Бондарь даже вспомнил название этих цилиндров, похожих на обычные
армейские термоса, - изделие "Капкан". По пьянке Еремин обмолвился, что одним
таким "термосом" можно запросто поднять на воздух все Бологое, а привезли не в
спецвагоне, а просто так, как железо обычное, и вообще на хрена это сюда
приволокли, и так рваться есть чему. Лепетал он спьяну всегда много чего, всего
не упомнишь. А вот сейчас вспомнилось.
И еще Бондарь вспомнил, что уже с месяц на тринадцатом складе из-за
замыкания отключили сигнализацию. Пробило провод, а где, никто искать не стал.
Он застонал от боли и бессилия, но тут на глаза упала тень. А потом
обрушилась темнота...
Лилит
Она плечом прижала трубку к уху, подхватив соскользнувшее покрывало. В
этот момент их соединили.
- Хан? Это я. Проблемы-были?-Лилит прикусила губку, выслушав ответ. -
Ерунда, до понедельника никто не хватится, а после будет поздно. Встретимся в
восемь. Пока.
Лилит бросила трубку. Повела плечами, с наслаждением ощутив прикосновение
шелка. Сладко улыбнулась, прищурившись на солнечный зайчик, игравший на шпиле
университета.
- А ты смотришься, - раздался за спиной голос Нины. - Обнаженная в
черно-белом. Давно Муромскому не позировала? Он говорил, что портрет твой
писал. Или опять наврал? Зная его, уверена, что обнаженку малевал.
Подошла вплотную, обдав ароматом духов.
- На кого наша девочка загляделась? Ого, вот это экземпляр!
Лилит всмотрелась в идущего под деревьями мужчину. Отметила прямую осанку,
сдержанную гармоничность движений. Он не шел, не шагал, а именно двигался, как
движутся животные, плавно и достойно. Из знакомых Лилит только Хан обладал
такой же уникальной способностью переходить от замедленной плавности к летучей
стремительности, обычный мордобой в исполнении Хана превращался в
завораживающий танец. Хан научил и ее видеть звериное в человеке.
Рядом с левой ногой человека трусил кудлатый кавказец, пес время от
времени поднимал морду, пытаясь посмотреть в лицо хозяину. Казалось, они ведут
неспешный разговор на только им понятном языке.
- "Он выходит под лунный свет, и голубоглазый волк Фенфир ложится у его
ног, орел падет с небес и садится ему на плечо. Его губы не умеют улыбаться,
глаза его холодны, как подземные воды, у него квадратные зрачки
Дваждырожденного, и ты не увидишь в них своего отраженья", - прошептала Лилит.
Она не знала, откуда пришли эти слова. Последнее время такое случалось все
чаще.
- Опять бредишь! - мягко, как врач больного, укорила Нина.
- С чего ты взяла?
- Девочка моя, в магию можно играть, но главное - не заиграться.
- В отличие от тебя, Нинон, я серьезно.
- Вот это меня и беспокоит.
Лилит коротко хохотнула, спустила с плеч покрывало.
- Посмотри на меня! - Она подняла руку, уткнув палец в стекло. - Я хочу,
чтобы ты посмотрел на меня! - Голос сделался низким, грудным. - Рогатый бог
Гернуннос, я прошу тебя, пусть не будет ни сна, ни утешения, ни удовольствия,
пока сердце и тело не будут повернуты ко мне у того, кто сейчас поднимет на
меня взгляд. Смотри на меня, человек!
Человек остановился. Лилит почувствовала на щеке прерывистое дыхание Нины.
Дикая Охота
Максимов остановился. Еще раз прислушался к себе. Волна враждебности,
накатившая неизвестно откуда, прошла насквозь, оставив в теле тревожное эхо.
Словно ветром качнуло колокол.
Посмотрел на пса. Тот тоже напрягся, прижав подрезанные уши.
Двор был тих и пуст. Лишь шелестела листва, потревоженная заблудившимся
между домами ветерком.
Он не мог ошибиться, ощущение притаившейся опасности не спутать ни с чем.
Медленно поднял взгляд. В окне второго этажа стояла женщина, завернутая в
бело-черное. Секунда - и она пропала.
Глава четвертая
КРЕСТ ИНКВИЗИТОРА
Дикая Охота
Литераторы погубят Россию. Кто не верит, пусть откроет соответствующий том
полного собрания сочинений Ленина и посмотрит его анкету. В графе "профессия"
вождь мирового пролетариата скромно указал - литератор. Николай Второй в той же
графе прямо написал - "хозяин земли русской". И накаркал. Литератор расстрелял
императора, отобрал землю и ввел интернационализм.
Сталин умел учиться на чужих ошибках, знал, что от этих инженеров -
вредителей человеческих душ вся зараза и идет. По сути своей профессии -
идеологические диверсанты они чистой воды. Думают, копаются в архивах, кропают
что-то, бумагу переводят, а потом вдруг: "Не могу молчать!" И все, гад, норовит
пасть жертвой, на худой конец- подставить просиженный зад под царские розги.
Короче, хлопотно с ними. Народ они нервный, легко и много пьющий, капризный,
завистливый и склочный. Это гения видно сразу, а с остальными как быть, нельзя
же совсем без книг в самой читающей стране! Как ни делил Сталин их на
заслуженных и талантливых да ни стравливал первых со вторыми, как ни охаживал
кнутом и ни поощрял пряником, но одолеть литераторов не смог, махнул сухой
рукой и изрек: "Работайтэ с этыми, у мэня другых нэт". А на нет - и суда нет.
С судами, действительно, палку старались не перегибать. Зачем делать из
рифмоплета великомученика? Кого надо, свои сами харчили, только брызги летели.
Так к заслуженным и талантливым прибавлялись запрещенные.
Не всех власть любила, но всех лелеяла. Потому что нет среды более
информационно насыщенной, чем пишущая, танцующая и рисующая братия. На каждый
талант приходится по тысяче поклонников. Дружить с "людьми творчества"
престижно и милицейскому генералу, и вору в законе, и секретному
авиаконструктору, и леснику. Связи в этой среде немыслимые, как лабиринт
Минотавра, неизвестно куда выведут. Здесь все вс° знают, обо всем имеют мнение
и обо всем судят-рядят, особо не таясь. Информации в этом отстойнике души и
мыслей - море, черпают из него все спецслужбы, отечественные и импортные. И
выходит, что кто не агент, тот невольный информатор. Традиция добрая, стыдиться
нечего. Сам Тургенев резидентом русской разведки в Париже трудился, пока "Отцов
и детей" сочинял, факт, как говорится, широко известный в узких кругах. А ведь
дворянин, и талант несомненный. Что уж тем, кто, кроме подписки о
сотрудничестве и пары мелких доносов, ничего путного не написал, рожу кривить?
Максимов встал с продавленного дивана, до хруста потянулся. Мысли, что
лезли в голову, были странными, ему несвойственными. Так и должно было быть.
Квартира чужая, и мысли здесь - чужие.
Максимов был уверен, что жилище Инквизитора обыскивали профессионалы, и не
стал играть в пинкертона. Бросил сумку в угол, осмотрелся: кухня, санузел,
комната. Лег на диван, закрыл глаза, постарался хоть нанемного заснуть. Он
называл этот метод "наспать место". Пока работает сознание, оно невольно
фильтрует информацию сквозь прошлый опыт, хочешь или нет, а вывод будет с
известной погрешностью. Во сне или полудреме вся информация, видимая и
невидимая, что накопилось в помещении, впитывается всеми органами чувств так
полно и чисто, что сознание, ограниченное опытом и знанием, в эту полноту и
безошибочность никогда не поверит.
Итак, Инквизитор был литератором. Вольная профессия: свобода мыслей,
времени и передвижения. Идеальная "крыша" и легенда. Профессиональное право
снимать, накапливать, обрабатывать информацию. И использовать в своих
интересах. Интересы Инквизитора простирались, если верить книжным полкам, от
средневековых поэтов до классиков детектива. Последнее объяснимо, если учесть,
что в любом детективе на поверку оказывается лишь десять процентов вымысла,
остальное - факты, сценарии операций, дешифровка чужих тайн. Книги на полках
стояли в ряд, вне зависимости от языков, на которых они были написаны,
очевидно, проблем с переводом у Инквизитора не было.
Имя его Максимову ничего не говорило, как, очевидно, большинству читающей
публики. Инквизитор был "широко известен в узких кругах" почитателей
средневековой поэзии, издал несколько сборников переводов, вел семинары в
Институте культуры... И все. Никакой связи с рангом и функцией в Ордене не
обнаружить, даже если усиленно копать. Правда, и Даниэль Дефо - шеф британской
разведки - "Гулливера" накропал, сколько ни читай, никогда не догадаешься, кем
был автор. Навигатор упомянул, что Инквизитор был одним из лучших в своем деле.
Надо верить, если за ним закрепили Москву, второй по эзотерическому значению
город после Питера. Знания и особый талант в герметических науках открыли перед
Инквизитором двери во многие салоны, клубы и ложи. Он сумел поставить себя в
положение "почетного члена" и "высокого гостя": везде заседал, но нигде не
председательствовал, везде присутствовал, но нигде не состоял в членах.
Максимов посмотрел на фотографию в рамке над рабочим столом. Мужчина,
полуобняв молодую женщину, улыбался прямо в объектив. Зачесанные назад волосы
открывали его высокий лоб с глубокой, как шрам, вертикальной морщиной у
переносья. Темные глаза, пытливый, здоровый взгляд, без мути и сумасшедшинки.
Правильные черты лица. Ничего особенного. Ничего от Инквизитора - исследователя
запредельного и следователя по сверхсекретным делам тайных организаций.
"Фотография пятилетней давности", - пояснил Максимову Сильвестр, открывший
своим ключом квартиру. Он же сказал, что это "мастерская", здесь Инквизитор
только работал, правда, иногда проводил целые недели. Женщина с фотографии не
потревожит, четвертый год нет ее в стране. В подробности вдаваться не стал.
Гарантировал, что с участковым и соседями проблем не будет. Инквизитор имел
обыкновение отдавать ключи от "мастерской" друзьям. С остальными придется
разбираться по обстоятельствам.
- Ну и что ты на это скажешь, Конвой? - Максимов обратился к псу,
заглянувшему в комнату.
Пес свесил голову набок, шумно задышал, высунув язык.
- Правильно, молчи - сойдешь за умного. - Максимов хлопнул по бедру, пес
радостно вильнул хвостом, подошел, уткнулся носом в ладонь. - Так, образина,
марш на кухню. Сидишь тихо и не мешаешь работать.
Пес тяжко вздохнул, с тоской посмотрел на диван.
- Даже не думай! - предостерег его Максимов, слегка шлепнув по загривку.
Конвой потрусил из комнаты, а Максимов сел за стол.
На нем, по словам Сильвестра, все осталось, как было при Инквизиторе,
Утром тот выключил компьютер, сложил в папку бумаги и вышел. С тех пор его
никто не видел.
Максимов посмотрел на часы. Полдень. Открыл папку, взял первый лист.
Восемь часов вечера. На город заходила гроза, за окном быстро темнело. В
окно тянуло сыростью, близким дождем.
Максимов откинулся в кресле, потер уставшие глаза.
Восемь часов непрерывной работы в жестком режиме, сорок минут "мозгового
штурма": документ из папки, поиск ссылок в книгах и компьютерном архиве, пять
минут интенсивной физической нагрузки: двадцать приседаний, двадцать наклонов,
сто отжиманий от пола, сто подъемов ног лежа, десять минут неподвижности,
раскинув руки на полу, пока в теле не останется напряжения, и опять - "мозговой
штурм". И так восемь раз, восемь попыток взять штурмом лабиринт знаний, в
котором свободно ориентировался Инквизитор.
Максимов вышел на кухню, насыпал корм в миску Конвоя, сам сел на угловой
диванчик. Нехотя отхлебнул кофе, несчетную чашку за день.
Его мозг был натренирован обрабатывать невероятный объем информации, а
тело привычно к предельным нагрузкам. Но сейчас он ощущал себя старателем,
перемывшим тонны песка ради одной золотой крупинки. Только не было ее, лоток
пуст. В одном лишь убедился Максимов: Инквизитор взял след и пошел по нему. Как
он это сделал, осталось загадкой. Восстановить ход рассуждений Инквизитора не
представлялось возможным. Ни одна машина не в состоянии просчитать, что
послужило спусковым крючком, вызвавшим к жизни рой образов и поток ассоциаций,
что бередило душу, пока сама собой не легла последняя строчка: "...как дай Вам
Бог любимой быть другим". Творчество - это единственное, что не смог
механизировать человек, логическому анализу оно не поддается.
Максимов закурил, вернулся в комнату. Как остывшие угли, переворошил листы
в папке. Пусто, мертво. Всего двадцать страниц, разрозненные заметки;
потребовалось восемь часов, чтобы приблизительно представить, какой объем
информации связан с ними, а чтобы собрать и пережить то, что задействовал из
своей памяти Инквизитор, на это нужна еще одна жизнь. Ее у Максимова не было.
Устало плюхнулся в кресло. Желтая бумажка на панели монитора резала глаз.
Отлепил, в который раз за день прочитал: "Все близко. Если я хочу найти,
достаточно представить, и оно само ко мне приходит". Почерк Инквизитора.
- Надо думать, тебе это удалось. Только оказалось слишком близко. -
Максимов прилепил бумажку на место.
Запустил компьютер. Пока шла загрузка, отметил, что квартира действительно
была "мастерской": ничего лишнего, ничего отвлекающего, неизбежный телевизор,
уменьшенный до. предельной миниатюрности, сослан на кухню. На стеллаже с
лазерными дисками не нашел ни одной записи новомодных громыхалок, только
классика и этническая музыка. Говорят, что ученые в средние века, как и всякие
ремесленники, занимались своими опытами в жилых домах. Лишь алхимики сочли за
благо удаляться подальше от невинных родственников. Знали, тонкие превращения,
что творились в их ретортах и душе, могли натворить бед посерьезнее, чем юбка,
прожженная кислотой, и ослепившая глаза вспышка магния. Инквизитор был из того
же проклятого племени, знал, что за попытку проникнуть в заповедное приходится
платить и одиночество не просто необходимое условие, а суровый закон.
Максимов без всякой задней мысли нажал клавишу, монитор высветил историю
команд- все, что делал с компьютером Инквизитор в последние часы. Все текстовые
файлы Максимов давно просмотрел. Занятно, ново, порой шокирующе. Но никаких
зацепок.
Посмотрел на последнюю строчку. Получалось, что Инквизитор, отработав
двенадцать часов, еще три часа играл в игрушку.
Машинально Максимов шлепнул по клавише "Энтер". Компьютер послушно загудел
винчестером.
- И дальше что?- Максимов устало посмотрел на шахматную доску на экране.
Шлепнул по клавише.
"Вы готовы войти в Бездну и сыграть с ней партию?" - высветилось на
экране.
- Давай. - Максимов подогнал "мышку" к окошечку "да" и щелкнул клавишей.
"Вы сделали выбор. Врата открыты".- Вслед за надписью из динамика донесся
мажорный аккорд.
Максимов усмехнулся. Но неожиданно покачнувшись, вцепился пальцами в
столешницу. Показалось, пол ушел из-под ног.
Шахматная доска на экране, плавно вращаясь, ухнула в звездную бездну.
Камера понеслась мимо висящих в пустоте фигурок. Эффект был потрясающий, словно
космический корабль петлял между планетами. Фигурки то росли, приближаясь,
заливая собой весь экран, то проскальзывали мимо, едва удержавшись в фокусе.
Картинка уменьшилась в размерах, словно отвели трансфокатор камеры, и
удивленному взору предстал прозрачный куб, разбитый на квадраты. Фигурки, как
полагается в шахматах, выстроились строем друг напротив друга. Но не на доске,
а в трехмерном пространстве, усыпанном бисером мелких звезд.
Максимов от неожиданности встряхнул головой. Вот, оказывается, в какие
игры играл Инквизитор.
Максимов знал сакральный, не описанный ни в одном учебнике смысл шахматной
игры. Шестьдесят четыре клетки, столько же, сколько знаков в гадании И-Цзын,
все, как Босеан - стяг тамплиеров, как Инь и Ян у китайцев, все черно-белое.
Бескомпромиссная графика жизни. Фигурки - как символы ролей, масок и
характеров. Право пешки погибнуть или стать Фигурой, агрессивная вольность
Ферзя, тяжеловесная прямолинейность Ладьи, привилегия Короля подставить любого,
закрываясь от удара. Игра эта - жизнь в своей максимальной простоте и
непознаваемости. Этюды, начала и эндшпили, классические партии и забавы
любителей- все это лишь модели того, что было, будет или могло быть. Не зря
постигших законы этой игры награждают масонским титулом Гроссмейстер - Великий
Мастер.
Шахматы - модель мира, связанного неразрывными цепями причины и следствия,
поступка и результата. А трехмерные? Космос. Вселенная в миниатюре. Бесконечная
в пространстве и времени, бесконечная в количестве вариантов, заключенных в
ней.
Бездна ждала, равнодушно посверкивая искорками звезд. Вызов хрупкому,
ограниченному сознанию человека, в гордыне решившего, что может объять
Необъятное, был брошен. Врата в Бездну открыты.
Максимов, борясь с головокружением, покатал "мышь". Изображение ожило,
оказалось, "летящей" камерой можно вращаться вокруг куба, проникать во внутрь,
скользить в любой проекции. Максимов по привычке двинул королевскую пешку
вперед.
Шок. Черный ферзь взлетел на три клетки вверх. Максимов от неожиданности
чуть не поперхнулся дымом. Раздавил окурок в пепельнице.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг