я могу заключить, что они - в отличие от славян - язычниками не являются и
едва ли похвалят меня за Мокошину змейку на груди. Если ты грек, то тебе,
скорее всего, совершенно наплевать, Чурила или Мокошь, Стожар или Мстибог
Лыковый. Всех в одну кучу. Всех огнем и мечом... Милые ребята. И каким
мусорным ветром занесло их на наши языческие головы? Сидели бы себе в
Греции, пили "Метаксу" и ругались с турками из-за границы территориальных
вод. Так нет: притащились всей оравой на Русь, да еще княжество выклянчили у
Престольских властей. Теперь повластвуют над нами: благо один только
Брынский лес территориально превосходит Греческую республику в одиннадцать
раз.
- Слышь, браток! Ты не обижайся на меня, - примирительно обратился я
к затихшему попутчику. - Если я чего обидное сказал, ты не злись. Нам
теперь вместе помирать. Мы теперь поневоле союзники. Давай мириться. А кто
прошлое спомянет, тому...
- Тому глаз вон! - с ненавистью сказал эсэсовец и шумно перевернулся
на другой бок.
Шутка удалась. Удивляясь собственной терпимости, я позволил чурильцу
пожить на белом свете еще немного - не стал я убивать его сразу. И
покосился на ближайшего конвоира. Вдруг удастся все-таки завязать знакомство
с этим симпатичным парнем? Подумаешь: косой шрам через пол-лица - не
исключено, что греческим женщинам такие еще как нравятся... К сожалению,
дружинник даже бровью не повел в ответ на мое вежливое обращение. Может
быть, потому, что я обращался по-английски? Они, эти греки, ужасные
националисты. Не любят международного языка. Противятся западной культуре.
- Нет, серьезно, браток, - вновь обратился я к связанному чурильцу.
- Если хочешь знать, у тебя есть известный шанс выжить. Мои
друзья-дружинники следят за нами из ближайшего леса и тайком передвигаются
параллельным курсом, ожидая подходящего случая, чтобы напасть и освободить
меня. Если ты будешь вести себя хорошо, я возьму тебя в свой десяток
барабанщиком. Ты умеешь барабанить?
Эсэсовец кисло хмыкнул.
- И чудесно. Будешь барабанить при всяком удобном случае, - сказал я
и отвернулся. Внезапно греческие дружинники перестали переговариваться и
поспешно завозились в сене, нащупывая позабытые щиты и шлемы. Через секунду
я услышал легкий нарастающий гул, переходящий в дробное перестукивание копыт
по лесной дороге. Грек со шрамом кувыркнулся с телеги на землю, прячась за
колесо и профессиональным жестом выставляя вперед небольшой арбалет,
ощеренный маленькой тяжелой стрелкой с четырехгранным наконечником.
Седенький мужичок-возница нервно затряс головой и молча полез хорониться в
сено, а второй дружинник - тот самый, что прижал мне спину копьем -
бесшумно спрыгнул на землю и, пригибаясь, метнулся в соседние кусты, на ходу
вытягивая из ножен небольшой мечишко.
Я подтянулся к краю телеги и высунул лицо навстречу копытному топоту.
Фигурка всадника уже мелькала вдали точно посреди светлого туннеля,
проделанного дорогой в густо-зеленой полутьме леса. Не иначе, верный
Скольник спешит мне на выручку - только вот откуда у него лошадь?
Я догадался, что это не Скольник, когда грек со шрамом облегченно
вздохнул, отбросил в сторону арбалет и не спеша полез из-под телеги наружу.
Он уже размахивал всаднику свободной рукой и улыбчиво щурился.
- (Все хорошо. Фока), - подозвал он напарника, и тот шумно полез из
кустов обратно. - (Это вестник от князя Алексиоса. Я узнал его по доброму
коню и греческой манере держаться в седле. Очевидно, он скачет в Санду с
приказом.)
- (Ты прав, это наш. Посмотри, на нем греческий доспех. Я обрадован.
Честно говоря, в этом проклятом лесу нас вполне могла ожидать и менее
приятная встреча.)
Всадник, увидав телегу, резко и умело осадил расходившегося коня и
выдернул из-за спины маленькое копье - раза в полтора короче русского.
Однако, заметив призывные помахивания и знакомые круглые щиты дружинников,
радостно прижал животное шпорами - через мгновение лошадь была уже рядом, и
кавалерист, перегнувшись и едва удерживаясь в седле, горячо обнимал левой
рукой грязную шею ближайшего конвоира. Греческое копье по-прежнему было
зажато в руке всадника, но он уже забыл о нем - и острый наконечник
процарапал по борту телеги рваную занозистую кривую.
- (Фома! Фока! Братья мои, как я счастлив!) - Голос молодого всадника
радостно звенел, и я понял, что он радуется встрече. - (Побери меня бес, я
уже подумал, что передо мной воины соседнего князя! Что за удача!)
Мои охранники тоже умильно глядели на новоприбывшего коллегу, втайне
завидуя его чудесной лошади и новеньким, свежим доспехам.
- (Ну, рассказывай же, что там творится в столице! Как поживает наш
добрый князь? Как складывается война с соседями?) - сказал дружинник со
шрамом, стягивая с головы ненужный шлем. - (Вот уже полдня прошло с тех
пор, как князь Геурон послал нас в Санду наводить порядок после бесовских
вакханалий, - мы ничего не знаем о ваших новых подвигах. Велики ли новые
победы князя Алексиоса?)
- (Князь уже стоит под стенами Опорья!) - Всадник гордо выпрямился в
седле. - (Говорят, что недостойный княжич Рогволод укрылся в этом городе -
это его последняя крепость. Сегодня утром мы обстреливали Опорье камнями, а
к вечеру князь ожидает подкрепление - несколько подвод с греческим огнем.)
- (А это значит, мы победим!) - радостно воскликнул молодой конвоир,
тряхнув курчавой шевелюрой. - (Я всегда говорил, что язычники не устоят. Мы
прибавим себе новые земли и скоро перестанем слушаться приказов из языческой
столицы. Слава князю Алексиосу Геурону!)
- (Слава князю Геурону!) - немедленно подхватили двое других, едва
успев заглотнуть необходимое количество воздуха. Как же мне нравится
наблюдать эту эллинскую радость! Просто рижский бальзам на сердце.
- Исполать деспоту Алексиосу Хеурону! - повторил я их радостный клич,
стараясь сделать людям приятное. Все трое разом обернулись.
- (Кто этот пленник?) - сказал кавалерист, небрежно махнув в моем
направлении кончиком копья. - (Кажется, он пытается говорить по-гречески.
Ах, я вижу, там двое. Вы везете их к князю?)
- (Да, в столицу. Прости, но я так и не научился выговаривать ее
название), - угрюмо произнес конвоир со шрамом.
- (Не надо в столицу). - Всадник озабоченно поправил на груди
пластинки доспеха. - (Князь хочет лично допрашивать пленных волшебников. А
князь сейчас не в столице. Как я сказал, он осаждает Опорье. Вы должны везти
пленников в Опорье.)
- (Это так), - сказал мужик со шрамом, немного подумав. - (Хотя я не
знаю точно, где это находится.)
- (Это значительно дальше Вышграда. Я только что оттуда). -
Кавалерист собрал поводья в одной руке, зажал копьецо под мышкой и свободной
конечностью указал куда-то на Восток. - (Вы будете там к вечеру. Необходимо
ехать строго на рассвет между двумя грядами холмов. Реку можно пересечь по
огромному мосту между двумя деревнями на границе нашего княжества. Дорога
совершенно безлюдна.) - Он ободрительно улыбнулся и решительно кивнул: -
(Ну, мне надо спешить. В Санде ждут послание от князя.)
И он ускакал, такой симпатичный и бесстрашный. Один-одинешенек под
безумным российским небом. Надеюсь, какой-нибудь добрый славянский разбойник
уже выставил на пути греческого адъютанта десяток голодных оборванцев,
которые с радостью помогут ему избавится от коня и доспеха. И будут
совершенно правы. Если ты грек, то скачи себе где-нибудь в Греции. А вовсе
не по звериному тракту Санда - Опорье в самом сердце беспредельной Руси.
Утомленный, я откинулся затылком в усохлое сено. Тихо перешептывались
конвоиры, слабо пощелкивал вожжами седенький мужичок, и заморенные лошаденки
привычно тянули свою телегу. Я почувствовал себя... ну, догадайся же, милый
потомок! - кем я почувствовал себя? Правильно. Настоящим и благородным
декабристом. И везут меня в Сибирь, и колесам трястись еще несколько долгих
месяцев, и даже полпути не будет пройдено, когда мы въедем в зиму и наденем
куцые тюремные полушубки поверх этих запыленных камзолов - последнего, что
осталось от богатого гардероба молодого петербургского жителя... Милостивый
государь Александр Сергеевич! Пишу вам с колес: я сам и князь С.С.Чурильцев
находимся теперь где-то промеж Вяткою и Екатеринбургом, что уже само по себе
есть повод писать тебе. Последние дни нередко вспоминаю я, любезный друг
мой, наши дружеские вечера у тебя в Михайловском и шутки Льва Сергеевича,
долгие разговоры над оставленным карточным столом и неожиданные визиты в
соседскую усадьбу к вдове Петуховой... Все улетело, все распалось в пыль. А
куда как свежи были мечты наши! Куда как прочно держались мы тогда за нашу
мирную жизнь - я разумею не только извечный и беспременный стаканчик
красного, подаваемый пожилым Антипычем ко всякому смелому висту. Но
послушай, душа моя: напиши мне, как живете вы теперь с Натальею Николаевной
и что есть сегодня Петербург. Так ли все хмур Якушкин, как прежде, в
добрые-то годы? Пишет ли Языков в журналы? Не спился ли N.N.? Ты представить
не можешь себе, что я все еще живу столичными слухами - недалеко, видать,
утащил меня от Невского каторжный экипаж! Помилуйте, что за жизнь. Три дни
тому проезжали Вятку. Я знаю, ты не любишь Радищева, но это совершеннейшие
сцены из "Путешествия"... Представь себе только дом станционного начальника,
эдакого провинциального Агамемнона...
Представляя себе Агамемнона, я забылся в легком сновидении. И
немудрено: герой не спал толком вот уже двое суток. Будь я автор или
режиссер, давно бы подгадал замученному персонажу удобную паузу в интервале
чужих мизансцен, чтоб ему выспаться и рваное плечо залечить. Телега мерно
колыхалась, раз в четыре минуты сухо содрогаясь, когда колесо переваливало
выперший из земли корень. Агамемноны сменялись Одиссеями, и я проснулся
заметно к вечеру. Солнце выдохлось и позорно жалось к горизонту, попутно
подкрашивая облака в розовое и пухлое. Мы выехали из леса, и теперь только
плоские холмы окружали тракт - я смотрел назад, туда, где сквозь поднятую
телегой пыль оседало в закат жидкое багровое светило. Мне это напомнило
ковбойские прерии, и невмочь захотелось виски.
А впереди уже вставал освещенный западными отблесками небольшой, но
высокий город. Что за стены! Вот откуда неплохо править просторным
княжеством. Греки заметно оживились и громче затараторили об увиденном; даже
заспанный чурилец, выпутав из сена мятое арийское лицо, замер с приоткрытой
челюстью, еще хранившей, казалось, отпечаток моей босой подошвы. Это вам не
Стожарова Хатка и даже не Санда. Настоящий город - весь в осадных дымах и
переблесках кольчуг на башнях, на трещинах стен и внизу, у подножия, по эту
сторону рва. Совсем близко, в километре от нашей телеги, размашистым крылом
охватывала стены чья-то грамотная и осторожная осада. Показалось даже, что
людей немного - они терялись среди повсеместно черневших катапульт (2
штуки), осадных башен (1 штука) и просто широких походных шатров (2 штуки).
Близился вечер, и в лагере осаждающих занялись ночные костры, ясно отмечая
на местности яркий, звездчато-мигающий полумесяц блокады.
Телега приближалась к греческому стану, и навстречу уже понеслись
окрики постовых. Эллинская речь расплескалась по ветру - конвойные
дружинники оживились и, соскочив на землю, запрыгали рядом с подводой,
размахивая руками. Они радовались: позади темный и неразборчивый в методах
борьбы славянский лес, а здесь, в кишащем деловитом лагере полно своих,
знакомых и сильных людей. Телега накренилась на спуске, увязая в глинистые
колеи, - и греки не выдержали. Оторвались от колес - и побежали вперед,
быстрее замешкавшихся лошадей, к своим кострам, навстречу знакомой речи.
Седой возница устало расслабил повлажневшие от конского пота вожжи и, слегка
запрокинув голову, обернулся назад, к солнцу. Солнце розово высвечивало его
аккуратную бородку и спутанные пряди волос за ушами. В небе над моими
раскрытыми глазами стремительно мелькнула узкая птица. В лагере зашумело, и
нестройный гул приветствий проснулся среди шатров и катапульт. "Слава князю
Геурону!" - радостно кричали греки, содрогая языческий воздух теплыми
интонациями южного говора. Князь Алексиос Геурон выходил встречать двух
преданных своих воинов, вернувшихся из отдаленной деревни. Князь Алексиос
Геурон не спеша шел вверх по склону холма, с каждым шагом раздвигая полы
тяжелого и багряного плаща, высоким и теплым взглядом раздвигая толпу
соратников, тихим и уверенным сиянием золота на доспехах разгоняя трусливые
языческие сумерки. Я почувствовал, что должен посмотреть на этого иноземца,
нагло подрядившегося повелевать отдаленным и опасным удельным княжеством
восточного приграничья. Приподнявшись на локтях и стараясь не налегать
тяжестью связанного тела на заживающее плечо, я бросил оценивающий взгляд
вниз, по откосу - туда, где смутно темнели греки. Толпа приближалась -
князь Геурон шел посмотреть пленников.
Странная слабость разнеслась по моему телу, и с широкой улыбкой я
повалился обратно в сено, спиной в сухую пахучесть травы. Я уже не смотрел
на князя Геурона. Я уже знал, что он сам бежит ко мне - бежит, забыв про
удивленные глаза дружинников, про гордый свой доспех и золотую цепь на
груди, про неприступное Опорье и самое княжеское звание свое забыв. Потому
что я уже увидел его лицо и понял, что эти темные глаза заметили меня.
Потому что это был не испанский летчик и даже не ежик в тумане. И уж
конечно, не греческий княжич Алексиос Геурон. Не знаю, как вам это
объяснить. Это был студент истфака МГУ, мой добрый друг Алексей Старцев.
ДНЕВНИК АЛЕКСИОСА,
князя Вышградского, Опорьевского и
Жиробрегского, калики перехожего и
хранителя Цепи (продолжение)
Глава вторая.
Вторник
Леванид, алыберский царь. - Цепь колики перехожего. - Не
забудем о камнеметах. - Я объявляю войну. - Осада Опорья.
- Старец Алексий. - Явление нового князя. - Ночной рейд на Жиробрег.
- Желтоглазый демон
У алыберов не было выбора: в живых всего-то семеро, считая самого
купца... Облаченный в тускло желтеющий доспех - дощатая броня поверх
долгополого халата, -Саул медленно поднялся из трюма на верхнюю палубу.
Даже не пошевелился, пока Дормиодонт Неро обыскивал его. Слегка пошатываясь,
будто пьяный, Саул приблизился - оказывается, он почти старик... А ведь
издалека казался моложе. Густые темно-серебристые волосы - сухощавая
осанистая фигура, иссиня-черная борода (разумеется, крашеная)... темное
узкое лицо и острый взгляд - нет, это не купец!
Я заранее сдвинул брови - скорее всего, обвинит в захвате кораблей,
потребует вернуть оружие своим соплеменникам... Саул стоял молча, слегка
откинув назад крупную голову; в свете факела, который Неро держал у его
лица, я не мог различить в этом взгляде никакого выражения - только
привычная для горца презрительность приподнятых бровей.
И вдруг он размашисто перекрестился - возвысил к небу голову и прикрыл
веки. Когда я вновь увидел лицо Саула, тот уже улыбался - тонкие морщинки
лучиками разбежались от глаз.
- Слава Богу! - отчетливо произнес старик на чистейшем греческом
языке. - Я знал, что Ты не оставишь меня одного в этом ужасном краю...
Слава, слава Тебе, Господи!
Переводчик Неро, услышав, оторопел - факел дрогнул в руке катафракта,
всплеснув желтыми брызгами. Неро так удивился, что позволил купцу шагнуть в
моем направлении:
- Мог ли я надеяться на такое счастье, доблестный витязь Алексиос
Геурон? Мог ли уповать на встречу с тобой в самый страшный момент
путешествия! - Купец приближался, все шире разводя руки. - Как ты
повзрослел, Алексиос! Как возмужал с тех пор, как я видел тебя в Царьграде
добрую дюжину лет назад!..
Остановив встревожившегося Неро движением глаз, я обнял старого
алыбера. Обнял с радостью: я не испытывал к легендарному королю Леваниду
ничего, кроме искреннего уважения. Неужели я вижу этого человека живым,
говорю с ним почти на равных? Тот самый Леванид Зиждитель, мудрый властелин
немногочисленного племени горцев-христиан, загнанных в пещеры волнами
панмонгольского прилива. Это он - прославленный дипломат и основатель
крепких городов, радетельный суверен и преданный защитник истинной Веры,
герой многочисленных легенд! На мгновение странный восторг, похожий на
любовь подданного к доброму царю, охватил меня. Чувство было настолько
сильным, что приходилось специально скрывать его - в конце концов, я теперь
тоже князь.
Леванид говорил много, благодарно возводя глаза к небу, избавившему его
от некрещеного разбойника Рогволода-Посвиста. Он, кажется, наслаждался
эллинской речью - только хриплое смягчение некоторых звуков выдавало
иностранца. Леванид вспоминал далекие теплые годы, когда Базилика была
сильнейшим из земных царств. Он смеялся, рассказывая, как во время посещения
логофисий в Царьграде он видел меня в компании вельможных сверстников:
пятилетний племянник базилевса Алексиос Геурон упорно пытался залезть на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг