- Пожалуйста...- на последнем издыхании молил Аладжар. - Зачем? Вы нашли
золото, камни... Ой... А-а-а!
Новая стрела с треугольным, похожим на острие ножа наконечником срезала
мальчишке палец.
"Он все равно теперь не жилец, - почему-то безразлично подумал Ясур,
отворачиваясь. - Никто не переживет таких ран, кроме самых великих богатырей.
Великий Атта-Хадж, что же происходит? Почему мергейты обезумели? Война войной,
но почему такие зверства? Степняк никогда не причинит вреда ребенку, старику
или животному. В чем дело? Откуда у них эта жажда, которую может утолить только
чужая боль и страх?"
Ясур уже собрался обогнуть ограду храма и пройти к тайному ходу, люк
которого находился глубоко во дворе, за деревьями. Его остановила неясная
белесая тень, мелькнувшая у бокового выхода огромного строения. Только этого
еще не хватало!
- Оставьте ребенка в покое, - прозвучал в ночи уже не детский, но еще и не
мужской голос. - Уходите. Вы достаточно потешились.
Мергейты обернулись. Перед ними стоял невысокий молодой человек в белой
.$%&$% и столь же белом тюрбане с пером. В руках у него не было оружия, лишь
правый кулак сжимал в себе казавшуюся в темноте грязной тряпицу.
Степняки редко разменивались на лишние слова. Свистнул аркан, Ясур,
обнажив старинную саблю, уже рванулся вперед - защищать своего мардиба, но
остановился как вкопанный, пробороздив каблуками серую пыль двора.
Фарр атт-Кадир резким движением выбросил вперед правую ладонь. На пальцах,
покрытых тряпицей, лежало что-то темное. Плохо ограненный желтоватый камешек.
Вспышка розового света - и ремень аркана исчез бесследно, будто воздух
пожрал его и растворил в себе, подобно дыму. Мергейты попятились. Самый старый
из них довольно быстро совладал с испугом, вытянул кинжал и шагнул к человеку в
белом.
Камень на ладони Фарра вновь сверкнул подобно синеватой звезде и острый
клинок рассыпался в пыль. Степняк споткнулся и вдруг закричал диким
неестественным голосом. Его пропитанный пылью чапан затлел призрачными
холодными огоньками, кожа с пальцев и лица начала оползать, словно плавясь,
глазницы, глухо хлопнув, опустели, а спустя мгновение сухая мумия, только что
бывшая человеком, с неприятным треском осела наземь.
- Шаман, шаман! - надрывно завопили остальные степняки и, больше не
пытаясь даже взглянуть на Фарра атт-Кадира, бросились прочь со двора, к своим
лошадям. Ясур, если бы хотел убить их, сделал бы это не слишком напрягаясь.
Мергейты были невероятно поражены ужасом, навеваемым священным Кристаллом из
Мед дай.
Застучали копыта, и шестеро всадников исчезли в багрово-черной ночи. Ясур
мельком подумал, что лошадь они с Фарром все-таки заполучили - бурый конек
погибшего от магии Кристалла мер-гейта нервно топтался у коновязи.
Атт-Кадир подбежал к израненному Аладжару, вытащил из-за голенища нож,
мгновенно обрезал веревки и осторожно уложил младшего ученика храма на землю со
словами: "Вспомни Атта-Хаджа. Он поможет тебе".
Ясур впервые в жизни видел настоящее чудо исцеления. Не такое, как у
знахарей, степных шаманов или проповедников чужих богов, изредка заглядывавших
в Саккарем, а настоящее. Исчезали кровоточащие раны, свет Кристалла заглатывал
боль и страх, оставляя место покою и силе жизни.
- Ясур? - Сторож знал, что Фарр его не видит. Однако юный мардиб каким-то
образом почувствовал присутствие своего однорукого наставника. - Ясур, ты
видишь? Видишь? Атта-Хадж действительно существует! И через меня изливает свою
благодать на гибнущую землю.
- Вижу. - Сторож выступил вперед. - И склоняюсь перед тобой, мардиб. Ты
одним движением победил семь сабель и дал человеку новую жизнь. Теперь я вечно
твой раб.
- Не я, - по-прежнему стоя спиной к Ясуру, ответил Фарр. - Я лишь
посредник. И вот еще... Пока ты ходил в город, я говорил с Атта-Хаджем. Он
сказал мне, куда идти.
Глава шестая ТЕНЬ НАД ЗОЛОТЫМ ТРОНОМ
Обширны и плодородны земли великого Саккаремского шаданата, и пусть солнце
вечно освещает владения царственного господина сей славной державы! Ни одна
страна материка не может похвалиться столь огромным числом пшеничных, рисовых и
хлопковых полей; благоухающими рощами, где трижды в год черноокие саккаремки
наполняют свои корзины нежнейшими фруктами, отправляющимися ко дворам государей
полуночных и заморских стран; нигде более не пасутся на предгорных лугах кони,
достойные не только царей, но и богов... Даже повелитель блистательной
Аррантиады содержит в своих конюшнях чалого саккаремского скакуна, отдав
некогда за него полную меру драгоценного розового золота.
Путешественник, начавший свой путь, например, от полуночных Врат Велимора,
должен пройти через Аша-Вахишту, затем по Вечной Степи, оставив по левую руку
подпирающие серебристыми куполами небеса Самоцветные горы, миновать несколько
степных рек, тянущихся к восходному побережью континента (среди которых, ровно
старший суровый брат, выделяется бурный Идэр), и тогда через несколько конных
переходов он попадет к границам владений солнцеликого Даман-хура.
Однако пограничная со Степью область Шехдад еще не была коренным
Qаккаремом, но лишь первым форпостом, отделявшим великую страну от варварских
земель мергейтов и других кочевников, не говоря уж о совсем невиданных и
дальних .племенах полуночи. Истинный Саккарем с белокаменными городами,
быстрыми речками, зеркальными озерами в окружении пышных виноградников,
начинался за низкой цепью не то гор, не то холмов, носившей имя Кух-Бенан.
Хребет тянулся непрерывной возвышенностью от побережья залива Тысячи Акул на
много сотен лиг к закату и скалистой стеной обрывался в воды благословенной
Дийялы - одной из двух рек Междуречья, более известного как Тадж аль-Саккарем,
Венец Державы.
Пространство между низким хребтом Кух-Бенан и безграничным массивом
Самоцветных гор люди издавна называли долиной Табесин. Здесь раскинулись земли
коневодов, гуртовщиков и послушных им стад белоснежных баранов, принадлежащих
владетельным эмайрам, виноградарей и маслоделов... Две упомянутые области.
Междуречье и Табесин, кормили и одевали всю центральную часть страны -
гигантский полуостров, истинной жемчужиной коего была великолепная Мельсина,
столица шада.
Именно туда, на Город Золотого Трона, направлялся самый мощный удар
степного войска хагана Гурцата.
Гонцы появлялись у ворот города по десятку раз на дню, и вейгил Мельсины
отдал благоразумный приказ немедленно пропускать вестников к Стобашенному
дворцу шада, выстроенному на спускавшейся к бирюзовому морю террасе.
Собственно, дворец повелителя был городом в городе, государством в государстве.
Простые обыватели, купцы или знатные эмайры, жившие в столице, могли видеть из
окон или с крыш своих домов только бесчисленные разноцветные купола, тонкие
минтарисы храмов и вздымающуюся почти на пятьсот локтей белоснежную с золотой
шапкой Башню Шадов. Сие величественное сооружение, поражавшее даже умудренных в
строительном ремесле аррантов, возвели лет двести назад при шаде Газзале -
великом просветителе и мудреце.
Именно Газзал, созвав мастеров со всех известных земель и почти разорив
казну Саккарема, придал столице тот вид, который она имела сейчас. Но людская
память сохранила его имя не потому, что Мельсину окружили зубчатые цепи
неприступных стен или она славилась мраморными дворцами да потрясавшими
воображение храмами, садами с искусственными водопадами, несущими выкачиваемую
из глубоких колодцев прохладную воду... Газзал, солнцеликий шад и владыка
полумира, вознес над столицей Башню.
Она и стала его надгробным памятником. Взбунтовавшиеся эмайры в кои-то
веки объединились и убили просвещенного правителя на верхней площадке
гигантского сооружения, на которое ушли последние деньги из сокровищницы,
разоренной архитектурными выдумками шада Саккарема.
Перестроенная Мельсина, однако, осталась такой, какой ее задумал Газзал. И
равняться со столицей Золотого Трона могли одни только города мудрых аррантов
да грозные крепости Нарлака.
Гонцу было некогда обращать внимание на мельсинские красоты. Усиленная
стража у Алмазных ворот столицы, от которых шла прямая наезженная дорога к
перевалам Кух-Бенана, только лишь узрев затрепавшийся пергамент с печатью
десятитысячника Эль-Калиба, оборонявшего перевалы, посторонилась, пропуская
разгоряченного, покрытого пеной коня на мощенные восьмиугольными плитками улицы
города. Гонец, хоть вырос и служил в захолустье, не мог перепутать дорогу к
дворцу - указующим знаком над городом нависал сияющий в солнечных лучах купол
Башни Шадов.
Мельсина, как и большинство великих городов мира, например Арр или
Аланиол, стоит на прибрежных холмах. Всего их девять, и улицы прихотливо
извиваются между выстроенными на склонах дворцами да храмами, постепенно
спускаясь к желтой полосе песка и стене, отделяющей город от моря. Газзал-
строитель предусмотрел, что однажды Мельсину попытаются атаковать со стороны
океана, и на всякий случай построил высоченные, но изящные укрепления прямо на
берегу, оставив в них лишь одни ворота, получившие название Морских. Через
Морские ворота горожане могли выйти к волнам Полуденного Океана и созерцательно
отдохнуть на белоснежном песке, устилавшем пляжи. Укрепленный не хуже самой
Мельсины торговый порт стоял отдельно от города, и прибывавшие из разных частей
света товары завозились в столицу через боковые врата - Закатные и Железные.
Xирокая дорога меж портом и городом пролегала в ущелье защищающих ее стен.
Гонец свернул вдоль Морской стены и поскакал дальше, к самому высокому из
девяти холмов. Впереди воздвиглась новая стена, выложенная бирюзовыми
керамическими плитками, низкие ворота, отделявшие комплекс дворца от остального
города, были приоткрыты, а возле створок, подобно облаченным в позолоченные
кольчуги статуям, недвижно стояли лучшие воины Саккарема - гвардия шада.
Безвестного десятника снова пропустили без проволочек и даже оставили при
нем оружие. Гвардейский начальник, понимающе кивнув при виде печати доблестного
Эль-Калиба, мигом выделил пропыленному дорогой и усталому воину провожатого и
тот повел принесшего вести гостя по бесчисленным дворам, переходам и крытым
прозрачной слюдой галереям в глубь самого великолепного дворца континента.
Гонец от усталости и недосыпа не удивлялся ни многочисленным фонтанам, ни
райским птицами из Мономотаны, ни прогуливавшимся во двориках богато одетым
вельможам, чинно шествовавшим куда-то по своим делам, ни отделанным аррантским
розовым золотом покоям. Десятнику войска Эль-Калиба нужно было видеть шада.
Немедленно.
* * *
- О царственный, прибыл новый гонец от границы. Ты изволил требовать,
чтобы каждого вестника провожали лично к тебе.
- Зови. И во имя Атта-Хаджа, дорогой мой Энарек, не нужно никаких
церемоний. Не время блюсти этикет.
- Знаю, повелитель.
Худощавый, не слишком богато одетый придворный с козлиной бородкой и
умными глазами поклонился и, вопреки приказу не забыв о правилах приличия,
отступил, пятясь, на три шага. Потом развернулся и быстро направился через зал
к боковым дверям. Человек в темно-лазоревом тюрбане, украшенном столь же синим
сапфиром и пушистым голубым пером цапли, проводил его мрачноватым взглядом.
Его божественное величество солнцеликий шад Саккарема Даманхур знал, что
не услышит хороших новостей, и заранее приготовился к худшему: перевалы на Кух-
Бенане, разумеется, не удержали, корпус десятитысячника Эль-Калиба разбит, а
проклятые мергейты уже... Впрочем, чего гадать!
Даманхуру исполнилось всего тридцать восемь лет, пятнадцать из которых он
правил гигантской империей Саккарема. В отличие от многих предшественников
Даманхур редко прислушивался к словам придворных льстецов, предпочитая честные
речи ближайших советников, набранных причем, вовсе не из родственников или
самых знатных эмайров, но людей, знающих свое дело.
Вот, например, Энарек, верховный дейвани - глава Государственного совета и
третий по значению человек в стране после самого шада и его наследника, сейчас
управляющего отдаленной Дангарой. Безусловно, Энарек упивается властью, иногда
ворует из казны, но лучшего управителя Саккарем не видел уже долгие годы.
Пускай низкорожденный, всего-навсего младший сын вейгила захолустной области,
но зато блистательный дейвани умеет говорить правду в глаза и ничуть не боится
гнева солнцеликого. Энарек уважает шада, однако умеет вовремя предотвратить
ошибки своего господина или исправить уже совершенные. Он сам подобрал
Государственный совет, назначил верховных вейгилов, а самое главное - умел
разбираться в сложнейших и запутанных делах огромной державы, протянувшейся от
океана до океана.
Еще от отца, шада Бирдженда, Даманхур усвоил важнейшую науку: "Сын мой,
если вдруг твои старшие братья откажутся от трона и ты станепь повелителем
наших земель, запомни - никогда не стоит всерьез вмешиваться в жизнь страны.
Хочешь, я открою тебе великую тайну? Саккарем отлично проживет и без нас,
шадов. Управляем не мы, наследники Атта-Хаджа, а те бесчисленные чиновники,
которые собирают налоги, подати, доносят до смердов законы, изданные
Государственным советом. Шад - всего лишь символ. И каждый мой наследник обязан
сделать так, чтобы свет этого символа слепил глаза всем... Тогда наша семья
будет править спокойно".
Восьмой сын престарелого Бирдженда очень внимательно прислушивался к
наставлениям отца и сделал надлежащие выводы. Когда Бирдженд скончался и страна
осталась без шада, Даманхур начал действовать. С помощью дворцовых интриг
наемных убийц он устранил семерых своих братьев, объявил себя шадом Саккарема
и, получив поддержку родственников матери - одной из многочисленных жен
/`%$k$ci%#. шада, родом происходившей из Нарлака, - выиграл короткую войну со
взбунтовавшимся старшим братом, избежавшим первых покушений.
Пятнадцать лет благополучного царствования... Даманхур, как разумный
человек, прекрасно знал, что ничего особенного он не совершил, разве что
разгромил грязных меорэ, высадившихся на материк три года назад, и слава
солнцеликого Даманхура, "победителя меорэ", засияла в зените. Умный дейвани
Энарек не поднимал налоги, торговля с чужеземцами приносила в казну постоянный
доход, феллахи не бунтовали ни разу за все полтора десятка лет...
Даманхур был рад, что унаследованная от отца держава процветает, люди
живут безбедно, а непобедимое войско может противостоять любому врагу, вплоть
до закованных в железо рыцарских легионов далекого Нарлака.
И вдруг - гром среди ясного неба! Первые тревожные вести начали приходить
две седмицы назад. У границ на полуночном восходе появились отряды степняков-
мергейтов под водительством знакомого Даманхуру вождя Гурцата. Шад еще полтора
года назад по совету своего мудрого дейвани пытался обезопасить Степь, внеся
разлад между тамошними племенами, выбравшими хага-на - верховного вождя войска
- для борьбы с меорэ. Война с пришельцами из-за моря давно закончилась, их
разрозненные и слабые отряды лишь изредка беспокоили мергейтов, Аша-Вахишту или
варваров-вельхов на полуночи, но, как видно, Гурцату приглянулся золотой
отблеск мельсинского трона.
И он решил создать в Степи нечто подобное, не столь давно объявив самого
себя единовластным повелителем мергейтов. Шадом, так сказать. Сколь жалкое
подражание! Дикарь, провонявший кислым кумысом и лошадиным потом, возжаждал
уподобиться божественным властителям! Таковыми Даманхур не без оснований считал
только самого себя, кенига далекого Нарлака и владыку заморской Аррантиады. Три
великие державы, получившие от богов право руководить судьбами мира.
Даманхур не жалел золота для подкупа ханов Великой Степи, которым не
нравился Гурцат, но несколько месяцев тому изможденный гонец принес известие,
что сочувствующие Саккарему степняки перебиты новым хаганом, а Гурцат забрал
под свою руку все земли, начиная от границ Саккарема и полуденного побережья до
темных и незнаемых лесов на полуночи, наголову разгромил Аша-Вахишту -
государство родственных сакка-ремцам манов, посягнул на земли лесовиков...
Степь разрослась и усилилась безмерно.
Однако шад и его советники полагали, что блеск звезды Гурцата недолговечен
и ее огонь растворится в необозримых пространствах Степи. Это было самой
ужасающей ошибкой Золотого Трона.
Военачальники Даманхура думали так: "Степняки не в первый раз нападают на
пограничье Саккарема и всегда откатываются. Держава не понесет особого урона,
потеряв несколько тысяч мер хлопка или пшеницы, выращиваемых в недалеких от
Степи областях. Война даже полезна - можно снова поднять армию да погонять
жалко вооруженные отряды мергейтов по Степи. Войску не подобает сидеть без
дела. Если же тысячи Гурцата всерьез полезут на полдень, к городам и
плодородным долинам - что ж... Имя солнцеликого шада снова покроется
неувядаемой славой и честью, а степняки навсегда запомнят, что на полдень, в
пределы блистательной империи, лучше не соваться. Себе дороже".
...Первые несколько дней нашествия Даманхупа словно парализовало. Он
заперся в своих покоях пуская к себе одну лишь любимую жену (которая не столько
плотски ублажала шада, сколько успокаивала напуганного и донельзя расстроенного
супруга) да верховного дейвани, продолжавшего железной рукой держать власть в
Саккареме. За неполную седмицу была потеряна область Шех-дад, а сам город
сровнен с землей. Отдельные отряды мергейтов заполонили полуостров Эль-Дади (не
столь давно ими разграбленный) и снова захватили этот важнейший порт на
восходном берегу.
Потом стали приходить еще более невообразимые вести - бесчисленные полчища
диких, озверевших от крови и немыслимых богатств Саккарема мергейтов заняли
долину Табесин, выжгли поместья эмайров и вышли к самому берегу реки Дийялы,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг