нитроэмалью, так она и слезть может и блеска такого все равно не будет?
Нет, этого Грошев не знал. Начинались тонкости, известные только мастерам.
Даже ради их познания и то стоило зайти к Грачеву: все, что касалось
машин, Николая интересовало всегда.
- Жаль... А как же другие красят?
- Ха! Красят... Халтурщики вам все покрасят. А через месяц облезет. Сушить
надо уметь. Тут вот один отставник тоже решил: "А чего тут сложного - по
белой цветной красить?" Покрасил. И что? Полезла! Ко мне примчался.
Пришлось смывать и все перекрашивать. А потом еще и полировать.
"Это что еще за фигура появилась?" - подумал Николай, но сказал с нотками
уважения:
- Но ведь вот у вас же получилось.
- Ха! У меня! Я себе аппаратуру сделал. Вот, сами посмотрите.
Грачев повел следователя к сараю. Наверное, в нем когда-то была летняя
кухня, а может быть и амбар. Крепкие бревенчатые стены, хорошо пригнанная,
во всю ширину торца, добротная дверь. Грачев включил свет.
Потолок и стены были обшиты блестящей жестью из расправленных бидонов.
Вверху и по бокам висели мощные электрические лампы с рефлекторами.
Батареи таких же, как в фотографиях, ламп стояли вдоль стен.
- Вот, - с гордостью сказал Грачев и скрестил руки на груди. - Здесь я вам
любую синтетику сделаю, не хуже заводской будет.
Все это вызывало уважение. Мастер понял состояние Грошева и, чтобы
окончательно добить его и утвердить свое превосходство, предложил небрежно:
- Вы прежде чем решить, красить или не красить, сходите к тому отставнику,
посмотрите мою работу, а уж потом будем договариваться. - Он назвал адрес
отставника и назидательно произнес: - Но не советую красить: "белая ночь"
- отличный цвет.
Роль автолюбителя явно удалась. Николаю даже не пришлось узнавать адрес
отставника, и он небрежно спросил:
- А почему же тот отставник покрасил? - Правила игры требовали хоть в
чем-то сомневаться, чтобы потом, сторговываясь, можно было сбить цену.
- Так он и зимой ездит - гараж у него теплый. Говорит, научно установлено,
что зимой белые машины терпят больше аварий. Их не замечают встречные. Вот
он и покрасил в цвет морской волны. Но лично мне больше нравится "белая
ночь". На ней и пыль не так заметна и грязь. Так что не спешите...
Нет, Грачев не халтурщик. Он мастер своего дела и гордится этим. "Придет
свой срок, - подумал Николай, - и я воспользуюсь его советами".
На работе его ждали владельцы проверенных машин. Беседы с ними ничего
нового не дали. В пропавших портфелях не было ничего серьезного или
ценного, изменений, следов преступников в своих машинах они не замечали. И
когда Грошев напомнил о боковинках, двое вспомнили, что им приходилось
пользоваться фигурной отверткой. Но подобное бывало и раньше - завод не
продумал надежного крепления, и никелированные шурупчики выпадали сами по
себе. Остальные не заметили даже этого.
17
Когда инженер-подполковник в отставке Александр Иванович Тихомиров узнал,
что Грошева прислал Грачев, он улыбнулся и, извиняясь за беспорядок,
пригласил следователя в квартиру.
Стандартная однокомнатная квартира была завалена стружками. Пахло
политурой и лаком. Николай огляделся и приятно удивился: такой обстановки
он не видел нигде.
Слева, вдоль стены, стояли два шкафа, соединенные полками - стеллажами для
книг. Под ними, от шкафа к шкафу, широкая лавка с резной настенной
панелью. Перед ней - грубый, на толстых ножках, некрашеный стол, а вокруг
него - такие же грубые, тяжелые табуретки с прорезями посредине. В правом
углу не то кровать, не то тахта - широкая, низкая, почти квадратная. На ее
спинке и боковинке - резьба: кони, львы, цветы и завитушки. И все
изукрашено теми неправдоподобно яркими красками, которыми славится Палех.
Теплая фактура дерева, грубоватая простота в соединении с яркими
"переплетениями красок, корешками книг, керамикой создавали удивительное
настроение радости встречи с чем-то утраченным, со странно знакомым,
словно полузабытым, тяжеловато-изящным, веселым, надежным и прочным уютом.
Даже гравюра Спаса Нерукотворного в простенькой деревянной рамке, даже
обыкновенная пунцовая герань и фиалки на окнах - и те сливались с
окружающим, образуя тонкую, сложную и необыкновенно приятную для глаза
цветную вязь.
Только через несколько минут Николай понял, что дерево поделок хоть и не
крашено, но тщательно оглажено бесцветным лаком, и потому каждая
дверца-боковинка шкафов, а также лавки, спинки - все несет еще и
неповторимый рисунок дерева. Наверное, потому, что Грошев молчал,
Тихомиров с теми же нотками в голосе, что слышались у Грачева, когда он
показывал свою сушильную камеру, спросил:
- Нравится?
- Очень! - И, начиная кое-что понимать, с доброй завистью и удивлением
осведомился: - Неужели все сами?
- Сам... Готовлюсь к отпуску и доделываю пристенную лавку. Вместо дивана.
- Послушайте, но рисунки, конструкции...
- При желании - ничего сложного. Только удовольствие. А мне надоела
современная мебель - слишком уж инфантильная, слабенькая. Ни до чего-то не
дотронься, не передвинь... Либо пятно, либо поломка. Сам не поймешь,
мебель для тебя или ты при мебели, для ее обслуживания. - Он вдруг светло
улыбнулся. - А так мне и Собакевичу очень нравится.
Грошев расхохотался.
- Ну не такие уж у вас... медведеподобные поделки. В них настоящее
надежное изящество.
- Правда? Вы нашли точные слова. Именно этого мне и хотелось. А теперь я
соединяю достижения современной техники с полезными пережитками прошлого.
Мне надоели диваны с их скрипом пружин или шорохом поролона, их сальный
уют. На моей лавке в обычное время ляжет ковер, но когда потребуется,
выдвижная доска удвоит ее ширину, а сверху можно будет положить еще и
надувной матрас.
С ним было легко и просто. Сухощавый, мускулистый, с добрым прищуром
острых карих глаз, он понравился Николаю.
- Ну-с, как я понимаю, Грачев прислал вас, как истый художник к
коллекционеру, у которого хранится его картина. Вы тоже решили перекрасить
белую машину?..
- Была такая идея, - потупился Николай: ему стало не по себе от того, что
скрывается от понравившегося ему человека. - Грачев сказал, что вы
покрасили свою машину потому, что ездите зимой.
- Это только одна сторона дела, причем не самая главная. Есть и еще
несколько... - Тихомиров на мгновение задумался, потом овладел собой. -
Поскольку вы человек чувствующий красоту, я вам признаюсь... На светлой
машине не смотрится никель. Она кажется... безликой. Для такси, служебной
машины это, вероятно, идеальный цвет. Но ведь у владельца машина как бы
член семьи. Поэтому хочется, чтобы она была как можно красивей. На
зеленоватом фоне цвета морской волны никель смотрится ярко, светло. Он как
бы подчеркивает линии машины, я бы сказал, ее пружинистость.
- Н-ну... я не смотрел так далеко. Просто что-то не нравилось.
Ответ, по-видимому, разочаровал Тихомирова, и Грошев это почувствовал.
Чтобы скрыть смущение, он отошел к стеллажам с книгами. Едва ли не треть
из них занимали военные мемуары.
- Хорошо вы подобрали. Такого собрания я, кажется, нигде не видел.
- Дело к старости, иной раз хочется вспомнить все, что пережили.
Посмотреть на прошлое новым взглядом.
- Да, вы ведь, конечно, воевали...
- Все, что касается нашего фронта, у меня есть. И Западного и 3-го
Белорусского. Потом - на Востоке...
- Я тоже служил на Востоке, - почему-то вздохнул Николай.
- Ах, вот как!.. Почти земляки... Фронтовикам дорого даже простое
упоминание о местах, где, как говорят иные, нас убивали. Наткнешься на
знакомое название, дату, фамилию - и вдруг сразу встает совсем, кажется,
забытое. - Тихомиров ласково провел по корешкам книг. - Вот это все о
нашем фронте. Точнее, фронтах. - Он снял с полки книгу генерала Калинина,
погладил ее и сказал: - Действовал с его дивизией. Вместе выходили к
границе. А вот в этой, - он снял еще одну книгу, - есть даже фотографии.
Сам-то я не попал: помпотех... Но - как будто собственный дневник.
Он задумчиво пропустил листы книги меж пальцев. Из книги выскользнула
сухая ветка темно-фиолетовой, почти черной сирени и мягко упала на пол.
Тихомиров поднял ее, понюхал и хотел было вложить на прежнее место, но
Николай невольно протянул к ней руку.
- Вы любите цветы?
- Да, - ответил Тихомиров. - А эта... особенная. Обратите внимание на
густоту лепестков.
Грошев взял сухую ветку сирени, вдохнул ее печальный тонкий запах и не мог
не подивиться обилию лепестков в каждом цветке. Они сидели густо, словно
вставленные один в другой.
- А... почему эта веточка особенная?
- Так... - уклонился от прямого ответа Александр Иванович и положил ветку
в книгу. - Ну-с, пойдемте смотреть машину.
Она, конечно же, оказалась в отличном состоянии, с тем налетом щеголеватой
красоты, которую приобретают автомобили в опытных и любящих руках. Грошев
похвалил полировку и спросил:
- На такую красавицу нападений не было?
- Обходилось. Я ведь инженер-подполковник, кое-что смыслю в этом деле, так
что, если бы кто-то и позарился, ничего бы из этого не вышло: установил
кое-какие секретки.
- Расскажете?
- Нет, - рассмеялся Тихомиров. - Пока что секрет изобретателя.
Они расстались почти по-товарищески, но Грошев не мог отделаться от
впечатлений странных и, может быть, опасных совпадений: владелец белой
"Волги" дважды перекрашивает ее; застигнутый врасплох Согбаев справлялся у
профессора о некоем "бывшем командире"; Тихомиров - бывший военный, именно
у него хранится сухая ветка необыкновенной сирени, которую, по-видимому,
ищут жулики.
Но в поведении Тихомирова не чувствуется фальши, притворства. Он прост и
открыт. И все-таки...
Николай позвонил в автоинспекцию. Среди людей, заявивших о перекраске
машины, значился и Тихомиров. Тут же выяснилось, что купил он ее в городе
Н., через комиссионный магазин. Грошев немедленно послал в Н. запрос о
бывшем владельце машины.
Своего начальника Николай застал расхаживающим по кабинету. Не здороваясь,
Ивонин сообщил:
- Сын профессора и его невеста выезжают с туристской группой за границу.
Ничего их порочащего не обнаружено. Что нового у тебя?
Николай коротко рассказал. Ивонин долго думал, потом сердито сказал:
- Ладно. Утро вечера мудренее. С утра все решим... если придумаем.
18
В пятницу утром Грошев уже знал кое-что о Тихомирове. Его жизнь можно было
назвать безупречной. Только самый строгий моралист мог поставить ему в
упрек, что он, женившись в конце пятидесятых годов, в середине
шестидесятых разошелся.
Машину купил еще во время службы в армии. Ездит отлично. Работает в СКБ -
специальном конструкторском бюро. Тут немедленно мелькнула
догадка-легенда: последние потерпевшие - конструктор и его сын-студент;
проверяли или пытались проверить машину профессора. Оба, даже четверо,
включая сыновей-студентов, работают или учатся как раз в профиле СКБ и,
значит, Тихомирова. Догадка-легенда осталась, но не она была главной в ту
минуту.
Последние годы Тихомиров выезжал на машине за рубеж, а в обычное время он
заядлый рыбак и грибник. Что ж... Вполне естественно, что в эту грибную и
рыбачью пору он отпросился в отпуск...
Одновременно с этими данными пришла телеграмма из той колонии, где отбывал
наказание Согбаев. Пути возможных сообщников Камынина и Согбаева нигде не
пересекались. При выходе на свободу Вадим получил солидную сумму и поэтому
мог спокойно начинать новую, честную жизнь.
Мог, но не начал...
Мысли о согбаевской судьбе прервал стук в дверь.
- Войдите!
Дверь медленно приоткрылась, и на пороге показалась маленькая девочка с
челочкой, с ясными и чуть обиженными голубыми глазами. Николай сразу
понял: это девочка Ивана Хромова. Сейчас появится и мать. Что ж... Так
бывает часто. Непримиримые в обычной обстановке супруги в минуты опасности
соединяются, забывают былые обиды. Вероятно, и жена Хромова пришла к нему,
чтобы узнать о судьбе мужа, похлопотать о нем.
Пожалуй, это вовремя. Надо подсказать ей, какие характеристики нужно взять
на работе Ивана, посоветовать найти адвоката. Пока что дела обстоят так,
что Иван Хромов может отделаться условным сроком.
Но вслед за девочкой на пороге появилась не жена, а мать Хромова. И не
было в ней той гордой печали, что так поразила Николая во время их первой
беседы. Теперь к нему вошло горе. Лицо женщины потемнело, проступили новые
глубокие морщины, плечи опустились, и вся она словно сгорбилась. Но глаза,
ясные, светлые, будто промылись и горели ровным, затаенным светом.
- Здравствуйте, - сказала она и, не ожидая ответа, заговорила неожиданно
звонким, помолодевшим голосом: - Пришла посоветоваться, как жить дальше...
- Здравствуйте, - засуетился Николай. - Садитесь. Чаю вот только не могу
предложить.
- Обойдемся. Мне теперь важно знать, сколько моим охламонам дадут, чтобы
свою жизнь... спланировать. - Она махнула темной, сухой рукой. - Да свою
еще б кое-как спланировала, обошлась бы... А только теперь вот этот огонек
планировать нужно. - Она кивнула на прислонившуюся к ней девочку.
- Что случилось, Любовь Петровна?
- Сразу или, может, по порядку, если не очень заняты?
- Давайте по порядку.
- Пошли мы с Ивановой женой передачу отнести. Ну, пока стояли, пока то,
пока сё, а народ, что передачи носит, все как есть законы знает и что чем
кончается - тем более. Она послушала и упала духом. Еще и передачу у нас
не приняли, а она уж шепчет: "Нет, уж теперь все. Его посадили, а теперь
меня таскать начнут". Это у нее бзик такой - как чуть какая неприятность,
так и в вой: "Ой, таскать начнут". Буфетчица она у него - тоже понять
можно. Работа сложная, денежная... "Стой, говорю, спокойнее, еще ничего не
известно, вон и люди говорят, еще как суд посмотрит. А если и получат что,
так все с собой возьмут, нам с тобой не оставят". Приняли наши передачи и
посмеялись над нами: три кормильца на отсидке. Она - в слезы: "Вот так
теперь везде будет. Нигде покоя не найдешь. Ах, зачем я с ним связывалась!
Ах, зачем не развязалась!" И так мне, на нее глядя, нехорошо стало, что я
и скажи: "Так развязаться никогда не поздно". - "Ах, у меня ребенок, а
кому я с девчонкой нужна". - "А ты, говорю, отдай мне внучку, а сама, раз
так рассуждаешь, новую жизнь устраивай". Говорю так, а саму аж трясет,
ведь должна же она понять, куда ее тянет. Ведь горе у нас. Настоящее горе!
А она посмотрела на меня серьезно и произнесла страшные слова: "Надо
подумать"...
Любовь Петровна примолкла, обняла внучку и выпрямилась, словно
расправилась.
- Ну, надумала через день... "Мы, говорит, со своими родными обсудили все
и решили, что вы предлагаете правильно: ему все равно пропадать, а мне
нужно новую жизнь строить - я еще молодая. Я, конечно, дочке буду
помогать, продуктов, может, когда подкину, да и вам, как мы решили, это к
лучшему: все-таки забота. Отвлекает". Добрая такая. Заботливая. Из
Вадимовой компании.
Ну ладно... Внучку я взяла, барахлишко ее приняла и говорю: "Спасибо за
твою большую заботу, тем более что решила ты правильно: трудно тебе
воспитывать будет, трудно..." Она так и расцвела: "Ах, говорит, и вы так
думаете. А я, признаться, побаивалась". - "А чего, отвечаю, побаиваться?
Жизнь надо строить решительно. Побаиваться ее нечего. Она наша, жизнь. Не
чужая. Вот за чужую и в самом деле бояться нужно". - "Я, говорит, все
узнала: оказывается, сам факт заключения является исключительным поводом
для развода - никто не осудит, и я об этом так и написала Ване. Он поймет,
он вообще-то добрый. И умный". Вот тут меня и ударило. "И что ж,
спрашиваю, отослала ли письмо?" - "Отослала, - отвечает. - Сами говорите,
что жизнь нужно делать решительно".
Прожили мы с внучкой ночь, утром я на свою старую работу сходила - берут
обратно с дорогой душой. Пенсионер нынче в цене и, я бы сказала, в моде.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг