курения до одури и бесконечного просиживания за столом... от всего, всего,
всего... И он вспоминал то, что она кричала ему в ярости, тогда, в начале,
безумная почти что женщина: "Вы не человек еще, вы полузверь... вы не
любите никого..." Может быть, она думала, что, насилуя его, приучит к любви
и добру... и научит любить себя? Кто знает, может, за этой нелепостью
что-то было... Он не мог этого понять, чтобы ее понять - ее следовало
полюбить, а он смотрел на ее зад и ноги с любопытством и интересом -
иногда, а в остальное время - со страхом и недоумением, как маленький
восточный мальчик, откупоривший старую-престарую винную бутылку, и в то же
время, взрослый человек, он понимал, что непростительная слабость души и
тела привела его и поставила на колени перед ее яростной любовью.
Но приходил вечер, и что-то другое он начинал видеть в ней. Он снова
видел ее большой серой кошкой... а он уже был котом, таким вот симпатичным
коричневым котиком... Потом снова приходило утро, и он, маленький и тонкий,
со страхом смотрел на ее мускулистую спину, на крупную ногу, поросшую
толстым светлым волосом. Все, что вчера вызывало особое вожделение, утром
казалось отвратительным... и эти ее разговоры о гороскопе, гадания, и
полное непонимание всего, что он так ценил в минуты трезвости разума -
наука, искусство, его палиндромы, книги и марки... Самых интересных людей
она отвратила от его дома... (а может, они сами исчезли?). Столичные
знакомые ценили его, он считался человеком мягким, интеллигентным и
понимающим в искусстве. Бывало, собирались у него гости - приходил в
кожаной куртке известный театровед, не у дел, потому что единственный театр
закрыли, пел иногда певец голосом хриплым и отчаянным, были и другие - и
все рассеялись, исчезли... Жизнь становилась лихорадочной и мелкой, были
еще интересные смелые люди, но не стало среды развития и воздуха... а народ
жил привычными трудами, промышлял кое-какую еду, растил солдат, возводил
здания...
Да-а, с переездом к нему Ларисы люди стали появляться совершенно иные.
Одной из первых приехала красавица Зара в золотистом платье - главная
телепатка и прорицательница, лечившая выжившего из ума важного старика. За
ней стали приезжать все новые пророки и маги. Одни лечили теплом своих рук,
другие ловили и концентрировали какую-то энергию, которая разлита всюду и
приходит к нам со звезды, они говорили - с какой точно. Потом были такие,
кто знал досконально о тайной силе различных нервных узлов и об энергии,
которую они излучают и переливают друг в друга. Йоги были долгим
увлечением, многие часами стояли на голове и почти перестали дышать... а
потом начали прыгать под музыку, нескольких человек вынесли без сознания,
остальные продолжали, пока не приехал следующий волшебник, сказал, что надо
бегать и голодать. Здесь тоже появились свои фанатики, потом голодалыциков
сменили ныряльщики в проруби, и скоро все смешалось... Еще хуже обстояло
дело с питанием. То говорили, что есть надо только растительные жиры, то
это убедительным образом опровергалось, то голодать - то не голодать, то
есть сахар, то его не есть, то вредно есть часто, то полезно - и за всем
этим надо было успевать и, кроме того, ничего не есть из магазина, потому
что все отравлено... И за козьим молоком бегали куда-то через лес, в любую
погоду, и овощи везли из райцентра, потому что местные ядовиты, и воду пить
стало нельзя, и ничего нельзя... Лариса за всем успевала, но и она стала
уставать, а Антон совершенно замотался и мечтал, чтобы наконец или все
стало нельзя, или все разрешили. Теперь он точно знал о себе - он любил
поесть и выпить. Но он был рад тому, что Лариса занята, а он может иногда
полежать в темноте и ни о чем не думать, на все наплевать... К сорока годам
все казалось исчерпанным... Что дальше?.. Он не знал.
И кажется, мало кто знал, ведь эта суета вокруг своего здоровья и
неуклюжие попытки поверить хоть во что-то среди сползающей к полному хаосу
страны... они скрывали растерянность людей и непонимание ими жизни, которые
были во все времена, но теперь стали всеобщим явлением... может быть,
потому, что с невиданной силой от них требовали подчинения - и восхищения
этим подчинением, а будущее отняли: вера в рай на земле сама по себе
рассеялась, а вера в бессмертие души не вернулась.
Зато многие стали говорить о душе и ее свойствах, о биополе и
различных лучах... говорили о всемирном разуме, а один человек, Либерман,
твердил, что бог есть гигантская вычислительная машина, от нее все и
пошло... Тем временем филиппинские хирурги удаляли аппендикс голыми руками,
и стали появляться пришельцы - об их приметах были написаны книги, которые
бережно передавались из рук в руки и переписывались. Пришельцы делились на
синеньких и зелененьких, их классифицировали также по размерам и числу
отростков... Наконец, обнаружили своего пришельца на балконе одной
квартиры. Пришел домой муж и обнаружил это существо. Жена утверждала, что
это пришелец, а он тем временем совершил гигантский прыжок и скрылся в
кустах внизу. Все сошлись на том, что это был действительно пришелец,
поскольку он был в форме пограничника, а откуда могут взяться пограничники
в городке за тысячи километров от границы... и потом, его прыжок был
совершенно нечеловеческим и привел бы к увечью любое земное существо...
Затем пошли снова гороскопы, столь близкие сердцу Ларисы, гадания по
старинным книгам... Или это было раньше?.. Сейчас уже трудно восстановить
порядок, в каком все распространялось. Но за гаданиями уж точно было
вызывание духов, столы с блюдцами, странные сдавленные звуки в темноте,
которые долго обсуждались и расшифровывались... Наконец, эти встречи в
темноте пришлось прекратить, потому что стали пропадать вещи. Подозрение
пало на основателей кружка, в числе которых была Лариса. Она рыдала и
требовала от Антона, чтобы он кому-то набил морду, но это было настолько
нереально, что она сама отступилась и прибегла к старой тактике - залезла
на балкон своего недруга и страшно перепугала всю семью. На этом все и
кончилось. Но возникли новые увлечения...
От всего этого мельтешения Антон иногда все же взбрыкивал. После
очередной сходки телепатов сидел мрачно за кухонным столиком, справа -
носок, слева - кусок хлеба с маргарином, и говорил Ларисе:
- Скорей бы война, тогда я избавлюсь от вас...
А она ему в ответ тоненьким голосочком:
- А я к вам в вещевой мешок сяду и поеду с вами... И он верил, что
действительно - сядет... А потом приходила ночь, и Лариса была ему нужна...
И так все шло и плыло... Все распадалось, и эти кружки распадались.
Институт закрыли, Антон стал работать в совхозе - налаживать счетные
машинки...
И тут началась эта потасовка, эти "наши неурядицы", как только и можно
было говорить не оглядываясь. Но о них пусть лучше напишет старик Крылов.
* * *
Антона взяли почти сразу, и в столкновении с невидимым в тумане
противником его ударило плотной волной воздуха - и отбросило, и он, не
потеряв сознания, с облегчением подумал:
"И это все?" - но волну догнала другая, которая не пощадила его,
смяла, начала бить о землю, о камни, а он все не терял сознания... потом
его с невозможной силой ударило лицом обо что-то - и он исчез для себя...
Он выжил, сохранил крохи зрения в одном глазу - и вернулся домой. И
эта изрытая ямами и воронками поверхность вместо лица ничуть не смутила
Ларису, я боюсь сказать - обрадовала... нет, но что-то от радости было
теперь в ней, потому что он стал принадлежать ей полностью и навсегда. И
Антон понял, что только с ней ему жить. Люди отняли у него все, что могли,
и его бесхребетное тело нужно было только этой женщине. Он стал дворником и
работал в подвалах, ему нравилось кормить котов, с ними было легко и
спокойно. Он понял, что от общения с людьми перестает быть собой, дрожит,
теряет опору. А коты не заставляли его подчиняться, уважать их или
восхищаться ими, как это делали люди, и любить тоже не заставляли - и он
полюбил их, впервые в своей жизни свободно. И они его любили и не смотрели
ему в лицо - они знали тысячи других его признаков. И тогда, тоже впервые в
жизни, он занял твердую позицию - стал кормить этих животных и спасать их,
хотя это было опасно.
В результате ранения, лишившего Антона губ и передних зубов, его речь
стала плохо понятна людям, зато коты понимали его хорошо - ведь для них
урчащие, хрустящие, сопящие и шелестящие звуки таят в себе такие тонкости,
о которых мы - голосящие и звенящие, даже не догадываемся.
С тех пор как Антон вернулся к Ларисе без лица, все беды обходили их
стороной. Рядом умирали люди от ран и голода, исчезали... а эти двое жили,
как раньше, и казалось, что их почти невозможно истребить, так мало им
нужно было от мира.
Пир продолжается
Блясов выбрал большой мягкий кусок свинины, положил его на блюдечко и
пошел к двери в глубине подвала. Он заглянул в темноту и сказал:
- Филя, Филюня, возьми, черненький, поешь...
За дверью начинались подземные коридоры, проходили гигантские трубы,
питавшие когда-то институт водой... туда уже никто не заходил, кроме котов.
Все веселились. Блясов, потный и красный, схватил Марию и пытался
танцевать с ней что-то несуразное, брюхо его прыгало, космы седых волос
падали на лицо. "Дядя", пользуясь моментом, утащил бутыль в угол и деловито
опустошал ее. Антон, Лариса и Анна пели старинную песню. Вдруг свет факелов
разом дрогнул, пламя отклонилось в сторону черной щели. Блясов подошел к
двери. Щель увеличилась, вот и сквозило, а мясо исчезло, и кота не было
тоже.
- Вот дьявол, - пробормотал Бляс, вытирая пот, - все слышит, все
знает... а как исчезает - чудеса...
- Никакого чуда он не делает, старый несчастный кот... Бог ему
помоги... - хрипло сказал Аугуст.
- Бог, Бог... - засмеялся Коля, - Аугуст, ты дурак, Бог людей забыл,
что ему коты.
Я подсел к Аугусту и узнал много интересного, вперемешку с эстонскими
ругательствами, впрочем, довольно бесцветными, и русскими - в наиболее
ответственных местах. Жить долго, а рассказать жизнь, как это ни обидно,
можно за час. Но я узнал не все, рядом плюхнулся Бляс, и разговор пошел в
другую сторону. У Бляса была еще одна теория, объясняющая всю картину
жизни.
- Вот слушай, - он наклонился ко мне, от него исходил жар, ощутимый на
расстоянии, - наш разум - моргает... а тело... - он шлепнул себя по месту,
где грудь без подготовки переходила в живот, - тело живет непрестанно...
Лицо его улыбалось, а глаза не шутили, смотрели цепко и бодро.
- Ну, как в кино... или глаз - моргает, а ты все видишь, - пояснил он.
- Быстро, что ли?..
- Ну да... разум моргнул - человек мертвый, смотрит - человек живой...
И так все время, мертвый - живой, мертвый - живой... понял?..
- Ладно, Бляс, - сказал Коля, поглядывая на остатки пустырника, -
мы-то живые...
- Когда мы мертвые - не знаем, не помним ничего, а потом снова живем,
и живое с живым сливается, как одна картина, ясно? - Он снисходительно
смотрел на Колю.
- Я смотрю на тебя, Бляс, - ты все время живой, - робко заметил
Аугуст.
- Чудак, когда я мертвый - и ты мертвый - не можешь меня видеть.
- А тело что, а тело? - закричал "дядя".
- Тело непрестанностью своей опору дает, вот разум и возвращается.
- А если человек мертвый? - спросил я.
- Он мертвый, когда я живой... сбивается все, понимаешь?..
- Но мы-то хороним его, он разлагается, труп?.. - решил я поспорить с
ним. Я хотел понять, зачем ему нужно это.
- Так он со всем миром живым в ногу не попадает, вот и всего. Никто
его живым не видит, а он живой.
Оказывается, он не верил в смерть, славный парень.
- Ты что, шкилетов не видел? - полез на него Коля.
- Так ты, может, тоже скелет, когда мой разум моргает, - спокойно
осадил его Бляс.
- Ну, Бляс, ты удивительный человек... - восхищенно покачал головой
Аугуст.
- Он двадцать лет уехамши был, приехал - и также моргает... откуда он
знает, а? - тыча в Аугуста пальцем, закричал Коля.
- Разум его все знает, помнит, - как ребенку объяснил ему Бляс.
- Не докажешь! - решительно заявил Коля.
- Ну, спроси у Антона.
Все повернулись к бывшему ученому.
- Эт-то интересно... - промямлил застигнутый врасплох Антон.
- Ну вот, интересно! - торжествующе сказал Бляс и в честь своей победы
налил всем мужчинам пустырника.
Коля не стал больше спорить, моргал он или не моргал. а пустырник
видел всегда.
Все немного устали и приутихли. И вдруг неугомонный Бляс заорал:
- Аугусто, что приуныл?.. - И ко мне: - Я зову его Аугусто, раньше
звал Пиночетом. Аугусто Пиночет. Он у меня Марию отбил. Ну, не отбил, но
все равно... Я даже бить его собирался, но он же ее до смерти бы не
оставил, а убивать его я не хотел. Аугусто - хороший парень, даром что
эстонец.
- Что ты понимаешь... - начал багроветь Аугуст.
- А кто такой Пиночет? - спросила Лариса.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг