хорошо".
- Чур, я сплю с дядькой Данилой! - В комнату влетела Бустя и с лету
завалилась на край сундука, поспешно расстегивая на груди пуговки нового,
подаренного Посухом сарафана. - Милый братец, я буду охранять тебя всю
ночь! Я не буду спать ни капельки! Хочешь, постелю себе рядом на полу? Или
сяду в изголовье и расчешу тебе волосы во сне? - Стройная фигурка Руты тут
же возникла на пороге опочивальни - молочно-белое личико отмыто от
болотного камуфляжа, пламенные волосы мягкими волнами распущены по плечам,
серые глаза и острые зубки весело поблескивают в улыбке - а тесная ночная
сорочка едва доходит до колен, едва удерживает в расшитом вороте высокую
грудь: горячие точки сосков с невинной откровенностью торчат и просвечивают
сквозь ткань!
- Потап!!! - Данька заревел и с выпученными глазами бросился вон из
спальни, кубарем скатился по лестнице в нижний этаж терема. - Потапушка,
ступай наверх ночевать с девками! Запри изнутри дверь и не выпускай - это
приказ!
Потап проворно бросился исполнять указание. В изнеможении, Данила
повалился на лавку рядом с дедушкой Посухом - но тут же подскочил, как
ужаленный: на широкой скамье у самой стены, сонно разметавшись в облаке
собственных волос, лежала совершенно незнакомая и совершено обнаженная
девушка! Закинув голову и обводя бледным языком пересохшие губы, она часто и
шумно дышала, изредка постанывая - а старый плешивый Посух, присев рядышком
на край ложа, занимался тем, что тискал в морщинистых пальцах ее крупную
грудь, матово блестевшую от пота!
Данила не сразу смог выдохнуть спершийся в груди воздух. Зато
почувствовал, что волосы на голове тихо приподнимаются, а щеки начинают
зудеть от жара. "Так сходят с ума", - осознал он, тихо и все ниже оползая
спиной по стене.
- Добрый медок, калиновый! От простуды и белокровия, от огневицы да
трясовицы первое средство! - пояснило улыбающееся лицо Посуха. Дедушка еще
раз обмакнул пальцы щепоткою в небольшой глиняный горшочек и принялся
втирать снадобье в горячую, трепещущую в лихорадке грудь хозяйской дочери.
Ее рябая мать - Данила только теперь заметил замершую фигуру старухи у окна
напротив - наблюдала за происходящим с видимым одобрением: видимо, успела
прикинуть в уме, сколько мер драгоценного калинового меда заезжий плешивый
лекарь уже потратил на ее несчастную дочь. "Век, и век, и лев камбек... Воды
мне, мертвой воды!" - простонала в бреду больная и, глубоко вздохнув,
затихла.
- Ну вот и славненько! - Дед Посух вытер руки рушником и тщательно
завязал им горлышко медового горшочка. Добавил с улыбкой, обернув
седобородое лицо к старой хозяйке: - Теперича доченька ваша уснет, а
наутречко скочит с лавочки здоровее прежнего. Так и запрыгает по горнице,
песенки запоет! А нам теперь... почивати пора. Доброй ночи, славная
хозяюшка...
Старуха нервно поклонилась, пробормотала что-то неразборчивое во славу
Мокоши и исчезла, плотно притворив за собой дверь.
- Значит, ты ее сейчас... лечил? - спросил Данила после некоторой
паузы и вытер лоб рукавом рубахи.
- Э нет... какое же это лечение? Так, видимость одна, обман! Народ у
нас пока еще дикий, окромя снадобий целебных, ни во что и верить не
желают... А настоящее-то лечение только сейчас начинается. - Он мельком
оглянулся на дверь и достал из-за пазухи знакомый Даньке образок. Размотал
мягкие тряпицы, поставил у изголовья спящей девушки и - затих, опустив
бородатый подбородок на грудь.
- Остави, изыди, згинь... Заступи, помилуй, сохрани... - различил
Данила обрывки невнятного бормотания. Он хотел спросить еще о чем-то, но
понял: дед Посух теперь занят. Тихо поднялся и, мягко ступая босиком по
половицам, вышел вон на лестницы. Сверху, из-за запертой двери опочивальни,
сквозь густой храп Потапушки донеслось звонкое чириканье детских голосов -
Бустя и Рута хихикали о чем-то девичьем. Данька ударил плечом входную дверь
- зевая и пошатываясь на ходу, пересек неопрятный темный дворик, добрел до
торчащей под забором телеги. Залез на кучу сена, подминая под голову
какое-то дорожное барахло, теплое и шерстяное. Уже засыпая - по ряду
вторичных признаков - понял, что спит головой на мягком и обширном брюхе
развалившегося здесь же дядьки Сильвестра, который также предпочел почивать
на свежем воздухе.
"Эка невидаль... я вон с медведем завсегда сплю... от него жар ровно от
печки, и мохнат изрядно... самое первое дело с медведем", - отдаленным эхом
прозвучала в отяжелевшей голове старая Михайлина шутка, и Данила заснул.
Снилось ему разное - и сквозь дремоту в нежную ткань сновидений то и дело
грубым контрапунктом вторгался низкий рокочущий звук у самого уха - у
дядьки Сильвестра урчало в животе.
XX
За окнами чьи-то шаги - надо зажечь свечу.
Может быть, это враги? Полно, я не шучу...
Надо пойти за дверь - проверить свои посты:
Может быть, это зверь. А может быть, это ты.
"Чиж и СВЗ"
После серии гулких ударов ворота растворились, и на двор вошли,
разгребая коленями стелившийся по земле утренний туман, два незнакомых воина
в гремевших жестью доспехах. Они громко смеялись, перекликались на
незнакомом мягкозвучном наречии и вели в поводу огромных лошадей - тоже
облаченных в панцири, в игольчатые нагрудники и пышные перья. Доспехи, и
голоса, и перья - все это уже не снилось Даниле. Отнюдь нет - он тихо
лежал на боку, утопая в мохнатой медвежьей туше, и широко раскрытыми глазами
наблюдал за происходящим.
Кое-что в незнакомых дружинниках даже понравилось Даньке: в частности,
музыкальная южная речь, похожая на смех морской волны, - а также хитроумные
изображения на овальных щитах: равносторонние четырехугольные кресты,
затейливо перевитые растительным узором, в глубинных изгибах которого
неожиданно сквозили спрятавшиеся львы. Однако... гораздо более не
понравилось Даньке другое обстоятельство: оба иноземца были совершенно и
безрассудно пьяны - держались на ногах порой лишь потому, что опирались на
своих лошадей. Один из них нес под мышкой собственный шлем, в котором
плескались остатки темного вина, вслед за другим волочились по земле на
ослабевшей перевязи пустые ножны - бросив коней у распахнутых ворот,
незнакомцы с радостными воплями устремились к крыльцу. Штурмовать его
удалось далеко не сразу - по счастью, перепуганная рябая хозяйка выбежала
на порог, охнула и уронила свечку - мигом все сообразила и поспешила
навстречу вынужденным постояльцам. Данька прислушался - кажется, у соседей
тоже горланили и шумели иноземцы. "Уж не оккупанты ли?" - мелькнула глупая
мысль. Окончательно проснувшись, Данька спрыгнул с телеги и пробежал,
пригибаясь в тумане к коновязи - похлопал Волчика по загривку, нащупал у
седла рукоять боевого цепа... нет, не годится - в комнатах не развернешься.
Подскочил к рыжему мерину Руты, выдернул из седельных ножен нагой и холодный
меч - длинный с закругленным концом клинок молочно затуманился в первых
лучах рассвета.
Должно быть, он слишком долго провозился подле лошадей - успел сделать
всего несколько шагов, приближаясь к терему, когда внутри - истошно и жутко
завизжала женщина! Данила замер всего на осколок мига: гулкий взрыв
мужеского хохота донесся из дому, и сразу вослед - опять пронзительный
крик, унизительно животный и краткий - будто прерванный ударом потной
рукавицы! "Кто? Бустя?!" - Данька задохнулся, прыгнул на крыльцо - коряво,
по-обезьяньи взлетел по крутым ступеням...
- И-и-и-иии!!! И-и-и-ииии!!! - Что-то визжащее и жесткое темным
комком вылетело из дверей ему навстречу, оглушило свистом, локтями ударилось
в грудь и отскочило - отпихнув воющую старуху, Данька вырвал входную дверь
на себя и, на лету косым всплеском стали выскваживая наперед длинный клинок,
напролом ударился в полутемные сени.
- И-и-и-иии! Ай-ай-ай, горюшко, люди добрыя-а! Ай ведь замучат
деточку!!! - заверещала за спиной рябая хозяйка, но в краткий перерыв визга
Данька услышал - рядом, в соседней комнате угрожающе заурчал медведь и тут
же скользко звякнуло сталью о сталь! Вылетев из-за угла, Данька круто
развернул отяжелевшее в затяжном прыжке тело, с размаху врезался в дверь -
и, вышибая плечом обломки, влетел в комнату: сразу увидел: слева - бурая
туша Потапа на лестнице, справа - белесым пятном мечется полусонный
Посух... А впереди - на широкой лавке, захлебываясь в стальных объятиях и
судорожно суча коленками, под тяжестью пьяного и уже разъяренного иноземца
- раздавленным красноватым пятном возится еще теплое ото сна тело больной
хозяйской дочки...
Данька увидел только, что зубами девушка вцепилась и кусает скользкий
край железной рукавицы, сдавившей ее посеревшее лицо с огромными от ужаса
глазами. А потом - как-то сразу и отчетливо - он увидел, как шея пониже
кудрявого затылка иноземца-насильника потемнела и за шиворот плеснуло
красным... Данька вспомнил про свой меч и посмотрел туда, куда уходил после
правильно отработанного удара закругленный конец лезвия - это лезвие тоже
было в красных разводах, словно в узоре из мелких переливчатых струек.
Данила испугался, что, наверное, сразу убил этого незнакомого дружинника -
его подвижное тело в пластинчатой броне обмякло не сразу: наконец, насильник
негромко захрипел и, прогнувшись в спине, упал животом на повлажневшую от
крови и смертного пота постель. "Зачем, зачем насмерть", - ужаснулся Данька
и тут же ощутил, как по щеке словно плеснуло кипятком - ух, это ж стрела!
- прогудела у виска, задев оперением! Обернувшись, Данила увидел второго
иноземца позади себя, увидел арбалет в стальной рукавице - и бурое облако
шерсти, грядущее наперерез новой стреле, уже готовой сорваться со спускового
рычага. Данила даже успел занести свой меч для нового удара снизу - но
слишком поздно: ловко увернувшись от удара медвежьей лапы, мигом
протрезвевший иноземец прыгнул к двери: прогрохотав доспехами по лестнице, с
кратким ругательством бросился прочь со двора.
XXI
Он идет последний круг.
Он по-прежнему мой друг.
Павел Кашин
Осада постоялого двора продолжалась уже более часа: заслышав вопли
перепуганного беглеца, от соседних домов мгновенно набежало с полдюжины
дружинников - как иноземных, так и славянских. Сразу после внезапной стычки
с пьяными воинами Данька приказал срочно уходить, понимая, что с минуты на
минуту пожалуют и другие вооруженные панциреносцы с крестами на щитах.
Однако Посух наотрез отказался оставить истекающего кровью насильника -
сокрушенно покачивая лысой головой, склонился над телом и принялся втирать в
рану целебный мед (признаться, Данила вздохнул с облегчением, узнав, что
все-таки не убил пьяного парня: меч не достал до позвоночника, лишь рассек
мышцы вверху спины и плашмя ударил по затылку... слава Богу!). Дядьку
Сильвестра оказалось совсем не просто разбудить; косолапый Потап никак не
мог успокоить свое чуткое ко всякой неправде сердце - метался, глухо рыча,
из угла в угол. А Бустя, вместо того чтобы спешно собирать вещи в дорогу,
бросилась утешать онемевшую и мокрую от страха хозяйскую дочку. Таким
образом, когда первая стрела осаждающих разбила косящатое окошко в горнице,
рядом с Данилой оказалась лишь облаченная в тонкую кольчугу Рута с небольшим
арбалетом в руке. Арбалет, оброненный бежавшим иноземцем, был похож на
игрушку - легкий, изящный и даже с самоцветными вкраплениями по костяной
рукояти: Рута открыто любовалась трофеем.
- Четыре дружинника за забором да один у ворот! Еще трое приближаются
от крепости по дороге! - весело доложила она, блестя посиневшими от
воинского задора глазами. - Пусть только попробуют напасть - мы им
покажем, правда?
Оправив подол тонкой кольчуги, она подскочила к подоконнику и принялась
деловито раскладывать на нем какие-то тряпичные мешочки с мягкой пылью
внутри.
- Это пыльца ржавого гриба - я украла совсем немножко у Белой Палицы.
Застилает вражий глаз и отворачивает стрелы. Они не смогут стрелять, ха-ха!
- рассмеялась она и вдруг, зажмурившись, с размаху хлопнула первым мешочком
об пол - тот с треском разорвался черно-зеленым облаком густого дыма,
мгновенно распространившегося по комнате, - в носу защекотало от
сладковатой болотной вони. Рута улыбнулась оторопевшему Даниле и подлетела к
нему, протягивая что-то на розовой ладошке:
- Держи, это лепешка с дурманом. Съешь. Данька пожал плечами и откусил
половину - в голове зазвенело, забулькало: он сморщился и дважды чихнул.
Странное дело: глаза сразу заныли и начали слезиться от дневного света -
зато гнилой болотный дым, пухлыми клочьями расползавшийся по дому, стал как
будто прозрачнее и совсем перестал беспокоить своим отвратительным запахом.
- У них уж точно нет при себе пирожка с дурманом! Ха-ха! А у нас есть,
и целых четыре! Нам теперь никакой дым нипочем! - смачно хрустя лепешкой,
сказала Рута. Приблизила ладонь ко рту и разом слизала крошки маленьким алым
языком. - Побегу наверх дедушку Посуха угощу и остальных!
Данька поморгал осоловевшими глазами и подошел к окну. Он уже успел
облачиться в свою толстую кольчугу и сунуть под мышку боевой цеп. Пониже
натянув на лицо край кольчужного капюшона (шлема не было), он сквозь
стальное кружево колец глянул туда, где в кустах под забором ползали светлые
пятна дружинников. Вскоре он заметил главаря: высокая темная фигура
появилась в конце узкой улочки - привязав лошадь к дереву, человек зашагал,
чуть прихрамывая; к забору. Это и верно был военачальник - гордо задрав
голову, махнул рукой - и пятна в кустах разом пришли в движение,
зашевелились...
- Идут, они вдут на приступ! - заорал Данька, сбегая по лестнице в
нижний этаж: здесь Рута, прильнув к подоконнику, уже выставила в окно
арбалетное жало, а злобные медведи, глотая слюну, замерли по обе стороны
входной двери...
"Проклятие, их слишком много!" - сплюнул Данька, увидев, как поперек
двора летит, стремительно приближаясь, россыпь коренастых фигурок -
короткие секиры, кривые ножи в кулаках... "Добегут до дома - конец. Надо
остановить", - пронеслось в голове, и Данила сорвал с правой руки рукавицу.
Повернул перстень на пальце и стиснул кулак.
Ах, как сладко загудело в руке, как разом грозно загрохотало на
чердаке, где ждала своего страшного часа железная птица! Данька не видел ее,
он управлял своей черной ракетой почти вслепую - только чувствовал, как в
ладонь передается по невидимой струе толчок за толчком - от удара крыльями
в ставни чердачного окна, в хрупкие трескучие деревья, попавшиеся на пути...
Он слышал, как снаружи по жесткой дуге над садом пронеслось с ревом и
скрежетом его любимое крылатое чудовище - выглянув в окно, увидел, как
заметались в ужасе светлые пятна, не пробежав и полпути: покатились обратно
в кусты, барахтаясь под сетью срезанных ветвей! Что за гордая фигура одиноко
чернеет у забора - не хочет пригнуться к земле, поклониться господствующему
в воздухе грохоту стали? Ах, это господин военачальник - скрестил ручки на
груди и гневно кричит чего-то вослед паникующим подчиненным... "Сейчас мы
проверим, насколько ты смел..." - пробормотал Данила и с усилием двинул
руку со сжатым кулаком вбок и вниз, прижимая к земле бешеную черную точку,
направляя ее на цель...
"Ну... кланяйся, падай оземь, жалкая тварь!" - скрипнул зубами Данька,
наблюдая, как крылатый снаряд, вырвавшись на атакующую прямую, страшно
ускоряется и с визгом, с безумной скоростью пересекает двор. А черная
фигурка словно замерзла у покосившейся ограды - что он, не видит? Еще
секунда - уже распахнулись крылья, молнией блеснули острые перья...
Господи, еще миг - нет, он стоит! Безумец! Данька содрогнулся и разжал
слипшиеся пальцы, болезненно дернув рукой... Проклятие... он не хотел
убивать военачальника, только напугать его! Что за наважденье...
Он снова выглянул в окно - железного ворона уже не видно, только
медленно кружится в воздухе облако срезанной с лету травы. Эй, дружок, ты
где? Данила снова сжал кулак - но нет, нет уже привычного ответного удара в
ладонь, нет приятного зуда в пальцах: словно сорвался с лески тяжелый
зверь... И враг снова пошел в атаку, опять закопошились в траве белые
сорочки, засверкали солнечные иглы на доспехах - а все потому, что худая
фигура военачальника перестала быть неподвижной: медленно и чуть
прихрамывая, она теперь приближается к осажденному дому!
Жах! - жесткой стрелой ударило в резной наличник над головой, и тут же
певуче ответил арбалет Руты: ахнул и покатился вбок бородатый дружинник,
притаившийся с луком за углом дровяного сарая. Молодец сестричка! - крикнул
Данька и, нахмурившись, вытянул из ножен бесконечное лезвие меча: не
вороном, так лезвием достану... Подходи по одному.
Он ждал недолго - вертким зверьком метнулось что-то в сенях,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг