- Ты жалкий щенок, Данэил, - а вовсе не избранный из воинов. Только
безмозглые сучьи дети насмешливо говорят о смерти великих людей. Да падут
твои нечистые слова позором на твою собственную пустую голову!
Человек в панцире замер, по-прежнему сидя на согнутых напряженных ногах
- словно не смея подняться. Он не вскочил на ноги и не сделал выпада - он
промолчал. И Данила почувствовал, что невидимое лезвие достало противника и
вязко вошло в коганую грудь под самой шеей.
- Славная воительница Смеяна и доблестный Одинок-хан погибли в схватке
с язычниками. Осажденные в ночи ищейками Белой Палицы, они сгорели заживо в
жестоком пламени... Великие хранители Камня сгинули в доблести, достойной
молодых львов! Я молюсь, да сопричтет их грядущий мессия к сонмищам
избранных сынов Эсраила!
Человек в панцире покачнулся и задрожал; вдруг выронил из пальцев
кинжал и схватился руками за голову - как будто последние слова Данилы
обрушились на него подобно страшному удару боевого цепа. Данька отступил на
полшага, все еще опасаясь внезапного движения кожаной перчатки, - но
противник уже был повержен. Избранный из воинов Данэил поднял голову - на
бронзовой маске застыло прежнее неподвижно-высокомерное выражение, но в
огромных черных глазах скользкой тенью метался ужас.
- Смеяна... погибла? О великий бог!.. - простонал человек в панцире.
- О великий бог, это невозможно! Она не могла...
- Умирая, она оставила нам вот это... - Данька протянул врагу
раскрытую ладонь, на дне которой тускло дрожала острая капля света,
крошечная шестигранная звездочка на тонкой игле, обнаруженная на дне ручья
неподалеку от сгоревшей Данькиной кузни. - Это ее серьга... Это наша память
о великой воительнице.
- Нет! - Данэил едва заметно отшатнулся. - Не показывай! Я не верю!
Великий бог, бог каменных пророчеств не допустит ее гибели! Я помню ее
ребенком... Она была рождена для славы и почестей!
- Вы воспитывались вместе? - Данила снова присел рядом.
- Да, в Саркеле... Мой отец, Моккей Казарин, был жрецом каменных
таблиц, а родители Смеяны жили на соседней улице, близ бестиария... Мы были
одногодками и часто играли вместе... - Голос воина задрожал, и он вновь
судорожно дернул рукой, закрывая ладонью бронзовую личину. - После
пришествия славян и разрушения Саркела отец бежал в землю кривичей, в
сумасшедший город Сполох. С тех пор я не встречал моей милой Смеяны, только
слышал от отца о ее подвигах... Тринадцать тягостных лет прошло... и я
никогда больше ее не увижу!
- Твое сердце скоро утешится отмщением, о избранный из воинов Данэил!
- Данька почувствовал, что ошеломленного врага нужно добивать. - Ты
выполнишь то, что промыслено богом. Ты станешь орудием в его карающей
деснице и отомстишь убийцам Смеяны. Жир-хан должен был рассказать тебе о
нашем предстоящем походе - я сделаю это вместо него. Мы вместе отправимся
на Малков хутор и встретим там своих... В пути я передам тебе все, что
поведал мне Окула, но сначала я должен... - Данила сделал паузу и твердо
закончил фразу: - Я должен испытать тебя.
Даниил медленно обернул к нему свою маску с неизменной наглой улыбкой
бронзового лица.
- Прочитай послание Окул-хана до конца. Там написано: "испытай всякого
нашего воина, чтобы удостовериться, не подставлены ли вместо них людишки
славянские под нашими именами"... Это повеление Окул-хана, и тебе придется
подчиниться. Теперь ты будешь отвечать мне, Данэил.
И сразу - не давая врагу опомниться - первый вопрос, короткий и
отменно заточенный. За ним снова и снова - безучастным, скучающим
голосом...
...Допрос продолжался недолго. Данька спрашивал быстро и часто
перебивал, не дослушав ответа, - словно вспоминал о чем-то своем. Поднялся
на ноги и стал в задумчивости прохаживаться вокруг костра, изредка
поворачиваясь к собеседнику спиной, покачивая головой и подбрасывая на
ладони крошечную золотистую звездочку с тонкой иглой... М-да, выехал из
Сполоха десять дней назад... Угу. Снова подбросил и поймал в кольчужную
рукавицу искристую женскую серьгу. Ехал из Сполоха, обходя стороной крупные
города - хоронился от Белой Палицы... Сколько лет? Да-да, двадцать... И
опять мелькает в воздухе золотая блестка - ах, вдруг выскользнула мимо
пальцев, дерзко сверкнула и падает! падает прямо в костер!
Человек в панцире быстро нагнулся - ловко подхватил летучую каплю
золота уже в самом пламени, у земли! Разогнуться, поднять голову он не успел
- тихо и как-то медленно Данька вытащил из потайных воровских ножен на
спине короткий меч и, почти не замахиваясь, опустил тяжелое послушное лезвие
поперек вражеской шеи - там, где кончался кованый затылок шлема и начинался
блестящий ворот новенького панциря. Рука болезненно заныла - удар стали о
кость передался по трепетному клинку в рукоять... Данила сонно отвернулся -
за спиной что-то глухо брякнуло оземь, из костра колыхнулось облачко искр -
и тревожно всхрапнула темная лошадь избранного из воинов Данэила.
Все так же неторопливо, будто в задумчивости, Данька отошел от костра
прочь, в холодную лесную темноту и прикрыл сухими веками горячие глаза.
Разжал пальцы - отяжелевший и, наверное, окровавленный меч беззвучно
скользнул в траву. Данила снова поднял веки и заставил себя посмотреть вверх
в гулкое ночное небо. Тучи уже ушли: звездный свет хлестнул Даньку по лицу,
и он вдруг расхохотался в голос, как давно уже не смеялся. На небе не было
Млечного Пути.
Каширин смеялся, потому что сразу понял, что это всего лишь сон. А во
сне мы не жалеем поверженных врагов и редко думаем о спасении души. Подняв с
земли меч, Данила быстро вернулся к костру: здесь уже тошнотворно сладко
пахло паленой кожей. Ударом ноги Данька выбросил из углей отрубленную голову
врага, лезвием клинка поддел и отцепил потемневшую в огне личину. Он так и
не узнает, какое лицо было у настоящего Данэила Казарина - новый Даниил,
избранный из воинов и верный хранитель Камня тут же, не отходя от костра,
впервые примерил еще горячую бронзовую личину с наглой металлической улыбкой
и торским разрезом глаз. Маска файтера пришлась впору.
ДНЕВНИК МСТИСЛАВА,
верного слуги двух божественных господ,
обладателя волшебного сапога
(продолжение)
Oh... no! Not again! C'mon, give me a break.
I said - lemme outa'here!73
Проницательный читатель
Глава пятая.
В офисе господина Стожара
Hidden in his coat is a Red Right Hand.
Nick Cave74
В грохоте доспехов, в туче грибной сырости и колодезной плесени я
приземлился... на кучу соломы, разумеется. Вот вам, потомки, второе правило
начинающего тамбовского вора: всегда знай, где упадешь. Тут философия,
господа.
В философском настроении я и поднялся на ноги, оглядывая совершенно
темную душную пещерку. Вот радость! Больше всего на свете я хотел бы увидеть
сейчас в пяти метрах от себя пару желто-зеленых и хищных глаз. Так оно и
получилось. Глазастенький и неведомый зверь стоял совсем близко и
выжидательно смотрел.
- Глаза сломаешь, - мрачно предрек я и задумался. В мозгу возникла
логика: если зверь сытый - он посмотрит и уйдет восвояси. А если
голодный... то... то я сам уйду.
И я пошел. В темноте даже ходить непросто, а я ведь пытался бежать!
Разумеется, я поскользнулся на чем-то толстом и скользком и снова загремел
кольчугой по паркету. Толстое и скользкое оказалось мохнатым пушистым зверем
- а точнее, его шкурой. Для идиотов (кто не понял) объясняю: это был мех.
То есть меха - много мехов. Они валялись на полу в страшном количестве, и
будь я активист организации "Гринпис", тут же устроил бы самосожжение из
чувства протеста. Нельзя так убивать дикую природу, чтобы потом по полу
разбрасывать.
Вскоре я понял, почему я не член организации "Гринпис". На мехах было
очень даже приятно лежать животом. И спиной тоже; и на боку. Тепло и мягко,
как в ванне. Я расслабился в темноте и впервые с ужасом вспомнил, что
нормальным людям иногда необходимо спать! И заснул бы я - но зеленые глаза
снова возникли совсем рядом - бесшумно приблизились, гады.
- Эй ты, шкура! Иди сюда, я из тебя меха сделаю, - устало сказал я,
зевая. - Я тебе устрою "Гринпис" в отдельно взятой стране... Я тебе
припомню товарища Баумана... - Увы, разлюбезные потомки! Как вы уже
догадались, я заснул. Помню только, что во сне дружелюбно беседовал с
разноцветными глазами, вдруг появившимися у звериных шкур, на которых я
спал. Я нежно называл их шкурами и гладил рукой. Нам было хорошо.
Когда я открыл глаза, этот мелкий парень сидел на своей табуретке и
ковырял пальцем в носу. Он был острижен наголо, как неофашист, и потому
внушал невольное уважение. Если вам десять лет и вы внушаете уважение, вы
уже много добились в жизни. Почтительно посмотрев на парня, я покосился в
сторону. В стороне ровно теплился очаг - по толстым одинаковым бревнам
шелковисто бегали жидкие хвостики голубоватого пламени, а чуть выше
равномерно нагревался толстый и мрачный котел.
- Ну, вставай, добрый молодец, - пискляво сказал пацан. Он перестал
ковырять в носу, но палец наружу не извлек. - Сымай-ко портки, будем тебе
задницу выпарывать!
Все мое уважение к неофашистам как рукой сняло. Я тяжко приподнялся,
шагнул к пацану, устало протянул руку к его оттопыренному уху и вдумчиво
охватил мочку железными пальцами. Парень жеста не понял, и напрасно. Я
сдавил ухо и приподнял парня над табуреткой - пацан сильно покраснел, но не
издал ни звука. Опустив мужественное дитя обратно на табуретку, я так же
неспешно вернулся к своему меховому ложу.
- Ну ты обнахрапился, Мстилавка! - покачал головою пацан и вытер
навернувшиеся на глаза слезы. - Своишь ли разуменье-то? Я ж тебя враз
спалю, и пеплу не собрать! Мыслишь, коли ты стожарич, так я тебя на жалость
приму? А ну! сымай портки!!! - Пацан выпрямился на табуретке и насупил
белесые брови. - Х-холоп!
Лень было мне вставать, вот это факт. А иначе конец ребенку.
- Ша! - хрипло сказал я. - Заткнись, мелочь. Дядя спит.
- Ну добро же! - Парень вскочил на ноги и замахнулся кулачком. - Не
хочешь подобру, по-родному - получай! Мелко взмахнув руками, парень
непроизвольно присел, вытаращив глаза и сложив губы трубочкой - и я вдруг
похолодел: от детских пальчиков блеснуло в стороны тонкими стеклянными
ниточками - и сразу умер огонь в очаге, и снова потемнело в глазах.
Тут же, разумеется, появились зеленые гляделки во мраке. Они любили,
когда темно - тут мы придерживались противоположных точек зрения. Я нащупал
рукоять меча, а глаза надвинулись совсем близко. Как я ни старался, особой
улыбчивости в этом взгляде не прочитал.
- Не трожи меч, дурень, - сказали глаза хрипло, словно собака во сне
простонала. - Ну что, так-то покраше будет? Не желаешь ли теперь ухо мне
потрепать? Дерзай, Мстиславко! Ну, раззудись плечо богатырско!
Я понял, что глаза засмеялись - и точно: из темноты хрипло забулькало.
- Ух-ххо-ххо! Ххо-ххо-хха! - Так, оказывается, смеются волки - я
дословно воспроизвожу. - Ну како, добрый молодец, портки саморучно опустишь
али помочь?
- Да вы что, батя! Не надо портков! Я вас и так признал, без портков,
- радостно улыбнулся я. Ну конечно, это и есть Стожар. Старый фокусник -
волчью шкуру напялил и радуется. Ладно, я тебе подыграю. - Вы, батя,
напрасно на меня так хищно смотрите. Это не я вашу недвижимость спалил. Это
Рогволод Опорьев, известный под бандитской кличкой Посвист. Он зело
невоспитанный тип и почти атеист. За что и был мною избит для торжества
педагогики.
- Пыхнуть бы тебе огневицей в темя! Уж не ты ли, червь поденный,
притащил ко мне в чтище пучинного огня?! Не ты ли выпалил мне древеса, да
травы, да кумирни мои нерушимые?! Ну - сказывай правду! У тебя ли часом меч
алыберский?! - Божественные глаза льдисто сузились, и, противно холодея, я
почувствовал, что сейчас во всем признаюсь...
К счастью, удалось перебороть в себе пагубные суицидальные наклонности:
- Что вы, батя! - ужаснулся я. - Я к Стозваночке в гости зашел, она
меня приглашала! Приходи, говорит, - чайку попьем, звездное небо
понаблюдаем... Я и заглянул на часок! А про алыберский меч впервые слышу.
- Ну смотри, Мстислав, коли криво мне рассказываешь! А то ведь я у
самого Сварога истину узнаю - он все ведает! - Волчара явно успокоился -
кажется, поверил.
- Только не надо Сварогу звонить! - взмолился я. - У нас с этим
господином разные взгляды на жизнь. Я, как известно, скромный пацифист, а он
- зверюга и бандит эсэсовский. Я лучше за вас, батька, на фронт пойду - на
врагов. Пустите на врагов, а?
Волчий взгляд потеплел.
- За дерзость и цена тебе высока, дитятко. За то, что Сварожье имя
суемолвишь без страха. Люблю я таких - храбрых да налетчивых. Мыслю,
разбойник вроде тебя мне и надобен. Только... - Зеленый взгляд вдруг
электрически вспыхнул, дико взвизгнули по полу звериные когти - и я
почувствовал, как страшно ощерилась во мраке невидимая пасть. - Щ-щ-щенок!
Арр-рвань бездомная! Ты что ж это приволок ко мне?! Что там скрываешь - за
пазухой, а?!
Вспыхнул, выкалывая глаза желтыми искрами, притаившийся в темноте очаг
- я ринулся, перекатываясь по шкурам, прочь от вздыбленного седого волка и
его раскаленных глаз. И - свет ударил в меня хрустальной паутиной - перед
глазами мелькнули на ослепительно белом фоне розовые сеточки зрительного
нерва - отброшенный на спину, я зажал обожженное лицо холодной сталью
рукавицы.
Передо мной стоял, покачиваясь в ореоле медного сияния, высокий
однорукий старик с черной бородой, заплетенной в косу. Пергаментное лицо,
иссеченное сотнями колких шрамов, было мертво - и только хищные брови,
скрывавшие взгляд, карательно двинулись вниз.
- Там... за пазухой. Отдай.
Его речь упруго ударила в землистые стены, и шумно осыпались целые
комья грязи с потолка - на серебристые, бурые, иссиня-черные меха,
устилавшие пол. Я напрягся, подбирая под себя колени и выигрывая время для
логического мышления. За пазухой у меня были только два незначительных
предмета - моток Метанкиного пояса с пухлыми кистями да ветхий обрезок
княжьего кушака, последняя память о покойном Всеволоде Властовском.
- Немедля. Мне. В руку. Это.
Старик поплыл ко мне, тихо касаясь шкур подолом черно-золотого пальто.
Очень модное было пальто. Когда стану богом и буду зарабатывать как директор
банка, куплю себе такое. Единственная рука Стожара выдвинулась откуда-то из
середины туловища и стремительно прорезала воздух в моем направлении.
- Я чую это, Мстислав. Как ты посмел? Отдай. Это есть зло, Мстилав.
Это есть погибель. Она мешает мне. Она погубит тебя. Вложи это в мою длань,
и я обороню тебя. Отдай.
Мне стало любопытно. Почему я плохо изучал физику в средней школе?
Почему не накапливал знаний? Будь я отличник - враз бы догадался теперь,
какой из двух поясков следует отдать. Итак: некий предмет у меня за пазухой
излучает волны, на которые Стожар реагирует болезненно и агрессивно. Вот
вам, потомки, наглядная задача: который из двух поясков отдать?
Пока вы думаете, я расскажу вам, что принял решение мгновенно.
Разумеется, княжий пояс мне дороже. Он древнее, представляет историческую
ценность. А Метанкин поясок уже отработал три волшебных желания - а потом,
сами знаете: made in Malaysia, 50% polyester. Тяжко вздохнув и мысленно
прощаясь с Метанкой, я запустил руку за пазуху и стал нащупывать розовые
кисточки..
Но Метанка не хотела прощаться со мной. Она прекрасно знала, что я
выпил достаточно меда, чтобы спокойно отнестись к любой цветной
галлюцинации. И правда - я ничуть не удивился, когда в воздухе у
противоположной стены возникла, как в тумане, левая половина знакомого
бледного личика - и заклубилась, переливаясь голубым и розовым.
А что? Я люблю диафильмы смотреть. И лазерную графику тоже с детства
обожаю. Скосив глаза с протянутой Стожаровой руки на лунную половинку
Метанкиного лица, я прислушался к ее жалобному взгляду.
- Не отдавай! Не отдавай ему наш поясок, Мстиславка! - тихо
прошептала голограмма на стене. - Он плохой. Он старый. Он злой. Не отдавай
ему наш поясок.
Брови Стожара дернулись в стороны - он кратко и тревожно повел
головой, будто принюхиваясь. И тут же - щелк! - выключилось лазерное
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг