даже сказал - сверхъестественный, не побоюсь этого слова. Что, так совсем
выпить и не тянет, а, любезнейший?
- Ну, не тянет, - угрюмо буркнул я.
- Удивительно! Ведь по жизни-то обычно как раз все наоборот
происходит, за уши вашего брата от водки не оттащишь, так и лакает,
лакает...
- Нету у меня никакого брата, - окрысился я. Так бы и засандалил
сейчас ему промеж глаз!
- Это я так, образно, - хихикнул он. - М-да... Вы феномен, мой
дорогой. Патологический тип. Для науки личность совершенно темная и
неправдоподобная. Видимость, так сказать, бытия, иллюзия, галлюцинация. Ни в
теории, ни в практике вам места нету. Таких, как вы, в природе существовать
просто не может. И не должно.
Как бы в подтверждение своих слов, он плеснул себе в стакан еще грамм
сто пятьдесят и, крякнув, влил в свое поганенькое нутро.
Я весь вскипел.
- А вот мы сейчас посмотрим, существую я или только видимость бытия!
Я рывком перегнулся через стол, схватил светило пятерней за грудки и
тряхнул так, что у того аж челюсть лязгнула да лысина в миг вспотела. Однако
он тут же умудрился вывернуться и высвободиться от захвата.
- Ну это вы бросьте! - строго заявил он, отклеивая свою обширную
ученую задницу от казенного кресла и выпрямляясь. - Здесь вам не Госдума!
То ли он какую кнопочку потайную нажал, то ли еще каким образом сигнал
подал, только вдруг выскочили у меня из-за спины два здоровенных санитара и
лихо скрутили мне руки. Я и пикнуть не успел, как заломило у меня в
суставах, застучало в висках, засучило в ногах. Скрипнул я остатками своих
зубов, попытался вырваться, да не тут-то было! Крепко держали вертухаи,
лишив меня всех степеней свобод.
- Вы, уроды! - вякнул я, скривившись от боли. - Грабли свои
дебильные уберите! Пока я вам их не повынимал!
Однако они и ухом не повели, лишь глумливенько эдак залыбились,
гоготнули для проформы: не ерепенься, мол, мужик, у нас не забалуешь, живо в
бараний рог скрутим, коли шеф команду даст.
Сковородкин радостно закивал, поиграл куцыми бровями, зацокал языком.
- Зря вы так, батенька, - защебетал он нежно, облизывая меня
любвеобильным взглядом, - нехорошо, нехорошо-с!.. А ну-ка, ребятки,
держите-ка его покрепче, сейчас мы сеанс ортодоксальной терапии проведем.
Ежели не поможет, можете на себе, батенька, крест ставить, и пожирнее,
пожирнее!..
Не долго думая, он снова извлек из-под стола бутыль со спиртягой и
нацедил примерно с треть стакана. Потом хитренько так подмигнул и стал
приближаться, со стаканом в своей маленькой пухленькой ручке. Я
забеспокоился, заподозрил неладное.
- Насилия над моей личностью не потерплю! - заорал я благим матом,
догадываясь, к чему клонит этот идиот. Попытался было вырваться, сделал
несколько неуклюжих телодвижений, но те два дебила стояли, как влитые, и
добычу из своих лапищ явно выпускать не собирались. А потом и вовсе мою
башку заклинило - так, что я и пикнуть не смел, а ежели и пытался, то в
глазах у меня тут же темнело от адской боли. Профессионалы, мать вашу!..
- Отпустите, уроды! - хрипел я, взывая к их гражданской совести, но
тщетно.
Сковородкин тем временем, нежно улыбаясь, приблизился ко мне вплотную.
- Ну-с, больной, - заворковал он, - приступим к лечению.
Я и глазом не моргнул, как этот псих резко саданул меня поддых своим
миниатюрным кулачком, да так мастерски, так метко, что дыхание у меня тут же
перехватило, и я машинально раззявил рот. А он, подлюга, не стал мешкать и
влил в него содержимое стакана. Тут уж, братцы, мне совсем хреново стало.
Дыхнуть я, ясное дело, не мог, так как спирт обжег мне глотку и, растекаясь
по пищеводу, пополз к желудку, сжигая все на своем пути подобно напалму. В
глазах помутнело, зарябило, я забился в конвульсиях, словно махаон
какой-нибудь, наколотый на булавку садиста-энтомолога. А потом как-то
внезапно отлегло. В брюхе стало жарко, сквозь соленую влагу в глазах я стал
различать смутный силуэт этого фашиста Сковородкина.
Сковородкин же с интересом наблюдал за реакцией "больного" и
противненько лыбился.
И тут... Я почувствовал, как в брюхе у меня что-то назревает, какой-то
вулкан огнедышащий, прет у меня что-то из нутра, неудержимо просится наружу.
Спирт явно не прижился. Я выпучил глаза, смачно рыгнул... Последнее, что я
успел заметить, была побледневшая рожа этого кретина психа-терапевта, с
которой медленно сползала его мерзопакостная улыбочка. Ну, теперь держись,
держиморда больничная!..
Я поднатужился и со смаком, с каким-то утробным рыком, вывернувшись
весь наизнанку, зажмурившись, блеванул ему в морду его же собственным
спиртом, присовокупив к нему и свой утренний завтрак.
А когда открыл глаза, то от смеха удержаться уже не смог.
Он стоял передо мной, суровый, посерьезневший, невеселый, в миг
утративший былую спесь. Еще бы! Какая уж тут спесь, когда ты облеван с ног
до головы, и разит от тебя отнюдь не амброзией, а какой-то кислятиной!
Ну и заржал же я тогда! До слез, до коликов в боку, до икоты.
Сковородкин быстро пришел в себя. Взгляд его, тускло светившийся сквозь
заблеванные стекла очков, был укоризненным и осуждающим.
- Свинья вы неблагодарная, - сказал он, качая своей тыквой. - Свинья
и есть.
- Да ты на себя посмотри, индюк неумытый, - расхохотался я пуще
прежнего.
По-моему, его наконец проняло. Он аж затрясся от ярости, побагровел,
пятнами весь пошел, брызнул слюной.
- А ну-ка, ребятки, - зашипел, - проводите-ка нашего гостя до
выхода... кубарем, кубарем его по лесенке! Пиночком, пиночком под зад! И что
б ноги его здесь... мерзавца...
Ух, и летел же я из психушки, братцы, это надо было видеть! Поначалу те
два дуболома-шизоида мне подсобили, сообщив мне изрядный начальный импульс,
а потом, за воротами, я уже сам, ноги в руки, давал деру - так, что только
пятки сверкали.
А Коляну, бригадиру нашему, я выскажу все без утайки. Пущай сам у этого
своего супергения от Минздрава лечится! А меня увольте.
Глава тринадцатая
Домой я вернулся злым, уставшим и трезвым. Светка, едва лишь завидев
меня, сразу изменилась в лице.
- Случилось что, Васенька? - испуганно ойкнула она. - На тебе лица
нет.
Молчком, не удостоив свою половину ответом, я прямиком прошествовал к
дивану, на который и завалился, нацелившись брюхом в беленый потолок. Думать
ни о чем не хотелось, да и мыслей-то в башке никаких не вертелось. Так,
всякая шелуха, накипь какая-то всплывала порой в мозгу - и тут же куда-то
смывалась. Я пребывал в диком отчаянии.
Светка посуетилась вокруг меня и вскоре позвала на кухню, ужинать.
Какая-то сила подняла меня, и я машинально, словно зомби, поплелся на зов
женушки, уселся на табуретку, молча, без аппетита уплел макароны по-флотски,
с чесночком, с соленым огурчиком - и собрался было уже отбуксировать свое
никчемное, трезвое тело назад, к дивану, как Светка вдруг сказала:
- Вась, может стаканчик налить, а?
Меня всего аж передернуло.
- Уйди, - угрюмо, наливаясь кровью, процедил я сквозь зубы.
Светка побледнела и плюхнулась на стул.
- Да что с тобой, Васенька? Неприятности на работе? Или болит что? Не
томи, Вась. Может, примешь все-таки стопарик, а?
Я мрачно тряхнул головой, тяжело поднялся и заковылял к своему дивану.
Светка семенила следом.
- Может, "скорую" вызвать?.. Да не молчи ты, как истукан, скажи
что-нибудь!
Я плюхнул себя на диван. Ехидно взвизгнули ржавые пружины, нагло
уперлись мне в бок.
- Уйди, Светка, - повторил я, осерчав, - не до тебя мне. Душа ноет.
Вакуум какой-то в нутре.
Светка обиженно поджала губы и выскочила из комнаты. А через полчаса
появилась вновь. С гордым, каменно-официальным лицом, с рентгеном вместо
глаз.
- Только честно, без балды: завел кого-нибудь, на стороне?
До меня не сразу дошло, чего она от меня хочет. А когда, наконец,
доперло, то взбеленился я не на шутку.
- Дура! - рявкнул я.
Она пулей вылетела на кухню.
Надо же такое отмочить! Дура и есть дура. Такая чушь могла прийти в
голову только бабе. Вот она, женская логика, лишь одно на уме: как бы
мужичка ее кто не увел. Не знаю, но мне почему-то стало легче. Как-то даже
отлегло от сердца, камень словно с души свалился. Я даже рассмеялся внутри
себя - так, чтобы эта сумасбродка Светка не услышала. На судьбину свою
горемычную с другого бока взглянул. Ну и что, кумекаю, тут такого? Ведь есть
же, наверное, такие люди-феномены, которые капли в рот не берут - и ничего,
живут, копошатся, житуху свою планируют, идут себе семимильными шагами к
светлому будущему. Да и плюсы здесь имеются немалые: башка по утрам с
похмелюги не трещит, экономия, опять-таки, внутрисемейного бюджета. В конце
концов, живут же люди с одной ногой, и даже совсем без ног - и ничего, не
тонут в этом дерьме, барахтаются, ищут свой смысл в жизни. Тоскливо,
конечно, ощущать свою неполноценность, безногость свою убогую, однако зачем
же комплексовать? Если же откровенно, без лабуды, то ноги-то отрезанные уж
точно никогда не вырастут, а вот напасть моя, будь она неладна, может,
потихоньку-то и рассосется, рассеется. Глядишь, и снова в свою колею войду
- рожу от спиртного воротить не буду.
А Светку обидел я зря. Зря, зря я шуганул свою женушку. Она, может, как
лучше хотела, за мужика своего, можно сказать, переживает, вот и стопарик, в
кои-то века, предложила, а я ее, ненаглядную, взял, да мордой об стол: сиди,
мол, и не рыпайся. Нет, нужно восстанавливать статус кво, и немедленно.
- Свет, а Свет! - гаркнул я на всю квартиру. - Подь сюда, разговор
имеется.
Светка выдержала подобающую случаю паузу: не слишком короткую, чтобы не
умалить чувство собственного достоинства в глазах мужа, и не слишком
длинную, чтобы не заставлять меня ждать сверх меры - и, гордая,
неприступная, высоко вздернув свой носик-маклевку, выплыла из кухни. Ни
дать, ни взять, королева английская!
- Свет, не сердись, это я сдуру полкана спустил, - повел я свою
дипломатию. - Понимаешь, с башкой у меня что-то стряслось: не могу пить, и
все тут! Тошнит меня от водки, понимаешь, худо мне. Вот и осерчал малость.
Извини, а?
Светка, услыхав мою исповедь, заметно оттаяла.
- Что, сразу сказать не мог? - проворчала она беззлобно и внезапно
улыбнулась. - Так-таки и не можешь? Совсем, ни капельки?
Нет, она не злорадствовала, не торжествовала, напротив, в голосе Светки
уловил я что-то похожее на сочувствие, даже жалость. Я развел руками.
- Не могу, Свет. Ну вот хоть тресни!
Она подошла ко мне и погладила по голове, как маленького ребенка. Я
даже опешил поначалу, а потом в носу у меня вдруг защекотало, в глазах
защипало, к горлу подступил какой-то противный комок. Не хватало еще только
разрыдаться на плече у любимой женушки!
- Ничего, Вась, ничего, - мурлыкала она, - оклемаешься, очухаешься.
Все пройдет, вот увидишь. В конце концов, живут же люди без водки, и ничего,
в петлю не лезут.
Ну прямо-таки мои мысли читает, во дает! Нет, что ни говори, а Светка у
меня просто золото, душу мою насквозь видит, даром что баба! Ни на что ее не
променяю, даже на водку, будь она трижды проклята... водка, то есть. Ни на
что и ни за что.
Спать я улегся умиротворенным и успокоенным, хотя, чего уж греха таить,
кошки на душе скребли. И еще как скребли, ого-го! Убогость свою даже во сне,
подсознательно, ощущал.
Наутро, со сметенными чувствами, попилил я на работу. Не до конца,
видать, Светка меня излечила, не до конца. Но тут уж ничего не поделаешь,
придется самолечением заняться, очередной сеанс психотерапии самому над
собой устраивать. А там - как карты лягут.
Колян набросился на меня, как баран на новые ворота. Его всего аж
распирало от нетерпения и любопытства.
- Ну как?
- А никак, - отвечаю мрачно. - Облевал я твоего уникума. Всего, от
головы до пят. До сих пор, поди, отмывается, придурок.
Тут даже видавшего виды Коляна проняло. Вытаращив глаза, он приглушенно
вопросил:
- Ты? Самого Сковородкина? Врешь! Как же это тебя угораздило, а,
Василь Петрович?
Я ему все и рассказал. Он вдруг побагровел, набычился, надул щеки - и
взорвался оглушительным хохотом.
- Ну, уморил! - ржал он, колотясь в приступе идиотского смеха. -
Прямо-таки в самую рожу? А? Ха-ха-ха!.. Молоток, Васька! Умыл, умыл-таки!
Я молча, с досадой, наблюдал, как от души веселится наш бессменный
бригадир.
Наконец Колян сумел совладать с приступом, смех его потихоньку иссяк.
- М-да... жаль, конечно, что все так обернулось. Возлагал я на
Сковородкина надежды немалые, а оно вон как вышло. И что же ты, Василь
Петрович, намерен теперь делать?
Я махнул рукой.
- А ничего. Жить как жил, а там видно будет. Только ни к
Сковородкиным, ни к Чайниковым, ни к Самоваровым всяким я больше не ездок.
Довольно с меня, баста. Этому твоему гению, к примеру, самому место в
психушке.
Колян кивнул.
- Ладно, Васька, иди работай. Может, и правда рассосется...
Я пожал плечами и потопал к своему станку.
Где-то ближе к обеду я стал замечать, что народец наш как-то странно на
меня косится, шушукается, пальцами своими немытыми в персону мою тычет,
однако подходить не подходит. Словно стена Берлинская между нами возникла,
железный занавес: по ту сторону они, нормальные, а по сю - я,
трезвенник-психопат, со сдвигом в мозгах и крышей набекрень. Однако после
обеденного перерыва стена рухнула, и первым, кто пробил в ней брешь,
оказался потомственный пролетарий Григорич.
- Слышь, Васька, - осторожно подкатил он ко мне, - сховай десятку, а
то баба моя все одно найдет. Каюк тогда заначке. Нашим-то козлам безрогим я
доверить не могу, враз пропьют, а тебе можно. А, Вась, сховаешь?
- Ладно, давай, - буркнул я, пряча купюру в карман. - А не боишься,
что спущу твой чирик-то?
Григорич оскалился.
- Не-е, не боюсь. Ты теперь мужик надежный, на пропой не потратишь.
- Ну как знаешь...
Григорич отвалил, а меня вдруг досада взяла несусветная. Ну что за
житуха, а? вроде как евнухом себя ощущаешь: сунули как бы в самый что ни на
есть гарем - и оставили. Все равно, мол, от тебя проку как от козла молока,
так что сиди, импотент, и охраняй наших баб.
В смысле, бабки.
Григорич оказался не единственным, кто подвалил ко мне в этот день со
своею заначкой. Еще корешей пять сдали мне на хранение кровно заработанные,
утаенные от семьи деньжата: кто чирик, кто два, а кто и полтинник приволок.
Я на все махнул рукой и безропотно брал их трудовые, не учтенные женами,
сбережения. Пущай, думаю, несут, мне что, жалко, что ли? Последним
вразвалочку подкатил Вовка-прессовщик и принялся подле меня смущенно сопеть
и переминаться с ноги на ногу.
- Ну чего мнешься, как сирота казанская? - говорю я ему. - Давай,
что ли, бабки, схороню.
Он вынул чирик, но расставаться с ним не спешил.
- Понимаешь, Василь Петрович... - начал он, - тут такое дело...
- Выкладывай, не томи, - напер я на него.
- Словом, - решился он наконец, - сховай этот чирик, но мне не
отдавай, до Восьмого марта. Даже если умолять тебя буду, на коленях - так
ты ни-ни. Понял? Все одно пропью. А, Вась, сделаешь? Попридержишь у себя
десятку?
- Отчего ж не сделать - сделаю, - пожал я плечами. - Только не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг