на Базилику, разоряя богатые колонии Империи в лукоморьях реки Итиля и
солнечного потока Борисфен. Храбрые всадники в железных масках врывались в
сонные славянские деревеньки, выжигали комариные чащобы земляных
людей-мохлютов и, смеясь, для забавы разгоняли по степи легкие полудикие
стайки кочевых племен - это были времена молодой славы, роскошной и щедрой,
как степная весна.
Хмелея и улыбаясь серебристым змейкам в зеленом стекле, жмуря
слезящиеся глаза и поминутно объясняясь храброму воину Данэилу в любви,
пьяный Жир-хан поведал ему о золотой эпохе своей юности, когда каганат
твердо стоял на. ногах, опираясь в стонущую землю твердынями гигантских
крепостей Итиля и Саркела - славяне называли эти каменные осиные гнезда
Черной и Белой Вежей. Крепка и безудержно сурова была власть темного совета
мудрецов - всесильных жрецов и книжников, в чьих силах было остановить ток
воды в реке, разрушить неприятельскую крепость голосом волшебной трубы или
же отстранить от власти очередного правителя-кагана. Как же славно прижилась
на новой земле, привилась к здешней почве невиданная в этих краях пальмовая
ветвь заморского закона каменных таблиц! Жир-хан плакал от горя и бессильной
злобы, но не мог позабыть былой славы каганата: нет, воины из клана железных
броненосцев не восприняли диких верований монгольского Востока, не
прислушались к смутным песням и глухим причитаниям языческих волхвов.
Росчерком кривой сабли они утверждали в северных землях песчаную магию
далекого Мертвого моря, исходившую с ветхих пергаментных страниц, вывезенных
мудрецами из вечного южного города и хранимых в самом глубоком подвале под
башнями Черной Вежи - будто в святая святых Храма. Нездешняя, строгая
религия крючковатых букв, срисованных мудрецами с холодных каменных
скрижалей, вселяясь в горячее азиатское сердце, заставляла узкие глаза
воинственных торков светиться совсем необычным, удивительным и холодным
светом...
Тогда им казалось, что уже ничто не устоит перед расчетливой логикой
мудрых книжников - и под громовым натиском коганой конницы. В широкое море
итильской казны шумливыми потоками вливалось золото чужих народов - сорок
племен платили кагану жестокую дань. И уже сама Империя Базилевсов не могла
справиться с расцветающим степным соседом... Еще несколько дерзких вылазок
Жир-хана и его братьев, еще два-три сражения - и когань могла бы прийти в
Царьград и разорить столицу Империи даже прежде диких полчищ Черного
Арапина. Да, степные броненосцы могли на несколько десятилетий раньше
ворваться в храм Премудрости и - наверное, с еще большим наслаждением, чем
в прошлом году темнокожие сарацины Арапина - сорвать с купола огромный
Константинов Крест...
Но - странный народ, ленивый и тихий, стал на пути каганата. Необычным
и страшноватым товаром выплачивали они дань Черной Веже - еще более
невиданной и жуткой стала их месть бронзоволиким всадникам за сожженные
деревни и обесчещенных девок. Жир-хан сражался со славянами двадцать четыре
года, он рассек на куски и втоптал в пыль не один десяток босоногих ратников
с рогатинами и топорами. Но за двадцать четыре года великий хан так и не
научился победить страх. По сей день не мог забыть страшного взгляда синих
глаз на закопченном и окровавленном лице - тогда, в битве при Умятве, он
красивым ударом сабли отрубил этому тощему голубоглазому воину руку - прямо
вместе с зажатым в кулаке копьецом. Но синяя злость взгляда оцарапала хану
глаза и отравила душу - он понял, что этот народ не пустит воинов кагана
дальше на запад. Никогда не прислушается к словам умнейшего из чернобородых
жрецов. Более того: настанет день, и тощие ратники придут в дом к самому
Жир-хану - чтобы обоюдоострым мечом вернуть когани старые долги.
Так оно и случилось: из северных лесов и клюквенных болот, из степных
засек и речных поселков славяне пришли к берегам Итиля. В степи бушевала
весна, но жаркое море цветов в последний раз колыхалось для всемогущего
каганата - молчаливый великан, князь Всеволод сжег великий город Саркел, а
его дикий брат Святко обрушил в реку незыблемые ранее твердыни Итиля. Ловкие
тени с топорами в руках одну за другой прикончили древние ветви жреческого и
каганского родословия - рассеянные и опозоренные, витязи кагана укрылись в
подпольях крупных славянских городов. Они сбросили железные маски всадников
и схоронились под личинами торгашей и менял, купцов и разъезжих гостей.
Хорошо еще, что Окул-хану удалось вывезти из Итиля несметные богатства
книжников - обосновавшись в славянском Престоле и купив себе боярские
почести, он сумел объединить вокруг заветного скрижального Камня уцелевших
беглецов, мечтающих о возрождении былого могущества каганата. Коганые воины
переоделись в славянские одежды и запретили своим детям даже мыслить на
родном торском наречии - только так им удалось выжить и вырастить новое
поколение мстителей, молодых хранителей ветхого Камня.
Только благодаря мудрому и хладнокровному боярину Окуле, сыну коганого
вельможи и славянской невольницы, хранителям заветного Камня удалось
пережить гонения княжеских дворян-ищеек во главе с Белой Палицей.
И, наконец, только благодаря стольному боярину Окуле в коганом подполье
стало известно о страшном заговоре недобитых имперских вельмож, бежавших из
Царьграда на Русь после разорения Базилики полчищами Черного Арапина.
Весть о гибели крестовой Империи и о самоубийстве прошлой зимой
последнего из базилевсов утешила раненое сердце Жир-хана. Он не мог
смириться с нелепой трагедией уничтоженного славянами каганата, но сладко
было думать о том, что и давний враг итильских жрецов, некогда процветающая
христианская Базилика не смогла выдержать натиска унгуннов и сарацин. Пусть
разрушен Саркел и сожжены библиотеки книжников - Жир-хан мог утешать себя
мыслью о том, что ненавистная династия багрянородных императоров тоже
навсегда вырублена под корень кривыми саблями восточных воителей. Однако -
тревожные новости сообщал ему Окула: изгнанные из Царьграда имперские
лизоблюды стали один за другим перебираться на Русь и, пользуясь тупым
славянским гостеприимством, проповедуют здесь свою крестовую веру! Мало
того, что один из племянников мертвого базилевса, недоношенный и болезненный
выродок Алексиос Геурон заручился благорасположением престольского князя
Ярополка и выпросил в правление вотчинный удел совсем недалеко отсюда, в
Вышграде! Мало того, что беглые базиликские монахи успели основать в диких
лесах десятки своих часовен, понарыть в пещерах кельи и понаставить крестов
в бывших языческих капищах - теперь, как сообщал из столицы Окула, эти
царьградские заговорщики задумали окрестить Русь, обратить славянских скотов
в свою нищенскую, унизительную веру!
Вот что писал Жир-хану Окула: некогда высокопоставленный императорский
царедворец Колокир сумел бежать от вооруженных слуг Черного Арапина,
прихватив с собой могущественные стати Базилевсов - золотой венец, скипетр
и державу. Если верить старым легендам, эти знаки царской власти обладали
странной, ни с чем не сравнимой магической мощью: они якобы могли подчинять
законам и мечтам Империи сердце любого человека. Даже теперь, когда Империя
лежала в руинах, Колокир и его прихвостни не хотели разувериться в этом
сомнительном свойстве Царьградских Статей: они задумали тайно перевезти их
на Русь и превратить могущественного правителя славянских земель в заложника
императорского венца! Они всерьез мечтали возродить Империю под славянским
небом - и вместо языческих идолов водрузить на Боричевом Взъеме в Престоле
поднятый с земли Константинов Крест.
Жир-хан не хуже самого Окулы понимал, что это означало бы окончательную
гибель каганата. Сброшенный с купола Святой Премудрости Крест должен
удариться оземь и навсегда сгинуть под копытами сарацинских лошадей. Он
должен упасть в пыльное море забвения, а не в сердце славянских воинов -
иначе крестовая вера заставит синие глаза тощих ратников светиться совсем
необычным и пугающе спокойным светом... Нет, этому необходимо противостоять
- Колокир не должен довезти императорские Стати на Русь.
Именно поэтому Окула собирал теперь самых лучших воинов коганого
подполья. Он призвал к оружию шестерых хранителей-каменош - каждый из них
должен в разное время приехать на Жерехов двор, дабы из уст Жир-хана узнать
место общей встречи: Малков Починок, глухой рыбацкий хутор на топком
Глыбозере. Последним из хранителей камня в селение Косарцево к Жереху прибыл
из далекого града Сполоха ловкий полукровка Данэил, сын итильского книжника
и продажной кривичской славянки.
VII
Они встретились почти на пороге дома - в сенях. Данька вышагнул из-за
косяка на лестницы, чтобы спуститься с мостов - и толкнулся плечом в чью-то
жесткую грудь, затянутую в блестящий бронированный панцирь: быстро отступил
на полшага, высвобождая правую руку для короткого удара цепом. Сухо треснула
ступенька - человек в панцире тоже отпрянул вбок, с лету наваливаясь спиной
на перила и поднимая голову;
Данька увидел черные и жадные угольки глаз в прорезях бронзовой личины
и подумал: правым локтем в голову - так, чтобы проломил поручни и упал с
лестницы, а там я его догоню...
Данька сдержал себя в последний миг.
- Данэил? - быстро прошептал он. - Я узнал тебя. Уходи - здесь
засада Белой Палицы. Они убили Жереха...
Только на мгновение Данька отвел глаза от стальной личины незнакомца -
словно оглянулся в беспокойстве на дверь, из-за которой могли вот-вот
появиться ищейки Белой Палицы. Вновь обернул встревоженную морду, чтобы
встретить горящий взгляд, блестевший в глазницах маски , - и испугался. Не
потому, что увидел жадное острие серого кинжального лезвия, мелко
подрагивавшего перед глазами. Он с ужасом осознал, что совершенно упустил из
виду, не заметил этого быстрого и нервного движения неприятельской руки, в
которой был зажат теперь тонкий и длинный нож, похожий на стилет. У
незнакомца была молниеносная реакция...
- Цыц, не шуми, - вполголоса сказала железная маска, и человек в
панцире приблизился, навалился всем телом: Данила ощутил под правым глазом
льдистое прикосновение кинжального жала. - Засада, говоришь? Жереха
прирезали? А сам кто будешь, лихой молодец?
Дергать цепом было уже поздно - Данька понял, что скользкому лезвию
сейчас очень несложно проникнуть внутрь его черепа. Он промолчал.
- Ты, никак, будешь человечек Белой Пальцы? - Колкие зрачки в
прорезях надменной личины насмешливо сузились. Данила поморщился устало и
осторожно - чтобы не поранить нижнее веко об острие стилета.
- Я всего лишь хочу спасти твою жизнь, о избранный из воинов. Твоя
сила, Данэил, нужна нашему униженному народу. Если ты хочешь узнать про меня
больше... что ж: опусти взгляд ниже. Там - за воротом кольчуги - ты
найдешь доказательство.
Ловкие пальцы в кожаной перчатке юрко скользнули Даниле за пазуху,
нащупали крошечный амулет и туг же испуганно отпрянули: с Данькиной шеи
свесился и закачался на длинной веревке, нехорошо мигая темным глазом,
помятый жетон со сцепленными угломерами...
- Да поможет тебе мышца великого бога, о хранитель Камня! -
пробормотал незнакомец иным голосом. Лезвие стилета исчезло так же быстро,
как появилось - и Данька снова испугался этого неуловимого движения
вражеской руки.
- Надо спешить! - Данила сжал незнакомцу локоть, слегка подталкивая
вниз, к выходу. - Здесь опасно! Жир-хан лежит мертвым у себя в горнице - я
видел его тело.
В чужих глазах мутным облачком мелькнуло недоверие.
- Если хочешь - поднимись наверх и убедишься сам. - Данька
безучастно отвернулся. - Однако будь осторожен: там полно славянских
скотов! Они заготовили ловушку. Лично я не останусь здесь ни на миг... Я
предупредил тебя - и теперь ухожу!
Словно в подтверждение Данькиных слов из гостевого двора донесся сквозь
прикрытые двери внезапный грохот, похожий на падение тела! И сразу вослед -
резкий неприятный взвизг нескольких луженых глоток - не то боевой клич, не
то пьяный гогот! Что это? - Данька побледнел и, оттолкнув плечом незнакомца
в панцире, прыгнул по ступеням на порог - кажется, он думал теперь только о
собственном спасении...
Несложный трюк удался: молча метнулся за ним избранный из воинов,
выбежал на двор, чуть пригибая голову - не выпуская из рук кинжальной
рукояти и часто оглядываясь. Поспешил к коновязи, не теряя из виду широкой
Данькиной спины, пятнистого грязно-кольчужного сгустка звериной
прыгучести... Скорее, скорее к лошадям - и прочь отсюда, из разоренного
Жирханова гнезда, наутек из русской западни!
VIII
Пусть сильней метет пороша,
Я бесцельно еду вдаль.
И не сказать, чтоб я хороший...
Но мне себя ни чуточки не жаль.
Павел Кашин
Сквозь стылый ночной лес, через суматошную жуть черных веток, рушивших
на плечи ледяные потоки недавнего дождя, они неслись молча и не оглядываясь
- парой лунно-стальных истребителей мелькая в просветах дерев... Наконец
первый всадник одернул разогнавшегося, обезумевшего от страха жеребца -
крутым рывком узды едва не свернул ему голову - темная лошадь второго воина
тоже захрипела и стала как вкопанная. Первый бесшумно опустился из седла на
землю, торопливо пробежал вперед несколько шагов, замер на миг - и поманил
рукой второго: на этой укромной поляне, зажатой в угол между гнилым болотцем
и жесткой стеной бурелома, можно укрыться до рассвета.
Они не обмолвились ни словом, пока Данька разводил в середине
прогнившего пня маленький воровской костер - человек в панцире стоял рядом,
схоронив кисть правой руки в жестяных складках дорожного плаща. Только когда
вялые отсветы пламени пятнами желтого олова заиграли на железной маске воина
Данэила, Даньке показалось, что в глазах незнакомца утих нервный звездный
блеск. Коганый витязь опустился перед костром на корточки: скорченное рослое
тело озарилось теплой мутью огня. Подбрасывая в небольшой дымный клубок
плазменного жара короткие сырые ветки, Данька украдкой оглядел врага:
толстый панцирь поверх плотной кожаной рубахи, глухой шлем с личиной...
жесткой гранью под плащом угадывается меч (еще один клинок, потолще и
подлинней - Данька заметил ранее - был привязан к седлу). Глаза в прорезях
маски молодые и презрительные, а движения мягкие и очень быстрые, пугающе
быстрые. Впервые Данила осознал, что не ощущает прежней уверенности в себе,
не знает, как закончится предстоящая схватка с Данэилом. Поэтому он долго
молчал, заботливо поправляя выпадающие из огня угли, розовой плесенью
тлевшие во мраке.
- Как твое имя, о хранитель камня? - бесцветным голосом спросил
Данэил, и Данька понял, что схватка началась.
- Меня зовут Облак-хан, - ответил он, и слова прозвучали как глухой
скрежет клинка, выдернутого из ножен.
- Ты не похож на торка.
- Да. Подобно твоей матери, моя мать была славянкой. Пауза, как после
обмена ударами. Мутные кляксы света танцуют по поверхности блестящего
панциря. Почему он прячет руку под плащом - не хочет выпустить из пальцев
свой кинжал?
- Как ты оказался в этих краях? - Снова испытующий взгляд из-под
холодно улыбающейся маски.
- Мы искали здесь одного славянского кузнеца. Так повелел Окул-хан.
Почему ты меня допрашиваешь? Ты не веришь потайному знаку Камня?
- Я верю знаку Камня. Я не верю людям - никому. Так учил меня
Окул-хан. И ты ответишь мне, незнакомец, потому что я так хочу.
- Ты прав, Даниил. Я готов ответить на твои вопросы, Что ты хочешь
знать?
- Как погиб Жир-хан?
- Я не знаю. Я прибыл к нему с письмом от Окулы. Он был уже мертв. На
дворе я видел несколько боевых лошадей.
Уверен, что его выследили люди Белой Палицы. Они едва не схватили меня
самого на дороге под Морамом.
- Покажи письмо, которое ты вез Жир-хану. Данила молча протянул клочок
бересты, предусмотрительно выдернутый давеча из толстых Жереховых пальцев.
Осторожно, как пропитанный ядом платок, Даниил ухватил записку кожаными
пальцами перчатой рукавицы и стал читать, то и дело поглядывая на
молчаливого Даньку, перемешивавшего угли в костре поседевшим концом тонкой
веточки.
- С сим приспели к тебе Смеяна-всадница а с нею Одинок-хан да
Облак-хан - их же накорми подай что спросят - медленно зачитал он и
склонил голову, не сводя с Даньки внимательных чуть насмешливых глаз. -
Куда подевались твои спутники, Облак-хан? Неужели их тоже выследили люди
Белой Палицы? И прирезали легко, будто спящих свиней?
Данька вдруг рывком вскочил на ноги - Данэил успел дернуть рукой,
выхватывая из-под плаща свой стилет, - но никто не собирался атаковать его.
Данька просто распрямил плечи и свысока посмотрел на собеседника:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг