проговорила она скороговоркой и усмехнулась. - Ну чего ты все на меня глаза
таращишь? Скажи, мол, сама три дня не умывалась.
- Зачем? - спросил он. - Вы красивая. Как вас зовут?
- Аня, - ответила она. - Зовут Анюткой, величают...
- Анна... - тихо произнес он. - У вас красивое имя. - Ан-на...
- Бросьте, - фыркнула она, - меня всю жизнь Анькой да Нюшкой кликали.
- А откуда вы приехали?
- Из Боровичей.
- У вас там, наверное, грибов много?
- Почем знаете? Бывали там?
- Нет, просто. Название такое. Боровичи, боровики, подосиновики...
- Грибов хватает. И ягод много. И лес кругом. Рубят его, правда,
нещадно. Но на наш век хватит.
- А после нас? Хоть потоп?
- Зачем вы так? После нас... может, одумаются люди. Перестанут красоту
нашу на бумагу переводить. Как думаете?
- Не знаю. Бумага ведь тоже нужна.
- Ах да, вы же читатель, - иронически протянула она, - вам-то,
понятно, книжки дороже отца с матерью. А я вот книжки не люблю. Врут они
все. Я кино люблю.
- А разве в кино не врут?
- Врут, но... красиво.
- А давайте сходим в кино? - вдруг предложил Сейран.
Аня искоса поглядела на него.
- Или просто пойдемте погуляем? - настаивал он. - Здесь воздух такой
хороший.
- Спасибо, - сухо ответила она. - Что-то не хочется.
- Вы... из-за этих?.. Что они к вам пристали?
- Не знаю. Я их не звала, - она зябко повела плечами. - Прохладно
здесь чего-то. Я пойду.
- Вы в каком номере живете?
- А вам зачем?
- Так, просто...
- Просто так и кошки не пищат, - веско заметила Аня и выжидающе
взглянула на него. - Пока.
- Пока, - ответил Сейран, повернулся и пошел вверх по лестнице на свой
этаж.
Войдя в комнату, он с размаху, не раздеваясь, бросился на кровать и
уткнулся лицом в подушку. Тело и душа его были наполнены непонятными,
неведомыми ему доселе чувствами близости, тепла, нежности. Он вновь и вновь
пытался восстановить в памяти Анино лицо, такое чистое и прекрасное,
несмотря на пунцовый след от пощечины, легкую прядку белокурых волос,
выбившуюся из-под серой вязаной шапочки, бархатистый, чуть хрипловатый
голос, ее улыбку и блеск изголуба-серых глаз, крошечную родинку на скуле и
мочки розоватых ушей с крошечными рубиновыми искорками серег; и плакал,
впервые после детского дома, плакал по-настоящему, истово, навзрыд, от
всего сердца.
И длилось это бесконечно долго, пока не взвился он мыслью выше гор и
выше неба, и выше всех необозримых высот, какие только мог себе представить
человеческий разум, и влетел на чудовищной скорости в неистовую мешанину
атомных ядер, которые, в исполинском взрыве пожирая самое себя, рождали
новую звезду. И увидел он, как чертовой каруселью вертится она, расшвыривая
вокруг себя, сгустки плотной, бурлящей плазмы, зачатки своих будущих
планет. И остывали в вечном космическом холоде огненные комья; сочетания
атомных ядер и электронов образовывали все новые и новые элементы,
вырывающиеся из оболочки пра-планет газы образовали атмосферу. И среди луж
кислотных дождей, в парах лавы, соприкоснувшейся с ледниками, в блеске и
грохоте молниевых вспышек видел он, как зарождается Жизнь в виде первичного
сгустка клеток; видел, как повинуясь извечным законам природы, клетки эти
принялись размножаться и воспроизводить себе подобных, проходя одну за
другой миллионнолетние ступени эволюции, яростно борясь за свое
существование, вымирая и уступая место другим, более совершенным формам,
останками своими закладывая основы возникновения существ, наделенных
неукротимой жаждой познания...
И понял он на примере восьми миллиардов лет эволюции, что Жизнь не
только коротка, но и бесконечна, и что вся она заключается в непрестанной
цепи встреч и расставаний, и что бесконечно несчастны в ней лишь существа,
так и не изведавшие счастья Встречи...
По-видимому, ИМ было ведомо чувство одиночества.
Вовка разбудил его среди ночи и уговорил выпить стакан водки, Утром он
уезжал и теперь справлял свой отъезд в чужой компании. Сейран пошел с ним,
втайне надеясь встретить там Аню. Но в комнате оказались незнакомые мужчины
и женщины, все уже изрядно под хмельком. На табуретах лежали остатки
шашлыка и консервов. Женщины тонкими протяжными голосами пели про
"Хазбулата-удалого", "Славное море", "Бродягу", поднатужившись, вспомнили
"Шумел камыш" и разбежались но номерам, когда пришел рассерженный и сонный
дежурный.
И сворачиваясь поудобне под одеялом, Сейран еще раз попросил ИХ помочь
ему. Он мечтал пройти сквозь этажи, подойти к ее постели, провести пальцами
по пшеничным прядям вьющихся волос, прикоснуться к сомкнутым ее векам... Он
долго и занудливо молил ИХ об этом, уговаривал, убеждал. Ведь для НИХ,
силою своей воли перекрывающих времена и пространства, провести его сквозь
несколько этажей было сущим пустяком. Но ОНИ не отзывались.
Может быть, оттого, что ИМ было ведомо чувство меры?..
Танцы в санатории... Зрелище смешное и жалкое.
Как правило, они проходят в небольшом зале для лекций и собраний.
Перед танцами ряды кресел сдвигаются, образуя пятачок, густо набитый толпой
курортников. Женщины, пришедшие пораньше, усаживаются на свободные места,
забрасывая пальто на задние ряды. К восьми вечера зал уже заполнен до
отказа. Негде не только сидеть, но и стоять, и остальные подходящие
поклонники Терпсихоры плотною стеной выстраиваются в дверях, любуясь
зрелищем, оскорбляющим и хороший вкус, и здравый смысл. Топчутся на месте
сотни страдальцев от тридцати и выше, пыхтят, потеют, мало вслушиваясь в
мелодии и ритмы, громыхающие на эстраде. Впрочем, это даже к лучшему. Как
правило, санаторные музыканты уступают даже прославленному крыловскому
"квартету", который обладал хотя бы внутренним музыкальным чутьем,
подсказывающим им, что музыка их "на лад нейдет". Репертуар этих ансамблей
составляют худшие и пошлейшие образчики отечественной и зарубежной эстрады,
аранжированные под самый непритязательный вкус. Порой, исполняя шлягеры
давно минувших дней, выпаливают они в микрофоны наборы англоязычных звуков.
Но гораздо хуже, когда горе-музыканты начинают исполнять песенки на
собственные доморощенные вирши. И какой-нибудь патлатый идол, забившись в
угол, бубнит в микрофон что-то вроде:
А когда на море качка-ачка
Иль бушует ураган,
Приходи ко мне, рыбачка-бачка,
Я любовь тебе отдам...
Сейран был совершенно равнодушен к танцам и музыке. Он воспринимал ее,
как бессмысленный набор случайных звуков. А если откровенно, то вообще не
воспринимал. Да и могли ли сравниться колебания воздуха с могучими
симфониями звездных сфер, с величавым ритмом вращения Галактики, которым он
внимал по ночам?
И могла ли человеческая фантазия изобрести нечто, хоть отдаленно
напоминающее напряженный поток квантов, летящих в Бесконечность,
неистощимый ток нейтрино, мчащихся в Никуда из Ниоткуда, сталкиваясь с
мириадами элементарнейших частиц, каждая из которых сама по себе была целым
миром?..
Он учился понимать и познавать эти неслышимые и непередаваемые ритмы и
созвучия, и наслаждался своей приобщенностью к ним, как к сонму
небожителей.
Воистину, ИМ было ведомо чувство гармонии...
Аню со стайкой подружек он нашел в этом столпотворении, только когда
музыканты, отыграв с полчаса, отложили инструменты и принялись подключать к
усилителям магнитофон. Он включаться не хотел. Динамики гудели и хрипели.
Они встретились глазами и заулыбались. Сейран подошел к ней близко,
очень близко и... ничего не сказал. Она протянула ему руку, и он легонько
сжал ее пальчики в своей большой мозолистой ладони. Она ответила ему легким
пожатием.
Отчаявшись добиться чего-либо от усилителей, музыканты прибавили звук
магнитофона, поставили микрофон поближе к его динамикам, отчего по залу
пронесся резкий оглушающий фон, и понеслись звуки не менее примитивные, чем
ранее, но более грамотно подобранные, поскакала модная в те дни песенка
"Зу-зу", невесть каким ветром занесенная в эту провинцию. Сейран и Аня
переглянулись и пошли танцевать.
Будем снисходительны: их па не отличались грацией и изяществом и не
выходили за рамки общепринятого уровня. Глядя на их телодвижения,
поморщился бы австралийский абориген, содрогнулся бы Джон Траволта и
перевернулся бы в своем гробу Мариус Петипа. Но нашим танцорам не было
никакого дела до авторитетов. Они прилежно топали ногами и помахивали
руками, во все глаза глядя друг на друга. И взгляд его был полон любви и
нежности, а ее - теплоты и одобрения. Они нравились друг другу.
Он был в коричневом кримпленовом пиджаке, в синих вельветовых брюках.
Шею его стягивал широкий галстук всех цветов радуги с большим узлом. Она
была одета в серое, с громадными зелеными цветами платье, в своей
неизменной вязаной шапочке и туфельках на маленьком каблучке. Они очень
подходили друг другу. И, очевидно, это понимали.
Неожиданно Аня прекратила танцевать и беспомощно оглянулась. Их
окружила компания вчерашних парней. Все они щеголяли дорогими кожаными
куртками, джинсами, лаковыми остроносыми туфлями и плясали, изощряясь в
обезьяньих ужимках. Один из них будто крестил другого, другой - трясся, как
припадочный, третий - безостановочно вертел головой, обхватив ее руками,
четвертый - удивительно точно подражал марионетке, корчащейся в пальцах
пьяного кукольника.
Вот, один из них, тот самый, златозубый, который вчера бил Аню, сделал
шаг вперед и с силой ударил ее по заду. Она повернулась, но другой повторил
шлепок. Она попыталась вырваться из круга, но ее втолкнули обратно. Сейран
рванулся к обидчику и двинул его кулаком по скуле, но ему подставили ножку,
и он повалился на пол, увлекая за собой кого-то из компании. И тогда они
стали бить его ногами. Но женщины подняли визг. Сквозь толпу протиснулся
высокий, с длинным горбатым носом милиционер, поднял и повел с собой
Сейрана. Его противники мгновенно растаяли в толпе.
Время близилось к полуночи.
- Живо! Живо! - прикрикивал, подталкивая его, лейтенант. Одной рукой
он вывернул его левую руку, а другой крепко сжал пояс за спиной.
- Да отпустите вы меня! - возмущался Сейран. Ему было стыдно ловить на
себе любопытные взоры прохожих. Недавно кончилось кино, на улицах было
много отдыхающих, расходившихся по корпусам или совершающих променаж перед
сном.
- Живо!
Лейтенант подвел его к зданию, терявшемуся в тени деревьев, отпер
дверь и втолкнул Сейрана в помещение, где горел яркий свет. В небольшой
комнатке стоял стол и два стула. Лейтенант велел сесть, уселся сам, достал
чистый лист бумаги и принялся писать. Задал стандартные вопросы: имя,
фамилия, год рождения, где и кем работает, семейное положение. Потом
отложил ручку и спросил:
- Ты сколько выпил?
- Ничего я не пил, - буркнул Сейран.
- Как не пил? - удивился тот. - А зачем к людям приставал? Танцевать
мешал? Дрался?
Дверь тихо скрипнула. Сейран оглянулся. В комнату вошел златозубый и
его дружки.
- Не дрался я! - воскликнул Сейран. - Это вот они! Вы спросите, зачем
они к девушке приставали?
- Врет он все, Вахид!
- Ти-хо, Рафик! - рявкнул лейтенант, стукнув кулаком по столу. -
Видишь, парень не в себе. Его после выпивки на подвиги тянет. Позавчера он
тоже выпил, напал на женщину, отнял у нее деньги, часы, кольцо с
камушком...
- Я ничего не...
- Молчать! - оборвал его Вахид. - Все из карманов - на стол! Деньги,
вещи, документы, оружие...
- Нет у меня никакого оружия...
Несколько рук немедленно обшарили его, и вскоре на столе выросла
горстка мелочи, охапка бумажных денег, записная книжка, ключи. Негромко
звякнуло колечко с камушком.
- Опять за старое принялся, идиот?! - воскликнул Вахид, с ненавистью
глядя на Рафика.
- Замяли! - бросил тот. - Кольцо его, у него и спрашивай. Он
сознается. Он тебе в чем хочешь сознается, он же у нас умный парень, верно?
- засмеялся он, похлопав Сейрана по плечу. Тот брезгливо сбросил руку,
- Твое кольцо? - спросил лейтенант.
"Зачем вы это делаете?" - мысленно спросил Сейран.
И Вахид принял мыслеграмму. Вначале взгляд его преисполнился
изумления, затем - ненависти.
"Затем, что ты идиот! рохля! недотепа! лопух! - билось в его мозгу. -
Затем, что не надо было тебе соваться в чужую игру! А теперь ты сел и сел
крепко, фрайер!"
Затем Вахид отвел его в камеру, расположенную чуть подальше, по
коридору. Сейран прижался к стене и стиснул зубы. В сознании его тревожно
мерцали зеленоватые пятна. Они скакали, будоража его немыми вопросами, но
он ничего не мог ответить или объяснить ИМ. Разве что посетовать на
извечную людскую несправедливость...
Скрипнула дверь. Кто-то беззвучно подошел и тронул его за плечо. Он
обернулся. Во тьме сверкнули фарфоровые белки глаз и полоска золотых зубов.
- Ну что, братуха, - негромко осведомился Ра-фик. - Не мало тебе? Еще
добавить?
Они... Оно... Пресловутое Нечто, подозрительно смахивающее на НИЧТО...
Они внимательно следили за поединком двух особей чуждого им вида, живущих в
чуждом им мире, с чуждыми законами. Однако до некоторой степени Они уже
освоились с этим миром, научились если не понимать его, то хотя бы
принимать таким, каким он был в представлении существа, в нем живущего,
чьими глазами и мыслями Они этот мир воспринимали. Но искомое существо в
этом мире было не одиноко. Его окружали иные существа, подсознание которых
представлялось Им адской мешаниной биоэлектрических импульсов.
Контактировать с ними было просто невозможно, ибо лишь редчайшее природное
сочетание нейтронов и клеток в небольшом участке серого вещества
человеческого мозга позволило Им осуществить контакт.
Они не знали и не могли понять, что именно Их воздействие на мозг было
первопричиной острой боли, терзающей это существо; что крайне важный для
Контакта участок серого вещества отвечал за должное новообразование
кровяных телец, и что неритмичная работа этого участка приводила не только
к болевым ощущениям, но и к отложению минеральных веществ на стенках
кровеносных сосудов, закупорка одного из которых привела бы это существо к
мгновенной гибели...
Однако, совершенно неожиданно для себя, Они вдруг ощутили, что при
определенной концентрации усилий, могут проникать в тот же участок мозга и
иных живых существ, пресмыкающихся, земноводных, млекопитающих... В
частности, двуногих прямоходящих...
- Что ты от нее хочешь? - прошептал Сейран. - Оставь ее в покое! Она
ненавидит тебя!
- А разве мне нужна ее любовь? - усмехнулся Рафик. - У меня навалом
таких девок. И помоложе, и покрасивее. В этом городе я выбираю.
- Не выбираешь, а подбираешь. Людскую шваль, ошметки. А она не такая.
Она не унизится перед тобою ради денег, тряпок и кабака, и ты это знаешь и
оттого бесишься! - воскликнул Сейран и рассмеялся. - Ведь не она тебе
нужна, а ее растоптанная гордость! Ведь ты не на тело ее, а на душу
покусился, дьявол! Нет, не дьявол, а жалкий, ничтожный бесенок!.. - кричал
он, не чувствуя града обрушившихся на него ударов. Он стонал, выдавливая
смех из раскровяненного рта, не чувствуя яростных ударов каблуками, ибо в
нем нарастала иная боль. Она росла и ширилась, кусала его изнутри,
впивалась в сердце и легкие острыми клыками, вылетала с надрывным кашлем
наружу. В голове его будто бил тяжелый молот, в мозгу кипело зеленое
марево, руки одеревенели...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг