Вперед и вверх, расцепляя пальцы и отскакивая от весла, взмывает моя рука,
опережая мысли, - инстинктивно, закрывая глаза от удара, взлетает ко лбу...
Пока волной ужаса приподнимаются волосы на затылке, пальцы этой руки
складываются в устойчивую щепоть трехперстия! Зачем? Этой бы руке цепляться
за весло, за прогнувшуюся волну, соскальзывать в воду, отбивая запястье о
борт перевернувшейся лодки, беспомощно рассекать речную плоскость вглубь,
потом судорожно вырываться из бурливой зелени обратно к воздуху... Так нет
же: тяжело, усилием, словно оставляя в воздухе желтый след раздвинутого
тумана, правая рука взлетает ко лбу и впивается щепоткой ] спутанные волосы
- "Во Имя Отца!"... Потом вниз - "...и Сына!", и направо, словно отводя
плечом проникающий тычок вражьего лезвия - "и Святого" - наконец -
железный блок локтем, жесткое движение к сердцу - "...Духа!".
...Ха! - как стекло нагрелась и вздулась река, оскальзываясь от
лодочки к берегам. Словно горячий электрод ударился в реку - просветлела
вода и посвежел воздух! Сквозь затхлый туман разом, отовсюду прорвался шум
- а река-то журчит! а берега-то совсем близко - шелестят лесом,
попискивают сероптичками и плюхают мирными жабами! Где ты, подводная тень,
покажись? Ты была такой необычной в этом знакомом мире! Даже интересно
взглянуть на тебя.
Действительно интересно. Едва ли там, под водой, была акула или
заблудившийся аквалангист. Я склонен думать, что это обычные среднерусские
русалки... Господи, да какой же это век? Откуда столько непуганой нечисти?
Теперь мне уже определенно кажется, что я видел, как промелькнул, туго
изгибаясь, толстый рыбий хвост. И этот холодно-игривый, острый голос из
глубины - прямо в душу... Очень похоже на русалок. Еще Афанасьев писал, что
они разговорчивые и любопытные. Что ж. Если это была русалка, я дешево
отделался - эти твари, по легендам, редко оставляют жертву в живых. И я
почувствовал, как хорошо быть в живых: как быстро и солнечно просветлел
утренний лес по берегам...
Вот только весло напрасно упало в воду и плывет теперь в десяти метрах
ниже по течению. И как это я умудрился его упустить? Ноги сами собой
согнулись, и я тихо присел на мокрое дно, скрестив руки поверх золотой цепи.
Ты чего это так рассиялась, подруга? Твои звенья прямо пылают в солнечном
песке бликов!
Лодка сама знала, куда плыть, тем более что без весла мне сложно было
влиять на развитие событий. Я давно уже заметил этот дым прямо по курсу и
теперь с любопытством ожидал того момента, когда, вывернув вместе с течением
из-за очередного поворота, моя лодочка выйдет на траверс странного холма,
мелькавшего то и дело сквозь деревья. Очень любопытный холм - настоящее
городище.
Первое, что я увидел, - это высокий колодезный журавль, наполовину
окутанный желто-серым дымом. Вскоре уже можно было различить светлый уровень
бревенчатого частокола, который начинался почти от самой воды и по спирали
поднимался к плоской вершине холма. Наконец, самое главное - белые
коротенькие столбики, охватывающие вершину сдержанным редким полукружием -
два, четыре... десять.
Я кратко стиснул веки, нахмурился и еще раз пересчитал столбики.
Десять. Десять детей богини Мокоши. Языческое святилище, девятый или десятый
век. Добро пожаловать в беспробудную дикость некрещеной Руси.
Все сходится: извилисто раздвигая кусты, речка выносила меня прямо к
небольшой кумирне могущественнейшей из женских богинь древнего славянства.
Приземистый истукан самой старухи Мокоши должен быть вкопан где-то внутри
частокола, накрыт клочьями шкур и пластами черного мха. А вокруг мамашиного
кумира выстроились - вот они стоят, чернея на солнце выжженными мордами и
корявыми конечностями - строгие высокие столбики сынов и дочерей. Жестокий
Стрибог и непослушный Яровит, Колзда и Индрик-зверь, Жива и Зимцерла,
финские шаманки Летьгола и Зимигола, дикая Голядь и темная Мохлюта...
Печально все это, очень печально. Кажется, я и мои друзья немного
перестарались. Вернули страну слишком глубоко в прошлое. Боже мой, страшно
представить: десятый век! Честно говоря, эта кровавая и беспокойная эпоха
накануне крещения Руси - время ничуть не более симпатичное, чем конец XX
столетия. Вот тебе и приехали в старую добрую Русь... Захотели променять
испакощенную российскую республику на тихую гавань книжного средневековья!
Не получилось.
Я покосился на некрещеное славянское солнце и поежился. Там, в 90-х
годах второго тысячелетия, в электронных джунглях московского мегаполиса еще
оставались живые храмы и последние священники. Там были остатки русской
армии и недобитые писатели, преподаватели, ученые... Здесь - нет ничего:
Русь только народилась! Ее еще нужно донести до 988 года, до горячей купели
крещения... Не уронить по пути, не потерять, не продать этого драгоценного
младенца!
М-да... Хотелось отдохнуть в тихом и мирном Московском царстве XV
века... Или в золотом веке Империи Екатерины... На худой конец, при
всеевропейской державе третьего Александра - но не тут-то было. Каникулы
начались, но отдыха не предвидится.
Прерывистый женский крик донесся из-за дымного частокола. Ну вот и
первые люди: безумно визжа, откуда-то из-под колодезного журавля быстро и на
четвереньках проползла женщина - я увидел длинные седые волосы,
волочившиеся по земле. Она мелькнула и снова скрылась в дыму - только визг
еще летел параллельно водяной глади, искаженно отражаясь в небо. А лодка
продолжает бесшумно скользить, святилище все ближе - и я положил плащ и
кинжал на дно челна. Как-то сразу приблизился, укрупнился пологий склон с
частоколом, вырастающим из воды, стали видны сухие трещины на бревнах и
обломанные сучки - и я тихо перегнулся через борт, осторожно соскальзывая в
воду. Рука держится за теплое дерево кормы, а все тело в воде, и никто не
увидит меня оттуда. Не надо им меня видеть.
Визг прервался, и над водой запахло дымом. Smoke on the water... Нет,
это не стук речной волны о бревенчатую плотину у подножия холма - это
какое-то животное глухо бубнит сквозь потрескивание огня. И вдруг -
совершенно отчетливо: властный окрик! Мужской голос! Меня заметили?
Затрещали ветки - лодка встряла в затопленный кустарник, и, легко
оттолкнувшись от неподвижного борта, я погрузился в воду с головой.
Неудобная вещь этот греческий хитон: затрудняет движения при плавании.
Колени плотно ткнулись в илистое дно - здесь совсем мелко.
Я смотрел из-за кустов в сторону святилища и видел, как в полустах
метрах отсюда неторопливо выделился из горячего дыма рослый неандерталец в
обрывках бурой шкуры на животе и бедрах. Жирный и кривоногий, он вышагнул на
проплешину зеленой травы между кумирами и, наклонив голову, исподлобья
посмотрел туда, куда уползла визжавшая старуха. Массивно качнулся в
волосатой руке бесформенный каменный топор - весь в обмотках высушенных
жил, притягивающих кремень к топорищу. Глухо рыкнув, вздохнула шерстистая
грудь в толстых мышечных складках, и, подняв руку к лицу, человек
ожесточенно впился зубами в собственное предплечье - это он так почесался,
что ли?
Нет, далеко не десятый век, с невнятным ужасом подумал я, когда на
груди неандертальца тускло блеснули какие-то бляхи на длинных нитях,
свисавших с концов жестких черных косиц - да-да, его волосы были стянуты в
короткие косички, торчавшие из-за ушей. Амулет-полумесяц... каменный
топор... неужели так выглядят теперь мои соотечественники? Интересно, они
уже знают секрет бронзы?
Дымная завеса снова взволновалась, и наружу, глухо кашляя, вывалился
тощий костлявый подросток лет шестнадцати - подломившись на колени в траву,
он принялся тереть красное от дыма лицо грязными кулаками, продолжая при
этом хрипло и жалобно мычать. Этот персонаж был совершенно обнажен - сизый
загар покрывал безволосое тело, и только на голову была зачем-то нахлобучена
рыжая лисья шапка: из-под нее высовывались характерные косички, но уже без
блях-амулетов. Под мышкой подростка торчал небольшой лук - просто гибкая
толстая ветка, стянутая перекрученной жилистой тетивой. Первый воитель
попытался покоситься на младшего товарища, не изменяя положения тела, - но
поскольку глаза у воителя были совсем маленькие и вдавленные, пришлось-таки
повернуть голову и опять рыкнуть что-то невнятно-односложное.
Мне стало скучно. Это не нация, а дикость - убежден, что у этих людей
еще нет общего межплеменного языка, нет городов, нет письменности... Я не
успел домыслить - дым вежливо раздвинулся, пропуская сквозь себя черный
силуэт человека... в роскошном мрачном плаще, волнительно распахнувшемся на
ходу. Сразу возникли города, и язык, и письменность - неандертальцы
притихли, а высокий господин, высвободив из-под крыльев плаща сухую руку в
темном рукаве с серебристым отливом, манерно помахал возле носа бледными
пальцами, разгоняя дымные завитки перед своим лицом. Это было лицо
совершенно цивилизованного человека - худое и продолговатое, с выпуклым
шишковатым лбом, гладко переходящим в блестящую залысину. Черная острая
бородка и, над ломкими губами, - до странности узкий нос с приплюснутым
кончиком... Горячие глаза вцепились в жирного неандертальца - и бородатый
джентльмен что-то тихо сказал ему, нервно дернув бровью.
Сказал - и человек в шкуре, этот грозный Тор, этот пещерный гигант
каменного века, мелко тряхнул кабаньей головой, подхватил покрепче свой
молот - и, сильно сутулясь, послушно заковылял обратно в дымное облако,
вверх по склону холма. Я немедленно предположил, что сухощавый воланд в
плаще - начальник, и окончательно убедился в этом, когда прыщавый подросток
молча метнулся к нему, забыв на траве свой первобытный лук, - почти на
четвереньках, цепляя траву руками и подобострастно пытаясь уловить дрожащими
пальцами тяжелое колебание черного подола. Высокий господин брезгливо
отступил на шаг - и откуда-то из глубин его одеяния появился небольшой
сверток, зажатый в жестких узловатых пальцах. Короткое движение черной руки
- и сверток полетел в траву, разворачиваясь на лету, и посыпались из
свертка какие-то темные дымящиеся куски... угли? нет: жареное мясо.
Подросток согнулся над свертком, жадно приникая к земле головой и
разбрасывая в воздух мелкие брызги горячего жира - а в это время на вершине
холма снова кратко взвыла женщина... Четыре удара топором, помноженные на
эхо, затем раздраженный треск подрубленного дерева - и я вижу, как
нетерпеливо обернулся через плечо чернеющий господин, задрапированный в
плащ. Ну, так и есть: на моих глазах трое злоумышленников разоряют святилище
Мокоши. Еще сильнее, уже в огненных отсветах, повалил дым, а потом и жирный
тролль вернулся - в правой руке каменный топор-мьелльнир, а на левом плече
- вырубленное из земли толстое раскрашенное бревно. Обрубок длиной около
метра - значит, основная часть идола так и осталась под землей, а
неандерталец выломал только верхушку неприкасаемого кумира. Черно-зеленые
разводы ромбического орнамента... Белой краской по бурой гнили - женская
фигура из пяти-шести прямых линий: ноги под подолом треугольного платья
расставлены широко - считается, что Мокошь помогает роженицам... Обе ручки
ромбической женщины задраны кверху: каждая из них вцепилась в хвост лошади
- по обе стороны от нее два всадника с копьями в руках. Страшна и
мстительна старая Мокошь - редкая женщина на земле повелевает всадниками!
Страшна - но не для всех: эти трое не признают божественного
авторитета. Еще одно мановение начальственной руки - и толстый дикарь уже
спускается к выходу из святилища - тяжело убегает, придерживая на плечах
грязное ритуальное бревно. Тут же вслед за ним устремляется и господин в
плаще - только подол заколебался по траве. Один лишь голодный подросток
никуда не спешит. Забыв обо всем на свете, рвет зубами обгоревшее мясо, свой
долгожданный завтрак - царская плата за услуги: ведь он, наверное, в
одиночку греб всю дорогу, пока они втроем поднимались на лодке вверх по
течению...
Старшие коллеги забыли о нем. Они спешат - с минуты на минуту прибегут
с близлежащих полей крестьяне, которые, должно быть, слышали предсмертный
крик удавленной седовласой жрицы. И горе тому, кого они застанут в черте
оскверненного святилища! Местные жители, пожалуй, попробуют умилостивить
оскорбленную богиню тем, что попросту принесут ей в жертву незадачливого
подростка. Я осторожно скользнул вытянутой рукой через борт и нащупал на дне
лодочки ножны. Через полминуты ветки кустарника уже мягко потрескивали -
тихонько раздвигая их, я почти вплавь приближался к невысокому деревянному
частоколу, на манер дамбы отгораживавшему заросшее черемухой мелководье от
священного берега.
Уже слышно, как постанывает над жареным мясом юный дикарь. Возле
бревенчатого забора течения вообще нет, и теплая вода стоит ниже колен.
Аккуратно положив обе ладони на верхушки бревен, я напряг пальцы, осторожно
подтянулся на руках и - разрывая хитон на животе об острую кромку сруба,
оставляя по дереву мокрый след от штанов, - быстро перебросил на ту сторону
ноги... Резко дернулись голые, облезшие от загара плечи подростка - но я
уже здесь: подошвы в греческих полусапожках с мягким стуком опускаются на
землю, и - вжи-и-изз! - заострился из ножен узенький светлый клинок.
Подросток так и не успел обернуться - он замер, пыхтя над недоеденным
завтраком и напряженно косясь на кинжальное лезвие, игравшее в моей руке
правильными зеркальными бликами. Отшвырнув ногой грубый лук, валявшийся
неподалеку, я сделал еще шаг вперед и коснулся округлым острием его плеча.
- Как звать? - кратко спросил я, стараясь не щеголять московским
акцентом. Мальчик сперва замер, потом бешено засопел носом, будто собираясь
расплакаться. - Имя?! - Лезвие ткнулось в плечо, продавливая побелевшую
полоску на коже. Я быстро глянул в сторону леса: два других разбойника уже
совсем скрылись из виду. Скорее всего, направились к тому месту, где
оставили лодку. Надо торопиться - минут через пять они добегут до места и
обнаружат пропажу челнока.
- Мяу... - неуверенно сказал подросток, и я увидел, что у него
задрожала нижняя челюсть. Я сгреб свободной пятерней сразу несколько жидких
косичек и рывком заставил его подняться с колен. Слегка прижимая небольшой
клинок к пояснице моего пленника, шагнул обратно к частоколу - и парень
послушно попятился следом: смешная рыжая шапка съехала набок.
Вскоре мы уже оба сидели в лодке - вернее, я сидел, а парень полулежал
на дне, прижимаясь носом к бортику, и судорожно икал от страха. Я развернул
свой плащ и набросил его на это скрюченное тощее тело - странно было
наблюдать, как из-под дорогого терракота выглядывают цыплячьи щиколотки в
разводах засохшего ила. По счастью, утерянное весло тоже свернуло с основной
протоки в стоячую заводь напротив святилища и застряло в кустах - двигаясь
к лодке, я подобрал его и теперь мог корректировать движение суденышка вниз
по течению.
Время от времени я бросал взгляд на широкое толстоносое лицо пленника,
повернутое в профиль. Чем дольше я смотрел на него, тем более утверждался в
мысли, что передо мной - типичный представитель коренного финского
населения Окско-Поволжского бассейна. Вот откуда взялась в десятом веке эта
неандертальская дикость - действительно, судя по русским летописям,
славянские колонизаторы, пришедшие на землю финнов, обгоняли их по уровню
культурного развития на несколько столетий. Видимо, парень принадлежит к
первобытному народцу вроде Мери, Веси, Еми или Голяди... Если это так, то мы
едва ли найдем общий язык. Скорее всего, он не понимает по-славянски.
- Мяу! - вполголоса позвал я, и парень на удивление живо обернулся ко
мне. В мутно-голубых глазах уже не было прежнего страха - кажется, мой плащ
не только согрел подростка, но и вселял в его рыбье сердце надежду, что
неизвестный господин с кинжалом если и прикончит, то не сразу. - Мяу! -
повторил я и, отложив весло, ткнул себя в грудь. - Алексей. Я - Алексей.
- Ялисе! Ялисе! - с готовностью воспроизвел мое имя финский мальчик.
Я поморщился, осознав банальность ситуации: два представителя разных культур
знакомятся в точном соответствии с голливудским сценическим каноном. Но
делать нечего: других собеседников пока нет.
- Хм??? - вопросительно хмыкнул я, свешивая руку к воде и опуская в
реку указательный палец. Подросток среагировал немедленно:
- Са-анда! - сказал он, не сморгнув глазом. Я улыбнулся. Для дикаря
он соображает довольно быстро. Итак, речка тоже называется по-фински. Честно
говоря, не припомню я в Европейской России реки с таким названием...
Господи, только не Финляндия! По-фински я знаю всего четыре слова: Калевала,
Ильмаринен, Сибелиус и... Маннергейм. Впрочем... мы ведь ударили в колокол
под самой Кандалакшей, то есть совсем близко от Карелии.
- Э-э... хм?! - еще раз вопросил я, показывая пальцем в ту сторону,
где таял в лесах удалявшийся священный холм. - Мокошь?
- Мокоша, мокоша! - радостно закивал паренек и тут же поймал
свободной рукой съехавшую с темени шапку. - Мокоша муола мяу тынна.
Как и предполагалось, святилище принадлежало старой богине Мокоши.
Оставалось выяснить, кто и зачем отдал приказ о его разорении. Приходилось
прибегать к личным актерским качествам, и я пододвинулся поближе к пленному
аборигену.
- Мяу! - утвердительно сказал я, вонзая указующий палец мальчику в
грудь. - Хмм?! - Интонация вопросительно подпрыгнула, и я, надув по
возможности щеки, сгорбился и сделал вид, что размахиваю каменным топором.
Парень по достоинству оценил мой талант имитатора: тонко захихикав, он
довольно произнес: "Сало! Са-ало!" - и тут же сам надул щеки, передразнивая
своего старшего товарища. Он так вошел в образ, что вскочил на корточки и
стал мелко подпрыгивать, делая вид, будто тащит на плече тяжкое бревно. Мне
пришлось слегка одернуть его: лодка сильно раскачивалась, а мне еще
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг