предполагалось. День подходил к концу, а до святилища так и не удалось
добраться.
Короткие сумерки - и на лагуну накинулась ночь. Был момент, когда вдруг
усталость показалась безмерной, настороженность - преувеличенной, угроза
нападения - скорее вымышленной, чем реальной, и даже Ивану Александровичу
подумалось, что, быть может, работы следует отложить до следующего дня. Но
благоразумие взяло верх над усталостью и сомнениями. Прорыв к заветному
решено было продолжать и ночью.
Горят подводные прожекторы, мерно стучит движок походной
электростанции, насосы неустанно качают воздух спускающимся под воду
смельчакам. Работы не прекращаются ни на минуту, все увлечены, с
нетерпением ждут, что же принесет столь мучительный поиск, что же удастся
извлечь из-под воды, и вместе с тем никто не забывает о нависшей
опасности. Катера наготове. По первому сигналу следует поднять водолазов и
уходить в открытое море.
Только к десяти часам вечера удалось наконец расчистить последний
завал. Вход в святилище свободен. Если и там не окажется останков
Небесного Гостя...
Вудрум надевает скафандр и вместе с Шорпачевым начинает погружение.
Николай Николаевич Плотников писал в своем дневнике, что восемь минут,
которые провел профессор под водой, показались ему самыми долгими и самыми
трудными в жизни. Этому легко поверить, если представить, что произошло в
лагере за эти восемь минут.
Члены экспедиции, находившиеся в "дозоре", внимательно следили за
берегом и морем, но и они не смогли заметить, как один, а может быть, и
несколько паутоанцев сумели бесшумно пробраться к плавучему
островку-барже, где размещалось оборудование подводников. В момент, когда
Вудрум подал сигнал "подъем", замолк движок, погасли огни, остановились
насосы. Стало темно и тихо. На какое-то мгновение. Тотчас же отовсюду
раздались крики паутоанцев, устремившихся к плавучей базе на легких
лодчонках. Во тьме вспыхнули выстрелы, завязалось сражение.
Подъем спущенных под воду профессора Вудрума и Шорпачева Плотников,
Очаковский и два рабочих производили с возможной скоростью. Спешить было
нельзя, чтобы не вызвать у Вудрума и Шорпачева кессонной болезни, но
нельзя было и медлить: нападающие, несмотря на выстрелы отчаянно и
мужественно обороняющихся исследователей, уже приблизились на расстояние
нескольких десятков метров от плавучей базы.
В момент, когда оба шлема показались над водой, стрела вонзилась в
плечо Очаковского. Продолжая крутить лебедку одной рукой, он позвал на
помощь Жерднева. Василий Афанасьевич выпустил в темноту несколько пуль и
бросился к лебедке. В это же время стрелами серьезно был ранен один из
рабочих.
Положение ученых представлялось безнадежным. Усилившиеся, скорее
победные, чем отчаянные крики нападающих стали нестерпимы. Казалось, еще
немного - и баржа заполнится фанатиками, готовыми разорвать на части
людей, которые все же осмелились проникнуть в затонувший храм.
Вот тут-то Василий Афанасьевич и оставил лебедку. Плотников вынужден
был один управиться с подъемом Вудрума.
Раздался оглушительный взрыв - и торжествующие крики нападающих
умолкли. Отставной моряк оказался прав, покинув лебедку на попечение
Николая Николаевича. Не швырнул бы он вовремя динамитную шашку,
неизвестно, чем бы обернулось для ученых ночное сражение.
Время было выиграно. Катера экспедиции успели уйти в открытое море.
Брошено было все, кроме раненых, разумеется. Казалось, погибло все
предприятие, которое так долго и упорно готовилось Вудрумом, но он ликует.
- В Макими! Полный, самый полный в Макими! Мы победили, друзья мои!
Еще никто, даже сын, не видел его в таком радостном настроении. Он ни
на шаг не отходил от поднятого со дна обломка.
Этот обломок был частью статуи Небесного Гостя.
7. ЗОЛОТАЯ ЛАДЬЯ
На базу в Макими исследователи добрались только к исходу ночи. Рана
Очаковского оказалась, к счастью, не очень опасной. Немедленно вызванный
врач сделал ему перевязку, дал порядочную дозу хинина, и через некоторое
время Серафим Петрович почувствовал себя значительно лучше. У рабочего
ранение было серьезнее, и его пришлось госпитализировать.
Следующего дня едва дождались. Волнения, испытанные накануне, бурные и
опасные переживания вскоре были забыты, о потере базы в лагуне почти не
вспоминали - так сильно было возбуждение, вызванное долгожданной находкой.
Началось самое интересное - тщательная расчистка "божества", пролежавшего
под водой несколько веков. Исследования подтвердили, что "божество" было
явно космического происхождения, но такое, которое, вероятно, еще никогда
не попадало на Землю.
Материалы этого исследования дошли до нас почти полностью, они
цитированы во многих специальных работах, хорошо освещены в научных
трудах, и, мне кажется, приводить их в этих записках не имеет смысла. Жаль
только, что нам так и не удалось найти фотоснимки находки, сделанные
профессором Вудрумом в те дни. Судя по записям в его дневнике, часть
фотографий обломка статуи была отослана Арнсу Парсету. В архиве профессора
Парсета, хранящемся в Национальной академии наук, эти снимки тоже не
найдены, однако письмо, с которым они были отосланы в Голландию,
сохранилось. Сохранилось и письмо, отправленное Иваном Александровичем
профессору Евдокимову. Оно, на мой взгляд, очень любопытно. У меня имеются
фотокопии этого письма, и здесь я могу привести выдержки из него.
Вудрум не мог представить, как случилось, что его экспедиция была
встречена столь недружелюбно, не мог простить себе, что, увлекшись
организацией поисков, тратя силы и время на преодоление связанных с ними
трудностей, не сумел наладить отношения с местным населением. В письме он
пишет:
"...Очень жаль, что вам не довелось встречаться с представителями этого
спокойного, изысканно-вежливого и мудро-гостеприимного народа. Паутоанцы в
массе своей красивы. Золотисто-бронзовая их кожа, стройные тела, прямой и
не лишенный достоинства взгляд - все это вызывает восхищение, располагает.
Мягкая и одновременно могущественная природа здешняя наложила определенный
отпечаток на их характер. Они поражают своей общительностью и простотой,
свойственной разве только нашим хорошо воспитанным и интеллигентным людям.
В движениях, в речи, во всем своем повседневном обиходе они умеют
соблюдать меру и приличие. И заметьте, Елизар Алексеевич, эти определения
я отношу отнюдь не к классу избранному или привилегированному, а к самым
широким слоям этого очень симпатичного, имеющего свою древнюю историю и
культуру народа. Народ Паутоо, несомненно, должен быть отнесен к богато
одаренным, и его ожидает, я уверен в этом, лучшая будущность сравнительно
с настоящим его подчиненным положением.
Теперь вы понимаете, какое тягостное впечатление произвели на нас
описанные мной события, нарушившие ход всего дела нашего, но, должен
сказать, нисколько не поколебавшие мою веру в добропорядочность и
благородство паутоанцев. Нет и еще раз нет! Здесь не отвращение к нам,
европейцам, тем более ни настороженность или неприязненное отношение к
ученым - здесь сыграло роль другое. Уверен: в данном случае действовал
чей-то злой умысел, чья-то злобная и коварная рука направляла покушавшихся
на нас людей. Сейчас меня занимает одно: кто мог быть подстрекателем,
организовать нападение, кто был заинтересован в разгроме нашей базы?.."
Иван Александрович не только размышлял над этим вопросом, но и
действовал. При первом же удобном случае он отправился с официальным
визитом к верховному жрецу храма Буатоо, и через несколько дней состоялось
по-восточному пышное, взбудоражившее весь архипелаг торжество передачи
храму великой паутоанской святыни - части статуи древнего божества.
Последствия этого шага превзошли все ожидания. Экспедиция приобрела
возможность вести дальнейшие работы уже без поддержки солдат губернатора
колонии. Влиятельные жрецы храма сказали свое слово - и враждебного
отношения паутоанцев к работе ученых как не бывало. Больше того, к услугам
исследователей теперь было все, что только могло дать местное население.
Но наслаждаться успехом пришлось недолго. Вернулся из поездки по
островам Шираст, и радость была омрачена. Он, как видно, самым искренним
образом обрадовался первым успехам экспедиции, высказал толковые, не
лишенные изобретательности соображения, касающиеся планов дальнейших
исследований, но, когда выяснилось, что обломок статуи уже передан храму
Буатоо, вдруг заговорил таким тоном, который опять вывел из себя
профессора. Иван Александрович не узнавал всегда корректного, скромного и
подчеркнуто почтительного с ним молодого ученого. Шираст в вежливых, но по
существу возмутительных выражениях дал понять Вудруму, что он не имел
права предпринимать такие ответственные действия, не согласуя их с ним как
с официальным представителем Гуна Ченснеппа на Паутоо.
- Да, помилуйте, господин Шираст, вы, кажется, забываетесь! Покамест я
руковожу экспедицией, научными изысканиями и все относящееся до их
состояния намерен решать без столь любезных вам хитросплетений. Мне
представляется совершенно обязательным, чтобы вы, господин Шираст, раз и
навсегда отказались от взятого вами тона.
- К сожалению, господин профессор, я не могу переменить своего мнения.
Если вам показался оскорбительным тон моих высказываний, я готов принести
свои извинения. Я действительно, кажется, погорячился, узнав о вашем столь
опрометчивом поступке, но по существу дела...
- Я просил бы вас и по существу дела высказаться, не руководствуясь
различными посторонними, не касающимися экспедиции доводами, а сообразуясь
только с интересами проводимых нами исследований.
- Необходимо не забывать, профессор, что исследования эти делаются в
интересах фирмы "Ченснепп-каучук". Вы приняли условия господина Гуна
Ченснеппа и, следовательно, не вольны распоряжаться по своему усмотрению
как полученными результатами, так и добытыми здесь экспонатами.
- Статуя паутоанского божества принадлежит паутоанскому народу!
- О, господин профессор, конечно, я уважаю ваши крайне либеральные
взгляды, но мне этот вопрос представляется слишком сложным и, я бы сказал,
щекотливым. Мне кажется, его просто не следует касаться.
- Для меня этот вопрос не кажется сложным: я никогда не забываю, что мы
находимся на земле Паутоо.
- Которая фактически принадлежит Ченснеппу, господин профессор.
- Что?!
- Ну, не одному ему, разумеется, есть еще несколько крупных фирм,
имеющих интересы на этих островах, немало средств вкладывающих в их
развитие, однако "Ченснепп-каучук" доминирует. От Ченснеппа в какой-то
мере зависят все эти фирмы, не говоря уже о предприятиях и торговых
заведениях состоятельных паутоанцев.
- Все это, вероятно, так... Ну что же, тем хуже для паутоанцев...
Значит, вы находите, что и мы, наша изыскательская группа ученых, должны
быть на положении паутоанцев?
- Ну, зачем же так резко, профессор, поверьте...
- Не хочу! Давайте без обиняков. Если я не соглашусь на ваши
требования, что вы намерены предпринять?
- Я распоряжусь прекратить финансирование и отзову все принадлежащее
Гуну Ченснеппу оборудование.
"Вот каков оказался господин Шираст, - пишет Иван Александрович в
письме Арнсу Парсету, - мне он был несколько подозрителен еще там, в
метрополии, когда мы были с ним у этого ворочающего миллионами магната, а
теперь... Ничего не поделаешь, мне просто не приходило на мысль, что все
это обернется так пакостно. Да, дорогой учитель, я согласился с его
наглыми требованиями. Пришлось согласиться, памятуя, что основные работы
фактически еще не начаты. Издержки предстоят немалые, и в силу этого мы
вынуждены полностью зависеть от благорасположенности этих господ. Я еще
понимаю - Ченснепп, но этот, с позволения сказать... Ведь какой ни на
есть, а ученый, притом человек, надо отдать ему справедливость, способный.
Из него бы вышел, если не отменный, то по крайней мере очень обстоятельный
и, может быть, заметный исследователь... Ну, да бог с ним... Понял я
только, что попал в положение пренеприятное, однако не отчаиваюсь найти
средство к выходу из него, и, как знать, может быть, в конечном счете
господин Шираст останется с носом. А пока... пока весьма противно на душе.
Только и отдохновения сейчас - это общение с нашим замечательным Преойто.
Кстати, поклон от него. Вспоминает с радостью и душевной теплотой встречи
с вами. Он все так же обаятелен и мудр, жизнерадостен и спокоен, хотя
знает, что дни его сочтены. Преойто теперь прикован к своему креслу, и
удел его - тихое наслаждение жизнью созерцательной. Пора и
необременительная, и спокойная. Уже спокойная и еще не обременительная. Он
болен настолько, что уже может позволить себе редко доступную роскошь не
иметь нежелательных обязанностей, и все же бодр в такой мере, что не
требуется за ним какого-либо унижающего ухода. Он умеет рассудительно и
уверенно оценивать окружающий мир, видеть особенную красоту его, часто
недоступную другим..."
В эти дни Иван Александрович часто бывает в белом низеньком доме под
сенью кокосовых пальм, заботливо склонивших свои кроны над легкой
черепицей. Домик прост и удобен. Широкая веранда почти со всех сторон
окружает его внутренние и в жару сравнительно прохладные комнаты. Вечерами
под неумолчный и ставший уже привычным шум живности, обильно населяющей
тропики, Вудрум часами просиживает у кресла больного старика, слушая его
содержательную, неторопливую речь, делясь своими планами изучения древней
и загадочной истории Паутоо, невзгодами и сомнениями, с благодарностью
принимая его советы.
Преойто - потомок старинного влиятельного паутоанского рода. Он сумел
сочетать в себе высокую культуру некогда, могущественного и славного
народа Паутоо и многое из того, что принесла на Восток европейская
цивилизация. Он одним из первых паутоанцев получил блестящее образование в
Европе, его дом стал центром для свободомыслящей паутоанской интеллигенции
и объектом подозрительного внимания колониальных властей. Преойто много
сделал для своих соотечественников, достиг огромной известности и почета,
оставаясь скромным, доступным и бескорыстным.
"Я не перестаю восхищаться Преойто, - пишет Вудрум Наталье Васильевне.
- Ты не представляешь себе, как скромен уклад жизни этого и по
происхождению, и по личным достоинствам выдающегося человека.
Я испытываю ни с чем не сравнимое ощущение радости, которое доставляет
мне общение с Преойто. Его неторопливые, полные достоинства манеры
показывают человека содержательного и уравновешенного. Все в нем говорит,
что он унаследовал мудрость многих веков. Всегда чувствуешь себя в
присутствии этого величавого паутоанца невозможно наивным и малоопытным.
Наш господин Шираст весьма скептически, даже неодобрительно относится к
моим визитам к Преойто. А я люблю у него бывать, отдыхаю у него душой и
вовсе не намерен разделять страхов Шираста, уже потому настороженного, что
Преойто - гордость и знамя паутоанцев - не угоден властям метрополии. Его
стремление обеспечить торжество идеалов - истины, добра и красоты, его
проповедь справедливости (он считает, что в мире должен быть один
главенствующий закон справедливости, в силу которого никто не смеет
строить своего счастья на несчастье другого) еще кое-как устраивает
власти. Но их страшит другое. Преойто авторитетен, к его словам
прислушивается народ, а он идет дальше многих националистов и учит, что
надобно стремиться не к тому, чтобы заменить европейских властителей на
паутоанских, а к правлению, действующему в интересах народа, служащему
народу, к ликвидации бедноты и нищеты во всех ее проявлениях. Этого-то
учения ему и не могут простить власть имущие. Ни европейские, ни
паутоанские..."
Каждое свидание с Преойто радует Ивана Александровича, прибавляет
бодрости и уверенности. После любой встречи с ним легче переносить тяжелую
обстановку, сложившуюся из-за Шираста. Шираст стал набирать в поисковую
группу новых людей. Подчас он не утруждает себя тем, чтобы согласовать с
Вудрумом свои действия, и явно стремится к тому, чтобы окружить себя
нужными ему людьми. Незаметно получилось так, что русские оказались в
меньшинстве. Нет былой сплоченности, единства, во всем начинает царить дух
делячества.
Александра Вудрума не узнать в эти трудные дни. Он оживлен, деятелен.
Впервые встретившись с житейскими невзгодами, с людьми разными, в том
числе и нечистоплотными, а зачастую просто подлыми, он включается в борьбу
активно, проявляя себя далеко не мягкотелым, настойчивым и, когда надо,
даже отважным. Неиссякаемый оптимизм Бориса Шорпачева, несомненно, служит
ему примером, и "русская партия", хотя и малочисленная, держится стойко.
Находчивый, общительный Шорпачев сумел ближе других европейцев сойтись с
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг