промолчали о Ягнобе. Зато очень хвалили
мачинский урюк.
- А путь куда держите?
- Да к вам же, на Гиссар, и дальше, к Пянджу, в горы.
- Так это не вас ли дожидается у Мура - джевачи из Бухары с фирманом?
Мы встрепенулись. Джевачи? У перевала Мура?
- Как бог велик! Клык, из Пассарги, говорил с ним. Эй, Клык, расскажи
о бухарце русским господам.
Клык - широкоскулый, весь взрытый оспой узбек, - разминаясь, поднялся
с кошмы.
- Его разговор правильный, - кивнул он в сторону нашего собеседника.
- Джевачи я видел взаправду. Прибыл к нам в Пассаргу, по фирману эмира,
встречать двух молодых сеидов из самого Фитибрюха. Он говорил: важные
сеиды, потому что в фирмане сказано настрого - провести всюду, где
захотят, и показать все, что прикажут. Прием почетный, расход весь из
эмирской казны. Почетные гости и - молва идет - сеиды подлинные: хотя и
урусы родом - нашим языком говорят, и обычай чтут, и в высоком знании
сильнее муллы и звездочета.
- А имен их не помнишь?
- Читал джевачи, но разве кто их упомнит, русские имена! Их потому и
в рай не пускают: никакой ангел не упомнит - пустит не того, кого надо.
Все разные, и все на одно похожи.
- А как же ваших пускают? У ваших имена, без малого, у всех
одинаковы: Ахмет, Измаил, да опять Измаил и Ахмет.
Узбек захохотал.
- Нам и не надо отлички - наших пускают без всякого разбора: только
помри!
- Э, какой неладный, - оборвал Клыка староста. - Обет дал, на
богомолье пришел, а рычишь, как верблюд. Ты бы помолчал: старше и умнее
есть.
- Давно ты видел чиновника?
- Пять дней будет, - припоминая, сказал узбек. - Да, верных пять
дней. Ну, что же, теперь уже близко вам: на конях в два дня будете в
Пассарге - кони у вас, видел, добрые.
Счастливо распутывается наш ягиобский узел...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Следующий день - пятница, джума, молитвенный день. Часов в шесть к
мечети собралось десятка полтора макшеватцев и вместе с богомольцами ушли
в гору, к Ходжа-Исхаку.
О самом святом нам удалось узнать немного. Древний святой - полторы
тысячи лет ему по счету макшеватцев. Жил в горах отшельником в пещере.
После смерти - "остался как живой". Мощи, должно быть...
- А дивов он не покорял? Или других каких чудес за ним не записано?
- Нет, зачем? Жил в пещере один: разве не довольно? Один жил -
значит, жил в правде. На людях неправда. Кто один живет - всегда
праведник.
- Полторы тысячи лет? - Жорж забеспокоился. - Может быть, и в самом
деле древний... Бывают же случайности: а вдруг да окажется как раз тот
череп, что мы ищем?
- А кто мне говорил: "Разве так можно найти"?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг