с криком "Война!". Мы было обругали ее спросонок, но все же вскочили с
постелей. Не успели мы с сыном натянуть на себя одежду, как услышали
взрывы, потрясшие воздух. Над поселком - вы же знаете, господин Ритам, сын
мой живет неподалеку от Пэма - проносились самолеты. Они поднимались с
Асуйского аэродрома и летели к Таркору. Нам было видно, что там высится
колоссальный столб дыма. Самолеты направлялись именно к этому месту, и
оттуда слышны были взрывы бомб.
- Что вы такое говорите? - Ритам вспомнил, что, выйдя из дому, ничего
не заметил. В его поселке не раздавались леденящие душу звуки сирен, не
ощущалось никакой паники и редкие прохожие, как обычно, шли по кирпичным
тротуарчикам тихой, затененной молодой апрельской листвой улицы. Никто не
спешил в укрытия. Радио передавало рекламные объявления, сдобренные
веселой танцевальной музыкой. - Может быть, вы что-нибудь спутали? Я
ничего не заметил.
Привратник, самодовольно улыбаясь, молча указал на восток, откуда
показались самолеты. Они быстро приближались, и вскоре рев совсем низко
пролетевших бомбардировщиков захлестнул Ритама вибрирующим воем.
- Опять?
Улыбка ушла с лица привратника. Он грустно и понимающе посмотрел на
искалеченного войной художника - привратник сам был тяжело ранен, у него
погиб сын на войне - и отрицательно покачал головой.
- Слава богу, войны еще нет, но там, в лесопарке Таркор, творится нечто
непонятное. Этой ночью туда стянуты войска. Вы знаете озеро, которое
немного в стороне от дороги, ведущей в Пэм? Там в дни моей молодости
бывали гуляния и мы катались на лодочках. Впрочем, вы помоложе и этого уже
не застали. Теперь вся эта местность откуплена концерном
"Ченснепп-каучук". На берегу Таркорского озера построили институт. Химия.
Что-то исследуют. Говорят, теперь ткани будут делать прямо из песка. Из
него же будут готовить резину и еще какие-то там вещи. Но не в этом дело.
Начиная с прошлой ночи в тех местах происходит черт знает что. Ни одной
живой души не осталось в парке Таркор: всех удалили. Войска плотным
кольцом опоясали всю округу. Подошли танки и машины с огнеметами. Струями
огня заливают здания, в которых еще вчера располагались лаборатории
Ченснеппа, а с воздуха на все это сбрасывают бомбы. Самолеты идут волнами,
один за другим.
Ритам тяжело опустился на скамейку, на которой сидел вчера с болтливым
шофером, приехавшим из Таркора. Смутная тревога охватила художника. Он не
мог вот так, сразу, понять, что же происходит. Таркор и черепаха в
бельевом фургоне, бомбежка и вроде нет войны. Надо сейчас же попробовать
позвонить Карту. Не ответит, наверно... Может быть, проехать к нему?.. Не
примет, конечно, ни за что не примет.
- Не понимаю. А вы не спутали чего-либо?
- О нет, господин Ритам! Я поспешил сюда, чтобы сменить Нисута, а сын
сейчас же помчался к Таркору. Он у меня пронырлив и любознателен не в
меру. Только перед вашим приходом он уехал отсюда. Рассказал мне все, что
видел, оставил для меня еду и умчался на завод: ему во вторую смену. Так
вот, дальше переезда на дороге, ведущей в Пэм, ему, правда, пробраться не
удалось: всюду стояли цепи солдат. От конечной станции метро он уже шел
пешком: в сторону Таркора транспорт не пропускают. По шоссе одна за другой
проносились пожарные машины. Говорят, их не хватило в столице и команды
вызвали из Пэма, Нуви и даже Лонара. Пожарники оберегают парк от огня.
Нельзя, чтобы огонь распространился. Уничтожают все только вблизи озера.
- Кошмар какой-то. Да что же уничтожают?
- Никто толком ничего не знает. Мой парень побывал вблизи этого ада:
любопытно ему, он, слава богу, не был на войне. Сын говорит: уже на
переезде нечем дышать. Дым идет не только вверх, но и стелется по всему
лесопарку. Солдаты в противогазах. Самолеты, как в фонтан чернил, влетают
в столб дыма и сбрасывают бомбу за бомбой. Черные клубы то и дело
становятся багрово-красными.
- Как это все странно. Надо попытаться позвонить господину Карту. Не
пойму ничего. Зачем этот фургон из Таркора. И здесь, в Пропилеях, где так
много ценного...
- Но вам-то что беспокоиться. Таркор ведь на противоположном конце
города.
Ритам встал, собираясь немедленно пойти к телефону, но привратник,
услышав доносившиеся из своей комнаты позывные, потащил управляющего к
репродуктору.
В десять утра началась передача специального заявления муниципалитета.
В нем сообщалось, что техническими причинами была вызвана настоятельная
необходимость принять срочные меры к уничтожению испытательного института
концерна "Ченснепп-каучук" в Таркоре. Правление концерна обратилось к
правительству с просьбой о помощи, которая и была немедленно оказана.
Причины, побудившие правление прибегнуть к столь экстраординарным мерам,
весьма уважительны, но так как они связаны с производственными секретами
фирмы, то не могут стать достоянием гласности.
Проведение операции осуществляется высококвалифицированными военными и
не вызовет никаких жертв.
Интересы пайщиков фирмы затронуты не будут.
Очередная выплата дивидендов будет произведена полностью и в надлежащий
срок.
Население призывалось к спокойствию.
Спокойствия Ритам не ощущал и поспешил в Пропилеи: ему не терпелось
позвонить Карту, хотелось как-то унять охватившую его тревогу, поскорее
все выяснить.
Когда художник прошел буковую рощицу и, как всегда, окинул взглядом всю
Анфиладу, его охватил ужас. Средневековье исчезло. Даже отсюда, издалека,
было видно, что на его месте теперь стоит стройное, блестящее на солнце
сооружение.
С тех пор как Ритам потерял ногу, он никогда не передвигался с такой
скоростью. Всю Анфиладу - а это не меньше двухсот метров - он пробежал,
если можно назвать бегом ускоренное до предела ковыляние на металлической
ноге, и уже через несколько минут очутился перед пустырем. Да, у него не
помутилось сознание, он не грезил. Средневековья не было. На его месте
возвышалась изумительной красоты постройка, как бы выделанная из
превосходного перламутра, переливавшая нежными полутонами всех цветов
радуги. В теневой стороне постройки стены мягко светились. Впрочем, это
были даже не стены. Скорее это было скопление колонн, составленных
вплотную друг к другу. Коротких и более длинных. Колонн большего и
меньшего диаметра, колонн стройных и величавых в своей непонятности.
Только тот, кто в ясном небе видел сверкание молний, кто видел, как
вода превращается в песок, а камни в хлеб, может понять состояние Ритама.
Он не мог даже вскрикнуть, не говоря о том, чтобы пошевелиться или тем
более предпринять что-либо.
Из охватившего его оцепенения вывела черепаха. Только теперь, немного
придя в себя после потрясшего его впечатления, он обратил внимание, что от
сияющей постройки шла дорога. Там, где еще вчера были навалены камни и
буйно разрастался чертополох, репейник и вереск, теперь сверкала, как
стекло гладкая, углубленная в землю полоса. В конце этой полосы, поближе к
тому месту, где стоял Ритам, виднелся полутораметровый холмик, который
медленно двигался, приближаясь к римской балюстраде. Позади него, как
позади дождевого червя, проползшего по мокрой земле, оставалась
стекловидная дорожка. От холмика, как от трансформатора, исходило гудение,
поверхность его тела пульсировала, и весь он, как гигантская, сплющенная
под своей тяжестью капля ртути, перекатывался, приближаясь к тому месту,
где стоял художник.
"Черепаха" выросла в холм.
Чем ближе она подвигалась к Ритаму, тем яснее он мог различить
шестиугольные маленькие щитки или выпуклости на ее теле, тем лучше мог ее
рассмотреть. Ни головы, ни конечностей видно не было. Чудовище
передвигалось всей массой, очевидно обладая способностью перемещать центр
тяжести внутри своего тела. По мере его приближения Ритам, как
загипнотизированный, не в силах оторвать глаз от невиданного отступал по
выложенной полированными плитами площадке.
Как только "черепаха" оставила позади себя пустырь и передним краем
своего огромного тела, напоминавшего круто замешанный ком теста, коснулась
гранитных плит, она стала двигаться быстрее. Расстояние от пустыря до
статуи Августа она прошла минуты за две.
Ритам, отступая, приблизился к ступеням балюстрады, споткнулся о них,
упал и продолжал лежать, не в силах шевельнуться.
А тем временем "черепаха", встретив на своем прямолинейном пути
препятствие в виде постамента статуи Августа, стала вытягиваться. Из
овального холмика она превратилась в длинную колбасу, один конец которой
стал огибать постамент. Другой конец некоторое время оставался в покое, но
вот тоже зашевелился и быстро сомкнулся с первым. Не прошло и полминуты,
как холм-черепаха превратился в бублик, окруживший творение великого
скульптора. Гул усилился. Увеличилось самосвечение все время вибрирующего
кольца, и оно стало расти. Оно плотнее смыкалось вокруг статуи, утончалось
и за счет этого тянулось вверх, превращаясь в огромный стакан. В две-три
минуты постамент и статуя были окружены выросшей вокруг них стеной и уже
стали невидимы все еще лежавшему на ступенях художнику.
Гудение усилилось до нестерпимо пронзительной, давящей ноты и мгновенно
стихло. Завеса, только что закрывавшая статую, опустилась - и статуи не
стало.
Груда тонкого порошка возвышалась на том месте, где еще несколько минут
назад стояла высеченная в позапрошлом тысячелетии фигура Августа.
Ритам закричал. Дико, неистово, закричал так, как кричит насмерть
испуганный зверь.
15. ГОСПОДИН ФУРН
В метрополии и на островах Паутоо я пробыл в общей сложности не менее
двух лет. За это время я познакомился с многими людьми, так или иначе
имевшими отношение к силициевой проблеме. Но Пита Фурна, сыгравшего такую
значительную, хотя и неблаговидную, роль в силициевой эпопее, мне повидать
не пришлось. Он был неуловим и предпочитал действовать незаметно, зачастую
выступая под чужим именем.
В обширной литературе, посвященной истории этого вопроса, о Фурне
практически нигде не упоминается, а его роль в событиях, приведших к
бомбежке Таркора, старательно замалчивается. Ничего не сказано о деяниях
Пита Фурна и в отчете Международной комиссии по силицитам, проводившей
расследование в столице метрополии Западного Паутоо. Уже значительно
позже, и то благодаря обстоятельствам не совсем обычным, мне удалось
узнать, что поведала о событиях в Таркоре абстрактная скульптура, стоявшая
в кабинете Отэна Карта.
Месяца три назад, уже готовя эти записки к печати, я разговорился с
Асквитом и признался, что для меня так и остались непонятными причины,
вызвавшие катастрофу в Таркоре. Ответ был чисто асквитовский:
- Трудно судить: клюнет или не клюнет, если удочка закинута не тем
концом. Вы все ручки боитесь замарать, чистюли и праведники, а мне вот
немало пришлось повозиться с пакостью, повидать в разведывательной
ченспепповской системе людишек подлейших, но и презанятных, право. Дело
прошлое. Могу вам сказать, что о причине, вызвавшей бомбежку, мы узнали
только благодаря Низэму.
Я мучительно вспоминал, откуда мне знакомо это имя. Низам?.. Низэм?..
- Да ведь это личный секретарь Отэна Карта!
- Он самый. Я его знал еще паршивым прожорливым галчонком. У Карта он
превратился в большую раскормленную птицу.
- Понятно. Кормился он из рук одного и другого.
- Вы делаете успехи. Да, Низэм. Вот он-то и подсунул Отэну Карту эту
дикую нержавеющую скульптуру, и подсунул, нужно сказать, ловко. Вы знаете,
Алексей Николаевич, я люблю пройдох. Они занятны. Если не очень противны,
конечно.
Я вовремя прикусил язык. Асквит был очень занятный и не очень
противный, да и о Таркоре мне хотелось узнать как можно подробнее. Асквит
в то время уже порвал с Ченснеппом, работал, как и я, в Объединенном
силицитовом институте и, следовательно, мог быть более откровенным, чем
прежде.
- Так что же это за скульптура? - подталкивал я Асквита.
- Вы были у Карта, помните его ультрасовременный кабинет? Ну так вот,
увлечение Карта абстракционистскими творениями давнее и, пожалуй, еще
более нелепое, чем увлечение Анфиладой Искусств. Вы, наверное, обратили
внимание на огромную, в полстены, картину "Торжество неизбежности"? С
нее-то увлечение и началось. Затем он приобрел эту, с позволения сказать,
скульптуру, при виде которой с покойным Антонио Ульмаро неизбежно случился
бы инфаркт. Всучили Карту эту скульптуру не без участия Низэма. Как я
говорил, Низэм жил в этом кипучем мире трудно. Человек он, несомненно,
способный, знающий, но безрассудно алчный и рассудительно подлый. Бедовал
он, терзаясь от несоответствия между "хочу" и "могу" до тех пор, пока не
освоился с довольно простой, распространенной и практичной истиной: "Все
покупается, и все продается". Низэм, покупавший для Карта сотрудников
моего бывшего шефа, вскоре запродался сам. Ченснепп заполучил его со всеми
потрохами, рассчитывая, между прочим, что он поможет узнать хотя
что-нибудь о Фурне, этом сущем дьяволе. Однако не тут-то было. Даже Низэм,
уже будучи личным секретарем Карта, не имел доступа в кабинет, когда Отэн
оставался наедине со своим Питом.
- И скульптура решила этот вопрос?
- Да, Низэму в нужный момент оставалось только нажимать кнопку и
вовремя менять ленты магнитофона. Но все это наладилось поздно. Намного
позже, чем было нужно. Дьявольщина! До сих пор не могу простить: не будь я
тогда на Паутоо, а Нум Ченснепп в Ницце, мы бы раньше узнали о проделке
Фурна. Впрочем, у меня девиз: "Сделав глупость, не жалей, но не делай
снова".
- Очень хороший девиз. Интересно, каким образом вы умудряетесь прятать
магнитофончики здесь, в Объединенном институте?
Асквит рассмеялся от души. В излишке искренности его обвинять не
приходилось, но похоже, что в это время он лукавил меньше, чем когда-либо.
- Знаете, Алексей Николаевич, с вами иногда бывает интересно. Хотите
узнать, что же произошло в ту ночь в Таркоре? - Вероятно, я посмотрел на
него, как мальчишка, у которого спрашивают, хочет ли он получить в подарок
пугач. - Приезжайте сегодня ко мне. Послушаем, какими голосами говорила
скульптура. Но это чепуха, главное - к столу будет имшеу, привезенный на
самолете из Макими.
Я, конечно, поехал к Асквиту. Подробный разговор с ним, прослушанные
пленки - и я в новом свете представил себе таркорские события.
Долго Отэн Карт бесполезно тратил время и деньги, пытаясь узнать о
работах Асквита и Родбара. Все его попытки были безрезультатны до тех пор,
пока на помощь не пришел случай.
Уже давно "дело Родбара" Карт поручил Питу Фурну, который, пожалуй как
никто другой, подходил для этой цели. Довольно толковый химик-синтетик и
вместе с тем страстный любитель приключений, человек с неиссякаемой
энергией и весьма своеобразными взглядами на такие понятия, как честь,
совесть и порядочность, он с азартом завзятого игрока вел порученное ему
"дело". Не будь у Фурна этого азарта, Отэн Карт не рискнул бы доверить
даже ему "дело Родбара". Именно в этом азарте Карт видел залог успеха.
Зная, что Фурн занялся распутыванием тайны скорее из "спортивного"
интереса, чем из желания нажиться, можно было меньше опасаться, что он
продастся противнику. Отэн Карт не имел привычки доверять целиком кому бы
то ни было, даже Фурну, с которым у него были близкие, почти приятельские
отношения. На первый взгляд эта дружба казалась странной. Фурн был
значительно моложе Карта, не принадлежал к числу богатых людей, однако
умел держать себя так, что шеф никогда не тяготился близостью с ним.
Секрет их дружбы объяснялся, пожалуй, тем, что, всегда настороженный,
вынужденный почти всем выказывать недоверие, Отэн Карт по существу был
человеком очень одиноким. Главное, конечно, заключалось в том, что Карт
многим был обязан Фурну, умевшему ловко и не очень-то разбираясь в
средствах вершить на Паутоо такие дела, которые давали возможность
каучуковому магнату укреплять свои позиции даже в тех местах, где прочно
обосновался его конкурент Ченснепп.
Чем дольше Родбар оставался недосягаем, тем больше распалялись страсти
неугомонного Пита и тем настойчивее он шел к цели. При всем при этом Фурн
не был горяч безрассудно. Он не сделал ни одного неверного шага и,
несмотря на свою экспансивность, умел выжидать случай. Месяца за полтора
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг