сторону, старым козлом перепрыгивая через трупы животных.
- Ку-у-уда? - хрипло среагировал мелкий дружинник, потягиваясь мечом
к волшебнику и мимолетом звучно расщепляя лезвием тотемный бунчук с лентами.
Но Кащей не ответил. Перехватив перепуганный взгляд своего подчиненного,
запутавшегося в плаще метрах в десяти позади, нервно дернул в воздухе правой
рукой, и - призывно мелькая голенищами, завертелись брошенные сапоги,
связанные между собой веревочкой. Одна из двух пар. Кащей умел неплохо
метать сапоги - молодой чурилец без труда поймал их, и тут же (по всем
правилам регби) бросился бежать в противоположном направлении.
Прямо на глазах волшебная обувь разбегалась в разные стороны. Какая-то
из пар - настоящая. Другая, стало быть, - фальшивая. И не более секунды на
раздумье.
Если Кащей идиот, то он бросит подчиненному фальшивку, а себе оставит
подлинник. При всей ненависти к козлобородым волшебникам, я не считал
старого хрена идиотом и побежал за молоденьким чурильцем.
В детстве я любил играть в футбол. Поэтому догнать вражеского защитника
и уложить его в грациозном подкате не составило особого труда. Непривычный к
жесткой игре чурилец покатился по песку через сонные тела пьяных поселян. Я
не стал добивать его. Я просто нагнулся и спокойно поднял с земли пару
новеньких кожаных сапог, выпавших из ослабевших пальцев противника.
Один-ноль в пользу девочек. Одно плохо: кровавое плечо туго и болезненно
напоминало о себе при каждом движении.
За спиной кто-то визгливо вскрикнул, словно от радости, - я быстро
обернулся, в очередной раз бледнея от жгучего ощущения в плече. Судьба
второй пары сапог решалась в жестокой схватке: пожилой, казалось бы, Кащей,
активно наседал на израненного спецназовца, посверкивая в воздухе узким
длинным клинком, неизвестно откуда возникшим в его тощей руке.
Решив, что без моей помощи тут не обойтись, я поспешно запрыгал через
пьяных девок обратно к тотемам. Внимательный потомок, конечно, успел
заметить ошибку героя: никогда не оставляй в тылу недобитого чурильца. И я
получил по заслугам - какая-то нестерпимо острая гнида впилась мне в бедро,
пронизывая всю ногу электрической болью.
Уж не знаю, как это получилось, но я вдруг упал. Земля опрокинулась ко
мне, в кровь расшибая лицо и забивая глаза песком - но мне было наплевать
на песок. Тихо постанывая, я протянул изломанную руку вдоль бедра - туда,
где торчало во мне что-то колко-железное, чужеродное и горячее. Напрасно,
напрасно я пожалел молодого врага - теперь он довольно расхохотался у меня
за спиной, радуясь удавшейся шутке. С трех метров он попал-таки в мою
задницу отравленным ножичком.
В мозгах рок-н-ролльно заплясали желтые кляксы, и я понял, что главное
теперь - это сапоги, зажатые в здоровой руке. Радостно раздваиваясь,
замаячило перед глазами знакомое лошадиное копыто - только навозной мушки
уже не было на нем - улетела. Что-то со скрипом сдвинулось под ребрами -
крышка подземного люка, придавленная моим поверженным телом. Судорожно
стиснув челюсти, чтоб не стучали друг о друга, я ужасно медленно, сантиметр
за сантиметром, протолкнул оба волшебных ботинка в холодную землистую щель,
грудью надавил крышку, сдвигая ее на место, - и улыбнулся. Среди скопища
горячечных клякс и чернильных разводов, навалившихся на отравленный мозг, я
явственно разглядел призрачный профиль Танечки Прилуцкой, моей однокурсницы
по юридическому факультету. Даже здесь, в десятом веке, она преследовала
меня своей наркотической улыбкой.
...Наркотик, который впрыснули в мою задницу посредством острого
ножичка, был довольно слабенький: помнится, какие-то страшные старухи
сбежались было в черепную коробку на веселый шабаш, но, поплясав немного и
попугав рожами, исчезли. Я был даже разочарован: от слуг Чурилы я ожидал
чего-нибудь посерьезнее. Раздвинув горячие веки, я обиженно посмотрел на
деревянный потолок над собой и мысленно сплюнул. Похоже, это тюрьма.
Во всяком случае, возникло ощущение, что я связан. Рук не чувствовалось
в принципе - а вот ноги, натурально, были перетянуты между собой какими-то
веревочками. Да, совсем забыл: рот был аккуратно завязан грязной тряпкой,
вонявшей одновременно скипидаром, дегтем и паровозным маслом. Глупо, честное
слово: ну все равно ведь я убегу.
Тюрьма - это худшее, что бывает в жизни. Это значит - несколько дней
тоски и одиночества. Следовательно, подготовку к побегу надо начинать
немедленно: покряхтывая, я перевернулся на бок и увидел второго узника.
Ха! Разумеется, это был он. Синие глаза вопросительно вытаращились на
меня поверх характерной тряпки, перетягивавшей нижнюю часть физиономии
мелкого дружинника. Ну что, браток, моргаешь? Предлагай план действий.
Кажется, он понял мою мысль и беспомощно поднял светлые брови: дескать,
прости, коллега, никаких соображений. Я понимающе кивнул, разглядывая юного
спецназовца. Поразительно: он был еще моложе, чем я думал: ну никак не
больше четырнадцати лет! Вот почему такой маленький и подвижный. Однако
мышечные бугры, набухшие в разрывах изодранной кольчуги, внушали уважение.
Очевидно, курсант элитарного военного училища.
Тюремное помещение напоминало автомастерскую из древнего фильма
"Лихорадка субботнего вечера": прямо посреди возвышалась неправильной формы
наковальня, заваленная кузнечными клещами и закопченными рукавицами, а у
стен хаотично сосуществовали полезные вещи вроде сломанного радиатора,
фрагментов холодильного агрегата, разобранной коробки передач и т.д. По
нечищеному полу были равномерно разбросаны половинки подков, скрученные
гвозди, затупленные топорища и... такие штуки, чтоб на соху надевать.
Короче говоря, это была не тюрьма, а кузница - такие бывают в
кинофильмах. В определенный момент дверь кузницы напряженно отворилась, и -
в косяке солнечного света, (вломившегося снаружи в полутемный интерьер, -
через высокий порог перешагнули знакомые существа в темных плащах. Двое:
господин Кащей, страшно побелевший физиономией, с бегающими глазами - и его
молодой подчиненный, так ловко метавший ядовитые ножики в безоружных
прохожих. Не отвлекаясь на мелочи жизни, Кащей энергично направился ко мне,
слегка подпрыгнул на одной ноге - и несильно, но метко ударил подошвой
усталое тело пленника, валявшееся на полу. Это было мое тело, и я затаил на
Кащея зло. Честное слово, напрасно он меня пнул - теперь у старичка
возникнут всякие Проблемы.
Молодой чурилец тут же услужливо подбежал к шефу выслушивать указания.
- Изыми из него, где сапог упрятал, - сказал Кащей на ломаном
русском, обращаясь к подчиненному и как-то злобно поеживаясь. - Я спеть во
Властов. Прибудеши до меня заутро - доклад держати про сапог. Како скажет
тебе про место потайное, завяжи в узы - и в подземь. А эвого... - Кащей
повернулся к мелкому дружиннику, нехорошо блестя глазами, - эвого недобитка
потемну в реку брось. Однако без чужих глаз, тихо!
На ходу выхватив из кучи металлического лома виток железной проволоки,
лидер Чурилиной партии стремительно прошел к двери, дернул ее - и снова
обернулся к молодому помощнику, злодейски чернея в просвете на солнечном
фоне:
- Ежли говорить не будет про сапог, напои его петуньей-травой с
корнем-одоленем пополам. Враз размолвит тайну.
И - жестко прикрыв дверь, ушел. А я мысленно улыбнулся (по-настоящему
улыбнуться не мог: тряпичный кляп мешает). Стало быть, мою-то пару сапог
Кащей так и не отыскал! Лежит себе волшебная обувь в подземном коридоре
неподалеку от обгоревшей обезьяны! И - определенно волшебная, потому что
зачем Кащею фальшивку разыскивать? Теперь главное - выжить. И не
проболтаться этому молодому подонку в плаще.
Подонок в плаще не спеша подошел к наковальне, в задумчивости перебирая
кузнечные, клещи. Ну все, сейчас он будет играть в гестапо: рвать мне ногти,
зубы и волосы. Я прищурился, вглядываясь в рябое лицо юного эсэсовца: узкий
нос с тонкими нервными ноздрями, бесцветные глазки между веснушчатых век.
Красавец мужчина.
Неторопливо распутав какие-то завязки под подбородком, эсэсовец
аккуратно снял форменный плащ, перегнул его пополам и осторожно положил на
край наковальни. Будь я проклят: под плащом была светлая славянская рубаха и
невинные крестьянские штаны с серыми заплатами на коленях. Босые бледные
подошвы эсэсовца неторопливо прошлись у меня перед глазами куда-то в угол
комнаты, потоптались там возле ящиков с инструментами - и снова направились
ко мне. Тонко улыбаясь, рыбоглазый чурилец навис надо мной, склонив голову и
веско подбрасывая в ладони небольшое аккуратное шильце с деревянной ручкой и
длинным загнутым острием.
- Началом я глаза тебе выколю, - медленно улыбаясь, певуче сказало
лицо эсэсовца. - А опосля, како в чувство вратишься, и разговор почнем.
Добро?
Не дожидаясь ответа, он с наслажденьем опустился передо мной на
корточки. А я подумал, что тюрьма - это еще не худшее из вражеских
изобретений. И дернуло же меня за этими сапогами - сейчас бы сидел в
Опорье, потягивал пиво и княжичу Посвисту инструкции давал...
...Когда эта книга выйдет в свет, на последней странице обязательно
будет длинный список имен тех замечательных людей, которым автор благодарен
за помощь и все такое прочее. Я попрошу автора включить в этот список имя
Корчалиного десятника Жилы. В целом я негативно отношусь к Мокоши и ее
слугам, но лично Жиле я чрезвычайно признателен. Потому что в тот самый
момент, когда начинающий садист склонялся надо мной, сжимая в бестрепетных
пальцах аккуратное шильце, десятник Жила, вот уже битый час разыскивавший
своего юного голубоглазого напарника по сонной деревне, набрел-таки на
старую кузницу, одиноко стоявшую на отшибе, возле самой городской стены.
- Э-ой! Есть кто дома?! - устало выкрикнул Жила, сворачивая к кузнице
по узкой тропке между зарослей крапивы. Он уже почти не надеялся найти
своего мелкого партнера, последнего из оставшихся в живых. Но - показалось
вдруг, что внутри строения кто-то тихо разговаривает: может быть, местный
коваль - из непьющих, а потому бодрствует, один во всей деревне?
- Э-ой! В кузне! Хозяин есть?! - еще раз гаркнул Жила, поправляя на
голове кровавую повязку. А внутри кузницы шильце выпало из похолодевших
пальцев садиста, и молодой чурилец, подтягивая на животе маскировочные
славянские штаны, заторопился к двери - встретить гостя на улице.
Сдавленно замычал, дергаясь на полу, связанный парнишка с тряпкой во
рту. Он узнал голос начальника Жилы, он услышал его. Жаль только, что Жила
не мог в свою очередь среагировать на неслышные попискивания
несовершеннолетнего спецназовца. Жила разговаривал с рябым долговязым типом
в крестьянской рубахе, который представился местным кузнецом.
- Добро нам дошли. - Эсэсовец вежливо поприветствовал Жилу,
переступая порог и поспешно прикрывая за собой дверь. - Я сам коваль
Будята, сын Точилин...
Я тут же представил себе, как утомленный Жила недовольно кивает,
удивляясь, что молодой коваль не приглашает в гости. Демонстративно потрогав
грязную повязку на израненной голове, десятник вдумчиво смотрит на коваля:
- А что... жрецы Чурилкины разбеглись как будто? Терем пустоват стоит,
само селяне пьяные, а Куруяда не видать... Не видал ли жрецов, Будята
Точилин?
Любопытный разговор снаружи начинал раздражать меня. Похоже, десятник
так и не догадается заглянуть в кузню. Печально: это было бы весьма кстати.
- Эм-хм-м! Хмы-эх! - снова натужно замычал юный дружинник, кивая мне
головой и экспрессивно двигая бровями. Кажется, он показывал куда-то в
угол... Я скосил глаза - там, возле моих перепутанных ног, валялся какой-то
кузнечный реквизит. А точнее, небольшие ручные мехи - маленькие, с двумя
гладкими рукоятками и костяным раструбом жерла.
- Сможешь ли допомочь мне, любый коваль? - вопросительно
интересовался тем временем голос десятника Жилы. - Не взвидел ли
дружинничка моего, малюту Сокольника? Слышал сам глас его недавно - близу
площади кумирной. Воля мне сыскать его - не изранен ли есть, не избит ли?
А бедный Сокольник лежит в десяти метрах, за стеной полутемной кузницы
- и мычит, багровея, и связанными ногами дергает.
- Я сам спал, - медленно тянет в ответ переодетый чурилец. - Не
видал никто... Я сам хромый... По селу не хожу, чужие люди не ведаю...
Страшно дернувшись, связанный Сокольник рывком перевернулся на спину -
и прямо на груди, поверх дырчатой кольчуги что-то металлическое тепло
блеснуло мне в глаза. Маленькое такое, на цепочку зацепленное.
Боевой рог. Вот о чем мычал мне Сокольник.
Мягко подцепив босыми пальцами ног податливую кожу кузнечных мехов, я
подтянул их поближе к коленям, а оттуда - четким движением - под себя, под
спину. Туда, где перетянуты веревками онемевшие запястья. Теперь - огромной
перевязанной тушей, загребая земляной пол плечом и коленями - к наковальне,
поближе к Сокольнику. И он уже ползет навстречу - глаза радостные, как у
влюбленной девушки.
- Хро-омый я... Шибко не пойду... - мычит снаружи гнусный эсэсовец,
притворяясь придурковатым провинциальным кузнецом. А кузнечные мехи уже
рядом с синеглазым Сокольником - повернувшись к нему спиной, вправить
костяной раструб в холодное серебряное горлышко рога... Не слушаются пальцы,
а Жила уже прощается на дворе с хроменьким кузнецом. Жаль, надеялся усталый
десятник на его помощь - но придется, видно, ни с чем возвращаться к
Корчале.
И вдруг - сипло, как легкие туберкулезника, расправились складки
мехов, всасывая пыльный воздух. И - придавленные моим сломанным, но тяжелым
плечом - выдохнули газообразное содержимое - литра три! - через узкий
костяной раструб в самое жерло серебряного рога. Двумя израненными телами
сдавленный, сквозь веревки удерживаемый бесчувственными пальцами, маленький
рог Сокольника смог оказать нам только одну, но очень ценную услугу: он
кратко и радостно взвизгнул, гуднул, заорал уходящему десятнику Жиле о том,
что здесь, в кузне, связанные и беспомощные - свои!
Тихо всхлипнул снаружи псевдокузнец, прогибаясь под ударом железной
десятниковой рукавицы, и - пополз куда-то, подбирая под живот ноги и слепо
тыкаясь головой в крапиву. А Жила был уже на пороге - сухо треснув по
периметру косяка, вылетела дверь, и золотисто-пыльная призма солнечного
света вломилась в затхлое помещение. Два беспомощных тела радостно
завозились на полу навстречу освободительному Жиле - а он, как старая рысь,
тяжело впрыгнул внутрь, цепко озираясь по углам, не мелькнет ли где
очередной враг. Никто не мелькал, и Жила поспешно подлетел к связанному
напарнику, засапожным ножом распарывая путы на ногах, пальцами выковыривая
кляп изо рта.
- Ну-у, брат! - Весело матерясь, десятник растормошил очумелого
Сокольника. - Ну, напугал меня! Живый, ага? И то ладно. А... сапоги сыскал?
Пятнадцатилетний спецназовец, растиравший ладонями онемевшую шею,
отрицательно качнул головой:
- Нема сапог. Две пары было. Нерву Куруяд увел, а другая - невесть
где.
Я нетерпеливо пошевелился на полу. Приятно было видеть радостную
встречу двух коллег по оружию, но ведь и меня неплохо бы развязать .
- Эвой кто? - тихо поинтересовался Жила, скосив на меня рысий глаз.
- Куруядов приспешник? Али селянин местный? Живой ли?
Я издал какой-то звук, демонстрируя, что еще жив. Сокольник,
спохватившись, повернулся ко мне, блестя в руке кривым ножиком:
- Ай, забыл! Это парень добрый. Распутываем его, он мне в рожок дунул.
- И полез резать мне на ногах веревки. Но - Жила тихо положил на плечо
юного коллеги кольчужную ладонь.
- Неспей... - Голос десятника недоверчиво дрогнул. - Невесть, что за
людина.
И тут же, вглядевшись в мои изможденные черты, старший спецназовец
удивленно вскинул брови:
- Эх! Да ведь он - ворюга давешний, что сапоги в речке бросал!
Гляни-ка, браче: он самый. Вор с Дымного урочища! Сокольник приблизил лицо и
вздохнул.
- Верно. - Он закусил расцарапанную губу и наморщил лоб. - Он самый.
Я в него еще стрелой метил, на бегу-то. Но... помысли-ка, Жило: ведь он не
Куруядов приспешник - нет! Он Куруяду вражина будет лютый, равно мы с
тобой. Давеча рябой чурилец ему едва око не выпорол шильцем-то!
Я энергично закивал головой, подтверждая правильность сказанного. Судя
по всему, Куруядом звали тощего волшебника с козлиной бородкой. Честно
говоря, имя "Кашей" ему подходило больше.
Жила в задумчивости поднялся на ноги и прошелся в дальний угол кузни.
Там он постоял немного, покачиваясь с пятки на носок, - и, не оборачиваясь,
подозвал Сокольника пальцем.
- Ежли он в Дымном урочище сапоги крал, стало быть, он вор. Тут двояко
дело: либо он на Стожара работает, либо самоволкой возжелал Чурилину обутку
поиметь. - Вслушиваясь в напряженный шепот десятника, я замер на холодном
полу. Разумеется, я не скажу им про Стожара. Подставная версия такова: имея
полуденицын пояс, я разузнал через свою ведьму про волшебные сапоги и
самостоятельно созрел до идеи выкрасть их у Чурилы. При этом я ни на кого не
работаю и готов служить Корчале и Мокоши - только не убивайте. Пусть
развяжут эти веревки, а там посмотрим, кто из нас лучше мечом размахивает...
- Слышь-ко, десятник! - Сокольник встрепенулся. - А ведь Куруяд
говорил, будто вторая-то сапожная пара - у этого парня будет! (Малолетний
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг