какими прибыли со своей далекой родины.
Нашей мечтой стало повторить "подвиг Рокомо". На более высоком
техническом уровне, разумеется, с применением современной аппаратуры и
новейших методов исследования. Повторить непременно!
А зародыши? О них мы не забывали ни на минуту, считая необходимым
проверить, сохранились ли они в тайнике Вудрума. На первых порах все дело
было за подходящим вертолетом. Мы не собирались пускаться в поход,
преодолевая те же трудности, какие выпали на долю Вудрума и его спутников.
Обстановка изменилась, и притом в благоприятную для нас сторону. Почти все
жрецы Буатоо после победы народа в Восточном Паутоо переселились в
Западный Паутоо. Храм влачил жалкое существование. Нам не грозило
нападение фанатиков, как это было во времена Вудрума, но джунгли...
Джунгли оставались все такими же, и мы решили не тратить времени и сил,
пробираясь через них пешком.
Юсгор сумел выхлопотать подходящий для нас вертолет. День вылета уже
был назначен, а накануне Юсгору позвонил из Западного Паутоо профессор
Асквит.
Юсгор прибежал ко мне в лабораторию, запыхавшийся, возбужденный:
- Алеша, пойдемте поскорее в кабинет начальника лаборатории. Меня
вызывают из Пога. Асквит. Разговор будет, вероятно, интересным.
Мы поспешили к телефону. Пока телефонистки готовили соединение, Юсгор
дал мне трубку параллельного телефона и успел отдышаться.
- Алло! Алло! Макими? Говорит профессор Асквит. Я прошу к аппарату
господина Юсгора.
- Я вас слушаю, профессор.
- А, Юсгор, здравствуйте. Я с удовольствием приветствую вас в вашем
университете.
- Благодарю вас, господин профессор. Здравствуйте.
- Юсгор, я поздравляю вас с правильным решением.
- Я не совсем понимаю вас.
- Вы хорошо сделали, не соблазнившись предложением Карта. Молодчина!
Как это вы его обрезали, отказываясь от золотого дождя? Ага, вспомнил.
Пусть на родине идет каменный. Превосходно!
Юсгор многозначительно и недоуменно посмотрел на меня. Асквит знал о
разговоре у Отэна Карта в таких подробностях, будто сам присутствовал при
этом.
- Дорогой Юсгор, - продолжал Асквит. - Вы собираетесь в вудрумовские
места?.. Что за черт! Почему там такой дикий треск? Алло! Алло! Макими?
Юсгор?.. Ага, вот теперь хорошо... Юсгор, дорогой, вы хотите вылететь на
поиски зародышей. Напрасно. Не теряйте сил и времени. В тайнике вы ничего
не найдете.
- Вы очень любезны, профессор, но мы все же намерены совершить
намеченное путешествие к тайнику. Меня трогает ваша забота, но, если мне
не изменяет память, вы отличались способностью ставить свои интересы выше
чьих бы то ни было. Откуда вдруг такой приступ альтруизма?
- Я не изменился, Юсгор, и не огорчаюсь по этому поводу. Вы правы: я и
сейчас пекусь исключительно о собственных интересах. Просто мне не
хочется, чтобы вы попусту теряли время, пробираясь к пустующему тайнику.
Меня больше устроит, если вы продолжите работу, остроумно названную в
Макими "подвигом Рокомо". Примите мой совет: плюньте на тайник и займитесь
плазмой, коль скоро вы являетесь обладателем куска метеорита с силициевыми
микровключениями...
Человеку присуще любопытство. Неизвестно, как пошел бы прогресс, если
бы эта черта не была так сильна в человеке. Во всяком случае, открытий,
книг и кинофильмов было бы меньше, а путешествия не занимали бы столь
значительного места в жизни людей. Если не вдаваться в лингвистические
тонкости, не обсуждать вопрос, где же грань между любопытством и
любознательностью, то можно смело утверждать: в наше время для
удовлетворения этих страстей человеческих изобретены отличные средства. Я
имею в виду телевидение и вертолеты. Мне не раз приходилось пользоваться
вертолетами, но только на Сеуноре я почувствовал, насколько это удобно.
Начиная с полета над берегом, окаймленным узкой полосой беловатого
кораллового песка, к которому вплотную подступали казаурины, издали
похожие на наши ели, и кончая мрачными ущельями у самой вершины Сеунора,
мы не отрывались от окошек. Под нами неистовствовали джунгли. Все такие
же, как и пятьдесят, тысячу, десять тысяч лет тому назад, - хищные,
безжалостные к человеку и все же пленяющие.
Горное ущелье, по которому мы пролетали, замыкалось почти отвесными
скалами. С них низвергался поток воды. Быстрый, пенистый, рассыпающийся
мириадами искр, радужно сверкавших на солнце. По обе стороны горной речки,
клокотавшей внизу, на гребне обрывистых склонов высились перевитые лианами
высокоствольные исполины с шатрообразной вершиной. Вряд ли кто взбирался
когда-либо на их восьмидесятиметровые вершины. Мы это проделали запросто,
медленно, словно на спокойном лифте, поднимаясь вдоль зеленой стены,
рассматривая причудливые переплетения, яркие, огромные, порой растущие
прямо из стволов цветы. Пилот доставил нам возможность вволю и безопасно
насладиться созерцанием чудес дикого тропического леса. Впрочем, как мы
поняли несколько позже, его неспешное прочесывание джунглей было вызвано
не только желанием удовлетворить нашу любознательность, но и
необходимостью найти подходящее место для посадки. Оказывается, это было
не так-то просто. Однако пилот у нас был отменный, и мы довольно удачно
приземлились на маленькой скалистой площадке.
Через полчаса мы добрались до места, обстоятельно описанного в
завещании, нашли скалу, прикрытую большим плоским камнем, под которым
должна быть лунка, и уже собирались с Юсгором отодвинуть ее, но Мурзаров
попросил пока ничего не трогать. Он осмотрел все вокруг и начал нам
пространно рассказывать о том, с какой скоростью в этих местах
произрастает тропическая растительность. Казалось, он просто решил
испытать наше терпение и выдержку. Покончив со своими ботаническими
выкладками, профессор Мурзаров заявил:
- Под плитой, возможно, лунку мы обнаружим. Ну а зародыши?.. Зародышей
там нет.
- Ханан Борисович, вы что же, пророчествуете?
- Вовсе нет. Я просто внимательно рассмотрел все здесь, прикинул, с
какой скоростью прорастает этот, как его называют на Паутоо, наураз.
Посмотрите, наураз обвил все вокруг, а у камня он реже, побеги не успели
проникнуть в расщелину. Вот я и решил: примерно год назад у тайника кто-то
побывал. Двигали этот плоский камень и... Ну что же, давайте все-таки
двинем и мы.
Камень мы с трудом столкнули, лунку обнаружили, нашли в ней жестянку
из-под леденцов "Бликен и Робинсон". На ней еще виднелась полу истлевшая
надпись: "Санктъ-Петербургъ", но зародышей в тайнике не было.
Наш маленький отряд продолжил поход, с тем чтобы побывать на месте
гибели отважных русских исследователей. Потратив немало сил на расчистку
тропических зарослей, мы наконец отыскали могилы участников трагически
закончившейся экспедиции. Нашли большой плоский камень, на котором Борис
Шорпачев выбил прощальные слова, немудрящие и очень искренние. Мы сделали
все возможное, чтобы могилы не заросли вновь, хотя бы на то время, пока не
установят здесь достойный памятник.
Сейчас на месте гибели русской экспедиции стоит обелиск из специальной
стали, который уже не покроется зарослями.
Приведя в порядок могилы участников вудрумовской экспедиции, мы
устроили привал, расположившись в тени эпифитных папоротников, дававших
удобное, хотя и кратковременное, убежище от солнца. Отдыхая, перечитывали
те строки дневника Ивана Александровича, в которых он описывал свою
последнюю стоянку. Все точно. Вот перед нами скала высотой четыре-пять
метров, на которую в ту ночь первым взобрался Николай Николаевич
Плотников, а там и развалины храма.
Добрались мы и до него. Не ночью, правда, а днем, но и днем развалины
являли собой картину внушительную и немного жутковатую. Во время боев за
независимость Паутоо пострадали и эти древние развалины: две бомбы,
сброшенные с самолета метрополии, разорвались неподалеку от Верхнего
Храма. Остатки колонн, во времена Вудрума окружавшие выложенную плитами
площадку с постаментом, теперь валялись бесформенными грудами, обильно
заросшими зеленью. Постамент был цел, и на нем все так же горделиво
возвышалась "волна". Мы изучили ее с возможной тщательностью, взяли пробы
для анализа и исследования в лабораториях университета. Полупрозрачный
зеленоватый кусок какой-то не известной никому из нас породы,
действительно напоминавший застывшую волну, стоял на высеченном из
красноватой лавовой породы постаменте. На самой верхушке стекловидной
массы белел вспенившийся гребешок, еще больше усиливая сходство с
окаменевшей волной, но ничего похожего на так красочно описанные Иваном
Александровичем Сиреневые Кристаллы мы не обнаружили.
10. ЖИВОЕ ВЕЩЕСТВО
Все мне нравилось в тропиках. Люди, города, океан и пальмы. Все было
хорошо, кроме... тропической жары. Впрочем, донимала не жара. Средняя
наиболее высокая температура в Макими и, например, в Киеве одинакова.
Изматывало другое. На Паутоо при необыкновенно насыщенном парами воздухе
дышалось тяжело, голова работала плохо, тело было вялым, непослушным.
Оживал я только искрящимися росой утрами да в те ночи, когда небо было
ясным, горели чужие, но удивительно заманчивые звезды, а с гор тянуло
освежающей прохладой. Это были лучшие часы суток, самое подходящее время
для работы. Помню: вот в такую, почти приемлемую для жизни ночь, вернее,
поздним вечером мы все трудились над составлением нашего первого отчета.
Нелегкое это было занятие. Собственно, отчитываться еще было не в чем. Мы,
правда, успели уже потратить много времени, извели немало денег и в
результате... Да, результаты выражались, как говорят математики, величиной
исчезающе малой. Строго говоря, коль скоро ни зародышей, ни Сиреневых
Кристаллов нам не удалось найти, дальше оставаться на Паутоо мне и
Мурзарову вроде было и ни к чему.
"Подвиг Рокомо" - вот единственное, что в какой-то мере оправдывало
наше пребывание в Паутоанском университете, но... в Москве, например,
считали (и не без оснований), что исследования метеорита Себарао, имеющего
силициевые микровключения, необязательно продолжать на Паутоо, можно их
проводить и в отечественных институтах. Теперь все дело было в том, чтобы
как можно скорее, пока нас не отозвали, добиться успеха. А успех не
приходил. Что только не перепробовали мы в те дни, какие только не
подбирали условия, чтобы вызвать к жизни маленькие, неподвижно лежащие в
каменном куске существа!
...Ночь. Тишина. В открытые окна врываются неистовые запахи цветов,
доносится отдаленный рокот океана, луна заливает неярким, немного
тревожным светом лужайку перед зданием нашей лаборатории, стало
прохладней, легче дышится, но отдохнуть, насладиться умиротворенной
природой нам недосуг. Мы забросили проклятущий отчет и лихорадочно, забыв
о времени, о еде, обо всем на свете, делаем еще одну попытку, стараясь
оживить микровключения. Испытано, казалось, все, но вот Юсгор в очередной
раз предложил внести изменения в условия эксперимента, мы ухватились за
его не лишенный остроумия план опыта и уже не отходим от установки.
Ару всегда с нами. Его энергия, пытливость и веселье неиссякаемы. Он
готов вообще никогда не покидать лабораторию, умеет как-то ловко, словно
уменьшившись в несколько раз, уютно устроиться на циновке и поспать в
укромном уголке. Полчаса, час - и он снова на ногах, опять такой же бодрый
и неутомимый. Севена, казалось, соревнуется с ним в выдержке и
выносливости. Подвижная, ловкая, грациозная, всегда подтянутая, она своим
весельем, заботливостью неизменно скрашивала часы томительного и
тревожного ожидания результатов, умела мягко, приветливо и чутко умерить
горечь неудач, подбодрить.
Проба закончена, я склоняюсь над микроскопом. Метеорит по-прежнему
мертв.
Мы молча, не перекинувшись и словом, усаживаемся за свои столы и
продолжаем опостылевшую отчетную писанину. Ару и Севена исчезают как-то
совсем незаметно, но не проходит и часа, как Севена появляется в
лаборатории с плетенкой из бамбука. В ней деревянные мисочки с курицей и
рисом, облитыми пряным соусом; поджаренные бананы, своей аппетитной
коричневой корочкой напоминающие пирожки; белоснежные дольки мангустанов и
объемистый, дивной старинной работы кувшин с имшеу - питьем превосходным,
о котором я так и не удосужился узнать, из чего же оно делается.
Многострадальный отчет опять откладывается в сторону. Поглощая
превосходные дары тропиков, мы с жаром начинаем обсуждать новый вариант
эксперимента и, едва покончив с едой, устремляемся в аппаратную. Ару уже
там. Он всегда оказывается там, где особенно нужен. Ару все подготовил и
только ждет, что же мы решили. А мы решили пробовать, пробовать и
пробовать!
Дни идут за днями. Идут быстро, не принося так страстно желаемого
результата, доставляя нам огорчения за огорчениями. Тревог масса. Приходят
письма из Москвы и Ленинграда. Суховатые, начальственно-назидательные, с
требованием высылать отчет. Задерживается получение аппаратуры, на которую
мы возлагаем особые надежды. А больше всего тревожит тающий кусок
метеорита. Расходуем мы его экономно, трясемся над каждой крупинкой, но он
уменьшается в размерах и уменьшается. Все чаще думается: вот закончим
последнюю крошку и работа прекратится. Безрезультатно и бесславно.
...И все же отчет завершен. Особенно полным и интересным разделом в нем
получилось описание работы по туароке, сделанной паутоанскими химиками.
Это радовало меня больше всего, давало надежду, что в случае удачи, если
все же сумеем мы оживить силициевые микроорганизмы, у нас будет средство
обуздать их. Мне даже в те небогатые успехами дни не давала покоя мысль о
их силе, о их способности убивать все живое, распространяясь с неимоверной
быстротой, и туароке... Вот здесь-то и нужно оценить по заслугам
профессора Мурзарова, сумевшего на стыке двух таких наук, как история и
химия, помочь важному открытию.
Туароке - неприхотливый, растущий на всех островах Паутоо кустарник,
почти круглый год унизанный невзрачными цветочками. Туароке - это сорняк
паутоанского архипелага. Надоедливый и злой, распространяющийся активно,
не боящийся ни засухи, ни обильных дождей, проникающий в так трудно
отвоевываемые у джунглей культурные делянки, он был нелюбим местным
населением и всячески изгоняем. Вот он-то, этот неказистый кустарник,
уничтожаемый при всяком случае, вскоре сделался героем, спасителем
архипелага. Но об этом несколько позже.
Здесь я только хочу вспомнить, что, в то время когда мы безуспешно
сражались с метеоритом, Ханан Борисович углубился в древние паутоанские
записи и восстановил состав фимиама, курившегося некогда в храме Небесного
Гостя. Оказалось, это была смола, добываемая из туароке. Химики выделили
ароматические вещества из нее в чистом виде, определили их состав,
разработали современную технологию получения смол из туароке. Оставалось
испробовать, будет ли туароке, как и в легендарные времена, укрощать
силициевую плазму. Но, увы! укрощать пока было нечего.
Работали мы в то время много, трудно и порой, приходя в отчаяние,
начинали сомневаться в успехе. Все попытки повторить "подвиг Рокомо"
неизменно кончались ничем. Структуры, которые, несомненно, представлялись
нам какими-то микроформами силициевой жизни, оставались в своем
первозданном состоянии. Юсгор безуспешно пытался выступить в роли нового
Рокомо, с той только разницей, что вместо друзей Молний, помогавших
легендарному герою, ему помогали современные приборы и мы все.
Со дня на день мы ожидали отправленную с московского завода в адрес
Паутоанского университета мощную электростатическую установку. Наконец
великан пришел, был спешно установлен, испытан, и срез метеорита очутился
в его разрядах. Ничего! Впрочем, отчаиваться еще было рано. Огромное
количество комбинаций нужно перебрать, чтобы попытаться создать точно
такие же условия, при которых образовалась "пена гнева - созидания" тогда,
тысячу лет назад, в загадочном храме Небесного Гостя... А может быть, и не
образовалась?.. А что, если легенда - это плод безудержной фантазии?.. Но
окаменевшая пена? Рука Лавумы? Наконец, нетленная ткань, найденная
Мурзаровым?.. И все же сомнениям не было конца. Допустим, верны наши
соображения и "пена гнева" как низшая, чрезвычайно стойкая форма
силициевой жизни и в самом деле возникла тогда из метеорита. Кто может
поручиться, что она сохранила жизнеспособность еще в течение тысячелетия?
А опыты мы все же продолжали. Сотни опытов все с тем же результатом.
Метеорит почему-то не желал воскресать.
Трудное это было время. Через какой-нибудь месяц события начали
нарастать с кинематографической быстротой, но тогда... Тогда мы с Юсгором
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг