покрасить забор и е) поклеить обои в прихожей. Наконец, когда говорить стало
уже не о чем, я сделал самоуверенное лицо, бодро подошел к лошади, взялся за
луку - и тут мои конечности сами собой пришли в движение, и я очнулся в
седле.
В голове зазвенели веселые зуммеры, и я осознал, что почему-то умею
кататься верхом. Наверное, в прошлой жизни я был Чапаевым (не таким, как у
литератора Пелевина, а настоящим кавалеристом) - иного объяснения своим
феноменальным способностям не нахожу. Мерин, еще не признавши во мне
генетического наездника, стал неловко двигать задом, слегка забрасывая его в
воздух. Я обиделся и вставил ему пятками в пах. Почувствовав себя униженным
и оскорбленным, зверь заржал, выкрикивая какой-то тезис в защиту дикой
природы, и шутя прислонил меня к стенке сарая. Ощутив боль в отбитом колене,
я сказал себе, что я фашист и вообще царь природы. Не прошло и половины
всемирной истории, как мятежное млекопитающее было подавлено - перемахнув
через полуразрушенную Гнеданом изгородь, я дал гари [
38 за черту города. Скакать было в оттяжку: мой
мерин, видимо, решил, что его астральное имя - Харли Дэвидсон. Он
живо оставил позади деревенских шавок, пытавшихся осуществлять
преследование, и мы стремительно углубились в какой-то лес. Вокруг
засвистели деревья, и меня ужаснуло мыслью, что я - нерусский. И ничего не
могу с собой поделать. Ну не люблю я быстрой езды. Пытаясь разъяснить эту
мысль своему зарвавшемуся Харли, я стал искать пяткой тормозную педаль. Но
рыжий монстр был какой-то новой моделью - вместо того, чтобы тормозить, он
переходил на повышенную передачу. Я пронесся мимо "mlina" как чумовой рокер,
вздымая пыль и срывая с деревьев листья. Скоро я уже втянулся в темп скачки
и понял, что, оказывается, всю жизнь мечтал быть казаком. Простым русским
парнем в лампасах. Рука просилась рубить головы комиссарам и защищать Царя и
Отечество. Гены бородатых предков, покорителей Сибирских ханств, запрыгали в
крови, и я сказал себе, что рожден гусаром.
Наконец, рыжий Харли сбавил скорость, приближаясь, должно быть, к посту
ГАИ. И точно, прямо на нашем пути стоял гаишник, перегородив тропинку тучным
корпусом. Он имел в качестве одежды мешковатую T-shirt [
39 серого цвета, а в руке держал что-то вроде
средневекового копья. На голове поблескивал шлем, наводнивший мое сознание
фаллическими ассоциациями. Я полез было в карман за правами и техпаспортом,
но мужик неверно интерпретировал этот жест и решил поиграть мышцами.
Шарахнувшись в сторону, он выставил вперед острие копья и, наверное,
повредил бы мне кожу, не вступи я в разговор вовремя.
- А-а-а! - заорал я, ловко низвергаясь с лошади. - Дядя, прости
сорванца! Не убивай. А не то я тебе еще пригожусь. "Дядя" убрал копье и
стащил с головы шлем.
- Здорово, Мстислав, - сказал он, отдуваясь. - Ты почто коня
сгоняешь тако? Не признал тя, не гневай средца своего.
- Вот я тебе вгоню промеж глаз - сразу признаешь, - пообещал я,
сообразив, что мужик свой и бить не будет. - Ты чего на людей как на
амбразуру? Вот князю скажу, он тебя уволит. Взяли моду с заточками ходить.
Дядя был толстый, но удивительно энергичный. На его красном фэйсе
читался холодный профессионализм сотрудника органов. Схватив Харли под
уздцы, он жестом пригласил меня углубиться в заросли крапивы. Я вежливо
пропустил его вперед: прокладывать дорогу.
- Оттекает князь наш, уж и на ноги не вздается, - продолжал мужик по
ходу дела. - Лежит себе и тихо молвит речи неведомы. Безумен стал, но
личины людския признает. Тебя поминал увечера...
- По матери?
- Ан нет, по батьке. Отец твой. Лык Клыкодер, зело добрый ему
дружинушка бывал. На пирах с богатыми да храбрыми купно сеживал. А
потомствием, мол, не успел: ибо лук [40
возрос аки тать нощной, купчинку бьет по шумным драгам да по
течениям...
Я понял, что на меня наехали.
- Ладно, - говорю, - у каждого свой хлеб. Твое дело легавое, а мы -
птицы вольные, санитары леса.
Впереди самостоятельно наметилась небольшая полянка. Признаюсь, что
ожидал увидеть по меньшей мере скромный такой замок в духе Уолта Диснея - с
башнями и тупыми охранниками возле бюро пропусков. Реальность оказалась
прозаичнее. Сбоку коптился костерок, а напротив, под старым дубом, темнела
хижина размером с деревенский сортир для двоих. Толстый мужик подтолкнул
меня к порогу. Рука дернулась поправить тугой узел галстука - не нащупав
его, остановилась на полпути - стиснув зубы и краснея, я просочился в
кабинет шефа.
Внутри было душновато - кондиционер, по обыкновению, не работает,
подумал я и сглотнул. Судя по мраку, босс приказал выключить свет и теперь
работал с документами [41. Пылинки нервно
прыгали в солнечных полосках, пробрызгивавших сквозь дырки в крыше.
Тихо как в гробу. Похоже, старый хрен уже отключился, подумал я, и душа
моя осеклась в пятках: прямо по курсу лежал старикашка. То, что я принял
поначалу за изголовье кровати, оказалось огромным жестким плечом - еще
выше, под самым потолком оформились очертания косматой головы... Этому
человеку было тесно в хижине - упираясь затылком в потолок, он полулежал,
согнув ноги в коленях и перекрестив на груди длинные костлявые руки. Я
понял, что в молодости князю Всеволоду было несложно наводить шорох на
соседей: его тело и теперь насчитывало метра три в длину. Старик был
определенно крутой и симпатичный моему холопскому сердцу. Уважительно
покосившись на мрачные хваталки, увесисто покоившиеся на груди поверх
спутанной бороды, я деликатно кашлянул и доложил, что рядовой Лыков по их
приказанию прибыл.
Старик тяжело качнул в мою сторону львиной головой и пошевелился.
Огромный локоть, упиравшийся в стену, опустился с кровати вниз и коснулся
пола. Хрустнули суставы - и до меня долетел шепот:
- Верно ли... даждь иде?..
Князь спрашивал про дождь. Я промолчал и вместо ответа почему то...
даже странно писать это... опустился перед ложем на колени.
- Чую, даждется вам к ночи... То-то ужин сытный будет оратаю - всякий
день семенит с неба... Уродит земля-то...
Старик говорил тяжело, но - как-то весело. И вдруг - веские и
холодные, будто каменные, пальцы легли мне на плечо.
- Дождал-таки тебя, Мстиславко.
Подумалось, что если сейчас сдавит пальцы, то сломает мне шею. Но рука
была покойная, безвольная - только долгая и тяжелая, как бремя. Странно: я
вдруг почувствовал, что мог бы всю свою жизнь простоять вот так, на коленях,
перед ним, и чтобы спрашивал меня про дождь, и чтоб рука...
- Воля мне отведать про твое отбытие лесное. - Показалось, что он
улыбнулся голосом. - Добрая воля, да не успеть уже. Стариковы речи пуще
золота мерены... Ну, ведай ты княжье слово законное. Закон после меня таков:
детей трое, два наследника и княжна. Сыновей звать Зверко и Поток, а дочь...
Рута. Сыщи их опоследу смерти моей.
О Господи, да как же-я ведь никогда не смогу...
- Найдешь. Вот... опоясти [42 клок...
Распусти уз... ну, поспешай! - Он слегка сдавил плечо, и я, охватив
обеими руками холодное княжье запястье, нащупал что-то вроде плотного
матерчатого ремешка. Рванул тесемку, и полоска ткани медленно, с треском
сползла в мою ладонь. Почему-то теплая и шершавая - должно быть, вышивка.
- Двадесет лет тому было, воевал я князя престольского Ярополка.
Несправно воевал, допустил вражину до самого града моего великого, до
Властова... Умыслил я осаду принимать в крепости... И перед боем... справил
Ярополка, дабы жен и молодь всю нашу из крепости отпустить. Протягти их
крозь станы вражьи прочь... Бабы и детишки-то... безвинные все.
Тяжко говорит, а все пытается улыбнуться, чтобы вспоминать легче и
чтобы слезы не мешали.
- Ну, Ярополк это дело... сдобрил. Едино, рек, потомствие Всеволодово
не выпускать, а быть княжьим детям мертвыми. Сыновам-то моим и
Руте-младенице... Дабы, вестимо, семени-полымени моего не принялось боле на
земли.
Больно плечу. Вцепился и давит князь.
- Тако-о вот... Ну, я отцу твоему. Лыку Клыкодеру, потайно повелел
отлуков моих малолетних в рваное рублие облачити и лички им грязию
измозгати... Послед того власы изорвати и на шкуре сцепины понаделати
конским гребнем... Загнали их в толпу холопьих детей - и ты, Мстиславушко
Лыков сын, тамо же был, со паробками-полетками. Вывели всю эву мелочь из
гостинца крозь задние врата... Престольцы каждого оглянули-ощупали, но миром
пустили всех. Знать, не признали моих-то... С тех пор не видал я деток...
Сбился или задумался? Молчит... Я невольно пошевелил плечом, и рука
князя стала тихо сползать, цепляя пальцами, к полу! Все - и голос падает
неумолимо, и слова уже скорее дыхание, а не речь...
- Опоясть я свою... няньке отдал, дабы... помету сделати. Разрезали
пояс на три клока... повязали им княжих деток, для заметки. Сыщи теперь -
суть ли живы? По вышивке ищи... Когда найдешь - скажи им... княжеская у них
кровь. Пусть ведают отца своего волю.
Я ухватился за отвердевающую руку. Что мне теперь делать? Как различить
законные слова в потоке бреда?
- Все... Свещу, свешу держи - зажги ее, пожалуй меня... Како догорит,
поджигайте хатку... Людям скажи, Всеволод-князь по Стожарову закону помер,
сожгли его. Спе-ши-и, Мстиславко... Тебе теперь тожде немного сроку...
Спеши.
И верно, в правой руке, что тягостно покоится на плоском животе поверх
бороды, - незажженная свеча. Поджечь! - и руки стали натыкаться в темноте
на стены, на потолок. Спешить! - яркий дневной свет ударил в лицо, я уже на
улице - тут свежо, а я как из бани - мокрый: от жары ли, от ужаса? Сбоку
выскакивает толстый дружинник с вопросительным лицом - мимо, к костру!
Обжигая пальцы, зажигаю лучинку - по холодной траве босыми ногами, и опять
хижина...
А князь уж не дышит ли? То ли шепот, то ли это я сам... Спешу - и не
найду фитиля, но воздух над свещью сам вспыхивает готовно: ага, занялось
тихое нежадное пламя, голубое свечение. Я спешу, князь, видишь, спешу.
И на улицу; дверь прихлопнулась. Потный дружинник навалился грудью и
спрашивает... А ну, подвинься! Все, кончилась рельса. Мертвые с косами
стоят, понял? Отстань, говорю, no comments! [
43
Сколько той свече гореть - пять минут, десять? Вон и костер - из него
головню взять, хижину поджечь. Зачем же поджигать? Ведь князь-то со свечой,
значит, верующий... Или - чтоб народу понятнее: они ведь язычники, у них
трупосожжение. При пожаре звонить ноль-один. Один-ноль в пользу девочек:
князь умирает, и я теперь без хозяина. Только поручение осталось - княжьих
наследников отыскать! Вот она, в руке, тряпочка - драгоценная частица
княжьего пояса, вышивка вручную, изображены пляшущие головастики с женскими
грудями. Нет, я б за такую вещь удавился, честное слово. А князь ее какой-то
няньке отдал, чтоб разрезала на составляющие. Дети княжеские: два пацана и
дочка... Итого три лоскута, каждому ребенку по отличительному знаку. А
детки-то небось по миру разлетелись, ищи их теперь! Братцы, и за что ж мне
такая общественная нагрузка!.. Что-то руки трясутся. Если хозяйские отпрыски
живы и здравствуют, то им повезло. У каждого из них будет по куску тесемки.
У каждого - талисман на память о папаше-неудачнике... Кусок тесемки - вот
и все наследство, землю-то у них Ярополк Престольский отобрал. Эх, морду бы
ему настучать! Властов разорил! Детей княжьих выпускать не хотел - чтобы
семени-полымени не осталось... Что свеча? Еще горит, верно. Кто-то сообщает
моему плечу низкочастотные модуляции - это толстый дружинник; сдувает с
усов капли пота и говорит, чтоб я не плакал. Ничуть не бывало: просто я жду,
пока свеча там... уже пора, наверное.
- Ступай-ка, отец, зацени противопожарную обстановку в помещении -
нет ли открытого пламени, - наконец сказал я мужику и отвел от лица волосы.
Тот отбросил копье, шагнул, сутулясь, к лачуге и, рывком распахнув дверь,
погрузил голову внутрь. Выдернул быстро и сказал почти поспешно:
- Темень в хатке-то...
- Свечка погасла?
- Зримо.
- Тогда поджигай, - сказал я и бросил махмудке зажигалку.
Глава вторая.
О том, как был найден розовый пояс,
как в средиземье сгустилась тьма,
как силы зла перешли в наступление,
и о том, как вы умудрились дочитать
эту фразу до конца
Народ, который не парится в банях, не может создать
империю.
А. Миронов.
"Древнерусская игра"
Избушка сгорела моментально. Тряхнув головой, я
вернулся к жизни. Взгляд попал на гипертрофического дружинника с копьем -
его звали ласкательным именем Гай. Я представился Мстиславом Лыковичем и
попросил обращаться к себе просто и по-демократически: патрон.
- Патрон, - сказал Гай, когда я приблизился к моему Харли, собираясь
обратно в Стожарову Хату. - Чуешь ли гуляние лесное? Эво Травко шоршит - с
рыбицею врачается. Погоди его - расповедай нам, како с князем слово было.
Травко вышел из лесу молодчиком плоского и коренастого вида. Он был
украшен крупными голубыми глазами юного пионера, широким рябым лицом
уличного бандита и прической под gor shock. В плечах пионер раздался так,
что напоминал уже белорусского партизана. На поясе парниши болтался широкий
заржавленный меч, а рядом подрагивала на веревке огромная скользкая рыбина.
Она, видимо, с большим трудом научилась дышать и теперь радостно и удивленно
вращала глазами, будто спрашивая: "Ой, братки, а что это я тут делаю?"
- Здрав бы ты, Мстя! - невнятно приветствовал партизан, расплываясь в
моем направлении тихой солдатской радостью. - Гли, что я те принес, -
добавил он смущенно, протягивая рыбину, - но тут же увидел избушкино
пепелище и заморгал, бледнея.
- Княжий век уже в законе, - загудел Гай, объясняя обстановку. -
Ушел на згу [44 наш волен, згинул восвояси...
Эву пору и мы, Травень, не холопи, ано люди самовольные.
Кто-то вольный, а у меня, например, княжьи дети на руках, подумал я,
изучая Травеня. Гопник мне понравился: интеллектом не испорчен и умеет
ловить рыбу - такие люди нужны партии. В ходе непродолжительной беседы я
выяснил, что оба головореза - профессиональные дружинники,
биороботы-терминаторы, служившие князю Всеволоду Властовскому и его
бессмертному делу с раннего детства. Не один десяток черепных коробок
сокрушили они, ищучи, как говорится, себе чести, а князю славы. И вот - о
радость! - готовясь к отъезду на небеса, мудрый старик запрограммировал их
на выполнение любых приказов нового хозяина. "Мстиславка за старшого
остается", - сказал князь, засовывая ребятам в мозговой отсек дискету с
измененной программой послушания, - и вот ребята стоят передо мной, все
пуговицы в ряд, играют мышцами на честных лицах и ожидают инструкций. Я
прикинул шансы: кроме вашего покорного холопа, объединенным силам
космического зла противостояли: слепой Лито, рыжий Гнедан, борец сумо по
кличке Гай и люберецкий партизан Травень. Пятеро негодяев, с оружием в руках
отстаивающих дело властовской революции... Звенят цикады, и багровая луна
встает над Флорес-пара-лес-Муэртес, выползая из джунглей, глухо закипающих
тропической ночью... Помнишь, Фернандо, как мы форсировали Рио-Гранде?
Помнишь, камарадо, легкий блеск взлетающих мачете, сахарный хруст автоматных
очередей и сияющий путь смерти, гордый хвост твоей ракеты SA-7, нацеленной
во вражеский вертолет? Ах, амиго, юная черноглазая свобода выросла в хижинах
наших матерей, она уже выучилась петь со своим народом пьяные песни
независимости! Но пасаран, амиго! Венсеремос! Кристина Онассис! Впрочем, я
отвлекся.
Покойный князь был прав насчет погоды. Мелкие осадки снова закапались с
неба, и возвращение в деревню проистекало под теплым дождиком. Так и не
дождавшись автобуса, мы решили пойти пешком. Местность медленно проползала
мимо: рыжий Харли расслабленно плелся сзади, ведомый Гаем под уздцы. Он был
обижен тем, что на него нагрузили личный мусор дружинников - два заляпанных
грязью щита, мешок белья, чьи-то сапоги и небрежно свернутый дорожный
плащ...
В промежутке между бизнесом я расспросил ребят об их детских
впечатлениях. Осаду города Властова отчетливо помнил только Гай: Травень в
те годы еще пешком на горшок ходил. С третьей попытки память Гая прояснилась
настолько, что он вспомнил имя няньки, присматривавшей за ныне искомыми
княжьими детьми. Ударницу педагогического труда звали Матохою (Ma'toha), и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг