Вообще Оор отдавал столько приказаний, вызывающих вначале недоумение, а
потом уважение к его мудрости и дальновидности, что экипаж подчинялся ему
и с охотой, и в то ясе время со все возрастающей тревогой. Командир,
по-видимому, знал нечто такое, чего не знали другие.
Но этим он нарушал закон наших космонавтов - то, что знает один, должны
знать все. Иначе нельзя летать. Ведь если кто-то утаит знания или
информацию, страдать будут все. И наоборот, чем скорее будут знать все то,
что знает один, тем быстрее знания или информация пойдут в жизнь, обрастут
новыми знаниями и помогут принять правильные решения, развивать науку
дальше. Вот почему впервые на корабле был собран Совет без командира.
Только после того как Совет обменялся мнениями и принял решение, он вызвал
командира.
Оор выслушал решение. Его обвиняли в превышении власти, в отступлении от
правил полетов.
Он выслушал и засмеялся:
- Послушайте, ребята, а что я, собственно, Могу знать? Разве кто-нибудь
когда-нибудь попадал в такую же переделку? Вы об этом слышали?
Об этом никто не слышал.
- Все расчеты делаю не я, а вы. Все работы и решающие машины, вся
информация не в моих, а в ваших руках. Что же я могу зна такого, что не
проходило бы через ваши руки?
Совет молчал. Все было правильно. Решение повисло в воздухе.
И тогда Оор сказал:
- Вы правы в одном - вас смущают некоторые мои распоряжения. Вам кажется,
что я слишком перестраховываюсь. Но именно кажется. Хотя по временам мне
кажется совсем иное - что я недостраховываюсь. Поймите меня - ни я, ни вы,
ни кто другой из нашей Галактики не знает, что нужно делать в нашем
положении. Поэтому я только фантазирую, составляю прогнозы. Кто или что
мне подсказывает решения, помогает фантазировать? Не знаю... Интуиция,
сумма знаний и наблюдений плюс умение оторваться от изученной
действительности и мыслить в отрыве от нее, по иным законам. Каким? Об
этом вам лучше расскажут наши психологи...
Оор говорил долго, объяснял, почему он принимает то или иное решение, на
каждый случай приводя несколько вариантов пока что не существующих причин,
требующих этого решения. В конце концов Совет опять был вынужден
согласиться с ним.
Биологи и врачи приступили к делу. Они подсоединяли к телам космонавтов
разделительно-физиологические насосы и медленно выкачивали из космонавтов
все, что можно было бы выжать из каждой клетки организма. Одновременно с
этим они вводили жидкий азот и охлаждали тела извне.
Два часа работы - и человек превращался в обезвоженную и промороженную
мумию. Если не сделать этого, то кровь, лимфа, желудочные соки - все
жидкое, что есть в теле человека, - при неудачном замораживании может
расшириться, прорасти кристаллами льда и тогда организм возвратится к
жизни с большим трудом. Обезвоженное тело сохраняется безукоризненно. В
нужный час автоматы включат приборы, и человек постепенно вновь
возвратится к жизни.
Один за другим космонавты погружались в анабиоз. Последнего - главного
врача - вводил в это состояние сам Оор.
- Ну вот мы и остались одни, малыш, - печально улыбнулся он. - Теперь я
скажу тебе, почему я поступил так, а не иначе. Мы не вырвемся отсюда, если
не разовьем по крайней мере световую скорость: слишком велики силы
гравитации. Теоретически это возможно, практически для нашего корабля -
нет. Но я придумал одну штуку и надеюсь, что мы сделаем это. Однако это
породит такие перегрузки, которые не испытывало еще ни одно живое тело.
Так вот, я - самый старший. Если я погибну, потеря не так уж велика. Ты
самый молодой и с самым меньшим запасом знаний, но зато и самый здоровый;
если погибну я, выживешь ты. Выживешь и расскажешь, что с тобой произошло.
Если корабль вырвется даже ценой наших с тобой жизней, останутся живы они.
Тогда они найдут или нашу Галактику, или что-либо более подходящее. Ну а
если корабль не вырвется? Тогда мы еще поживем немного, чтобы встретиться
со смертью лицом к лицу. У нас нет теперь Совета. Говори прямо, что
думаешь. Мы должны верить друг другу во всем.
Я долго молчал, обдумывая положение, и пришел к выводу, что Оор прав. Во
всем.
Я так и сказал ему. Он взял меня за плечи, встряхнул и долго смотрел мне в
глаза.
- Значит, одобряешь?
- Да?
- Значит, не боишься ни смерти, ни забвения?
- Нет!
- Тогда к делу. Готовь сразу три фотонных бомбы, а я разверну корабль.
Он сел на место главного навигатора, соединил его пульты с пультами всех
остальных главных специалистов и некоторое время изучал показания
приборов, словно привыкая к ним.
В это время я возился с подачей фотонных бомб в запасные люки.
Манипуляторы слушались плохо, работали с натугой, люки также еле
открывались, и я доложил об этом командиру. Он довольно улыбнулся:
- Так, малыш, и должно быть. Мы давно уже на пределе. Мы где-то рядом с
барьером.
Я не спросил его, с каким именно барьером, потому что наконец справился с
поставленной задачей и ждал команды взорвать фотонные бомбы-ускорители.
Командир крикнул:
- Держись, малыш! Выключаю внутреннюю гравитационную систему и даю
последний разворот.
Держаться стало трудно. Меня швырнуло об стену, потом подняло в воздух и
бросило об пол. Корабль дрожал мелкой и противной Дрожью и, казалось,
останавливался, стараясь пробиться через какую-то невидимую стену. А она
не поддавалась, и наши двигатели, как говорят инженеры, могли пойти
вразнос, цц командир, по-видимому, все-таки совершал разворот, потому что
крикнул сдавленным голосом:
- Разовый взрыв!
Я нажал сразу на три кнопки, и корабль рванулся как бешеный: три
бомбы-ускорителя - это действительно страшно.
Впрочем, об этом я подумал, вероятно, позже. Через какое именно время, я
не знаю, но, наверное, много позже, потому что, когда корабль рванулся,
меня словно швырнуло на стену и я потерял сознание...
Ану выключил лингвистическую цепь, сказав:
- Нужно сделать перерыв. Невыносимо трудно слушать такое...
Глава четырнадцатая
ЧЕРНЫЙ СВЕТ
Вездеплав скользил по темной реке. Сверху, снизу и по бокам лучились и
переливались звезды.
Ни стен джунглей, ни черного неба, ни темной воды как не существовало -
были только вот эти разноцветные звезды и ощущение, будто машина летит не
то в космосе, не то под водой. На сердце было тревожно и грустно.
- Вот это приключение так приключение, - завистливо вздохнул Юрий, - не то
что наше.
- Как сказать, - возразил Ану. - Все, что рассказывает он о строении
вещества, несколько неточно. Он не учитывает преобразований частиц
материи, их способностей переходить из одного состояния в другое.
- А может, это и не важно? - задумчиво спросил Вася. - Может, он это
знает, но считает не важным?
- Да, но тогда события разворачивались бы иным образом, - авторитетно
заявил Ану. - В конце концов, достичь скоростей выше скорости света и
распространения магнитных волн - триста тысяч километров в секунду - можно
лишь экспериментальным путем, иначе... ни один корабль не выдержит.
- Почему?
- Понимаешь, Вася, существовал звуковой барьер. Первые реактивные
самолеты, достигая полета со скоростью звука, как бы разбивались об этот
барьер, натыкались на ими же созданный звук и разваливались. Потом стал
открываться так называемый тепловой барьер. Машина могла лететь со
скоростью, например, десять тысяч километров в час, а материал, из
которого она была сделана, разогревался в результате трения о воздух уже
после четырех тысяч километров. А на пяти тысячах - взрывался, как
метеорит, как космический корабль или спутник, когда они входят в
атмосферу, не погасив скорости. Наша цивилизация сумела создать такие
материалы, которые отодвинули тепловой барьер на десятки тысяч километров.
А потом появился световой барьер, когда скорость корабля приблизилась к
скорости света. В этом случае световые волны (а свет -это прежде всего
волны, как и звук) как бы спрессовываются и разуют непроходимый барьер.
Ану вдруг задумался и долго молчал, припоминая то многое, что он когда-то
знал или слышал и забыл. И то, что он жалел обо всем это было видно по его
грустному, усталому лицу.
- А вот фотонные бомбы-ускорители - это интересно. До этого у нас не
додумались. Но в целом история с Черным мешком кажется мне хоть и
несколько невероятной, но крайне интересной и важной.
- Давайте не будем решать заранее, - предложил Юрий, - дослушаем их
историю.
- Мы подходим к Андам. Вот перевалим хребет, выйдем к океану, и тогда --
пожалуйста, - ответил Ану.
Машина и в самом деле, петляя между поблескивающими стенами джунглей,
начала подниматься все выше к встающим вдалеке белеющим снежным вершинам.
Было нечто тревожное и прекрасное в этой темной громаде, над которой
горело бело-розовое пламя снегов, еще освещенных уходящим солнцем.
Ану решительно взял управление машиной в свои руки. Прижимаясь к вершинам
деревьев, он повел ее прямо к этой мрачной стене, точно повторяя все
извивы предгорий, постепенно поднимаясь все выше и выше.
Потом машина влетела в ущелье, попетля-ла между скалами в полной темноте и
стремительно взмыла вверх, так что ребята не то что прижались, а
прямо-таки легли на спинки сидений, а дремавшие Шарик и крокодил обиженно
заворчали.
Когда машина взобралась к самому перевалу, укрытому выутюженными ветром
снегами в невообразимой, теряющейся в ночной дымке дали блеснул океан. Он
даже не блеснул, а как бы проступил сквозь эту дымку, величественный,
темный, загадочный - истинно Великий, или Тихий океан.
Машина юркнула отвесно вниз, так что всем пришлось ухватиться за
предохранительные ремни, и долго неслась вдоль скал и осыпей, а когда
выровнялась, то оказалось, что волны океана почти касаются ее днища. Ану
вздохнул посвободней, щелкнул тумблерами и кнопками, установил курс и
режим полета.
- Теперь мы будем лететь все время за солнцем со скоростью вращения Земли.
Засечь нас над водой очень трудно, почти невозможно, поэтому мы можем
просто отдохнуть.
- Зачем отдыхать? - встрепенулся Вася. - Давайте слушать голос.
Ану снова включил свою лингвистическую цепь, и в машине опять зазвучал
певучий голос издалека.
...Я очнулся оттого, что голова у меня стала какой-то необыкновенно
звонкой, а тело - легким и невесомым.
Невесомость знакома каждому космонавту, но эта оказалась очень странной. Я
ощущал и тело, и тяжесть руки или ноги, но это было совсем иное ощущение,
чем прежде. Все шло Как бы изнутри меня, словно во мне вдруг объявились
некие странные весы или приборы, которые действуют сами по себе, без моего
вмешательства, - взвешивали и определяли каждую часть моего невесомого
тела и все окружающее.
Очень странное, неповторимое ощущение! Я как бы раздвоился - сам себя я
чувствовал невесомым, бесплотным, живущим как бы вне времени и
пространства, а в то же время во мне жило нечто, что все еще действовало и
существовало по старым законам. Оно сурово и скрупулезно проверяло мое
состояние и, как строгая мать капризному ребенку, указывало:
"Это твоя нога. Она вовсе не невесома, как это тебе кажется. У нее прежний
объем, прежний вес и даже обувь того же веса. А вот - рука. Подними ее, а
теперь брось как неживую... Видишь, тебе кажется, что она опустилась
легко, невесомо, а на самом деле ты чувствуешь, что в ней прежний вес и
этот вес даже слегка рванул ее в плече".
Открывая все новые и новые особенности этих странностей в себе, я случайно
посмотрел на часы. Они шли. Стрелка равнодушно прыгала по циферблату. Но
что-то почудилось мне в ее размеренном движении, а что именно, я не успел
решить, но механически отметил время своего первого взгляда.
Потом я стал вспоминать, что же со мной произошло.
Голова слегка побаливала, и мысли были отрывистые, скачущие... Они
рассердили меня, и я опять невзначай посмотрел на часы. На этот раз они
меня поразили. Выходило, что прошло не более двух-трех секунд, хотя я
ощущал, что прошло по крайней мере несколько десятков минут. А часы
бесстрастно показывали - прошло всего-навсего две-три секунды.
Теперь, когда я смотрел на них и только на цих, я видел, что они
передвигались с обычной скоростью - скок, скок, скок...
Но стоило мне отвернуться и начать думать, вспоминать, как часы словно
останавливались, тормозились. Мысль двигалась явно по иным законам, чем
раньше. И мне стало страшно. Так страшно, как никогда в жизни. Нет, не
потому, что я боялся смерти. Каждый из нас знает, что смерть - всегда
рядом, и привыкает к этому, умеет смело смотреть в глаза любой опасности.
Наконец я вполне сознательно согласился с командиром и пошел на то, чтобы
в случае неудачи умереть. И все-таки, несмотря на все это, мною овладел
страх, даже ужас.
Я был тем же, чем был всегда, жил в тех же, кажется, условиях корабля и
космоса, и в то же время я был уже не тот, что всегда. Я уже понимал, что
живу как бы в двух временных измерениях, в двух состояниях. Это было так
противоестественно, что мне захотелось закричать.
Я вскочил на ноги и огляделся - все в рубке управления было на своих
местах, ничто не нарушилось, ничто не изменилось.
Я прислушался: корабль дышал так, как он дышал всегда, во время
спокойного, запрограммированного полета, когда экипаж месяцами может жить,
работать, учиться и отдыхать, не прикасаясь к приборам, - роботы делают
все сами.
Корабль тихонько гудел двигателями, и где-то явственно пробивался
тоненький, дребезжащий звучок - он мне показался необыкновенно желанным и
добрым. Ведь этот Дребезжащий звук мог исходить только от какого-то
ослабленного крепления, развинтившейся гайки. Словом, это был добродушный
привычный звук. Он показал, что все идет как нужно. Именно он успокоил
меня.
Постепенно я становился самим собой, хотя состояние раздвоенности не
проходило. Но я уже начинал привыкать к нему и, как всякий человек на моем
месте, стал исследовать собственное состояние и все окружающее. И тут я
увидел лежащего под пультом Оора. Вернее, не самого командира, а его
беспомощно вытянутые ноги, торчащие из-под стульев. Я бросился к нему,
вытащил из-под пульта. Глаза его были закрыты, дыхания не было. С трудом
мне удалось нащупать пульс на его руке. Как говорят врачи, пульс был
нитевиден и очень плохого наполнения.
Когда в опасности товарищ, человек забывает о себе. Так случилось и со
мной. Я притащил противошоковый аппарат, сделал командиру впрыскивание.
Наконец он вздохнул полной грудью и пошевелился. Пульс наполнялся,
становился ровным, хотя еще и слабым. Я посмотрел на часы. С тех пор как я
увидел его и стал приводить в чувство, прошло около часа: часы бесстрастно
отсчитывали истинное время моей работы.
Но стоило мне задуматься, вспомнить все, что я делал, как часы как бы
останавливались. Действия, поступки, обычная жизнь шли своим чередом, а
мысль - по иным законам. Я задумался над этим явлением - ведь теперь,
когда я установил его, мне уже было не так страшно. Меня лишь
заинтересовало: а что же это такое? И я довольно быстро понял, что
происходит с моей мыслью. Ведь всякая мысль это в конечном счете результат
электромагнитных колебаний, бесконечно малых, слабых, но все-таки
колебаний электромагнитных волн определенной частоты и силы. И вот эти
колебания развивались по каким-то новым законам, значит, и я находился в
новых условиях.
Словом, я увидел следствие, уловил его закономерность, но еще не открыл
причины. Помог это сделать командир.
Он приоткрыл глаза и медленно осмотрелся, потом опять смежил веки и долго
думал о чем-то. Я молча сидел возле него и не мешал ему думать. И когда он
опять открыл глаза и посмотрел на часы, на его лице отразился тот же ужас,
как и у меня, когда я впервые ощутил новые условия жизни.
Но это выражение быстро сменилось обыкновенным серьезным, озабоченным, а
потом Оор улыбнулся и заговорщически подмигнул мне:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг