быстро, несколькими фразами, выложить то, что таилось в глубине, точно
передавая друг другу свои последние знаки. И даже простое, по глазам: "Ты
держишься?" - "Конечно, держусь" - было не лишним в их положении.
Но главным, конечно, было глубинное и тайное, передача его была
молниеносна, и иногда без слов. А потом уже можно было перейти на более
простой язык: что случилось, кто о чем думает, что пишет. И не заметили,
что шли по переулочкам в метро. Нервы разрядились, и душа отдыхала в
радости и полете. Олег не так уж часто виделся с Муромцевым, но необычайно
ценил особые пути их отношений, эти потайные беседы. Часто они проводили
время в ресторанчиках, одни за коньяком, удаляясь потом ближе к лесам,
паркам, окраине - для покоя - но завершая обычно свои встречи в бурной
компании.
Но на этот раз Олег сообщил Вале, что к ним хочет подсоединиться Катя и
Вика Семенова, и может быть Демин, и что надо подъехать к Семеновым, там
рядом есть хороший "заныр", где можно отдохнуть от мира сего. "Заныром"
называлась какая-нибудь мистически-отъединенная квартира, или просто
особое место, где можно встретиться и где все направлено на свое,
внутреннее.
У Семеновых их уже ждала Катя Корнилова и Вика (сам Гена не смог
разделить их общества - уехал по делам). Квартира была большая и
прохладная с портретами неизвестных русских людей из тьмы веков, и все они
смотрели как живые на своих странных потомков. И никакие тяжелые шторы не
могли заглушить блаженные, и в чем-то до боли родимые звуки шагов на
тротуаре - то были шаги живых бедных людей: квартира располагалась на
первом этаже.
Вика и Катя отдыхали в глубоких креслах, смеялись и чуть не плакали,
пили розовый слабый портвейн, и Бог знает о чем говорили. Приход Олега и
Муромцева сделал обстановку еще родней, и точно огненное драгоценное вино
- вино совместного общения - разлилось по комнате. И было упоенно и
сладостно не только от того, что всякий знал, что каждый любит другого - в
запое таинственной русской дружбы - но было еще в этом и нечто иное:
вознесение в сферу какого-то тончайшего рая. И, наконец, душа, если и
оставалась здесь, то была уже не одна, хотя и противопоставленная всему
миру и жуткой, бесконечной неизвестности, скрытой в невидимом.
Можно было ничего не стыдиться, и плакать, и возвыситься тут же, и
знать, что ты соприкасаешься с истинным сокровищем... И такое общение
разливалось по всему московскому миру, и ему не было конца, как не было
конца нежности и опьянению от встреч друг с другом.
И единственное, что, может быть, тревожило - уж слишком "затягивало"
такое общение, возникала жажда обретать его каждый день. Все время кто-то
с кем-то встречался, и дружбу такую уже и дружбой нельзя было назвать -
ибо было в этом нечто более значительное: сотворение совместного духовного
мира, может быть, спасение, укрытие и вознесение... Муромцев часто
удивлялся: перед встречей (а это было почти каждый день) с кем-то из
"своих", неважно кто это был, мужчина, женщина, поэт, художник, бродяга,
но обязательно "свой", т.е. глубинный, у него было такое ощущение: что-то
невероятное и разрешающее все вопросы должно случиться. Случиться в
духовном смысле: то ли будет какое-то "откровение", то ли вдруг все они
будут спасены (и метафизически и банально), то ли обнажится такое, от чего
ум пойдет вверх дном. И действительно: все это было (не спасало ли от
конца?) и открытия, и внутренние знания, словно током передающиеся, и
предельные обнажения. За один час от встречи с некоторыми можно было
познать более, чем от чтения томов книг. И все это было озарено и жизнью и
духом.
Но у Вали возникало порой даже такое чувство: должно случиться
последнее откровение, нечто бесповоротное и решающее. И на некоторые
встречи он отправлялся чуть ли не как на последние. И хотя ничего
"последнего"
все-таки не происходило, это ощущение поднималось вновь и вновь перед
другими встречами и вечерами. И кроме того была иная жажда: просто
погрузиться в блаженство общения, во все его бесконечные пласты. Это
превратилось в такую жгучую потребность, что Валя не мог долго быть один,
например, на даче, и через два-три дня устремлялся в Москву, к друзьям.
Хотя казалось, каждый из них - так любил и знал цену одиночеству, в
котором могло рождаться великое и духовное. Но при этом была жажда быть со
своими. "Времени на творчество не хватает, - жаловался Гена Семенов. - Не
дают жить телефонные звонки". Но потом добавлял: "Что ни говори, а
интересней человека ничего нет на земле. Как ни вертись. Все остальное -
уже вторичное".
И этой жажде, этому общению были подвластны почти все. "Дело в
неисчерпаемости души, - твердила Люба Демина, - хотя мы и несчастные, но
неисчерпаемые".
Но "несчастными" мало кто себя чувствовал, большинство наоборот...
И вот опять они вместе. Катя улыбается Муромцеву: "Что в тебе сейчас,
что?.. Я чувствую это что-то родное, мое. Где-то там в последней клеточке
души...
Передай глазами". Таково было первое "рукопожатие".
И понеслось, понеслось - дальше, дальше, между словами, за вином, в
словах, на звезде. Но "отключаться" договорились в ближайшем "заныре". И
поэтому Вика Семенова первая встала с кресла, поглядела на часы и сказала:
- Нас уже ждет там Толя Демин.
"Там" - значило в одном из здешних открытых "заныров", т.е. не на
квартире, а недалеко от пивной, во дворике, где ощущались особые влияния.
"Влияния" же выражались во внутренней "психологической" ауре каждого
"заныра", присущей только ему. И вместе с тем во всех этих местах было и
нечто общее. Там легче было "отключиться", т.е. уйти в свой мир.
За это они и ценились.
Пришлось подняться и выйти из гостеприимной семеновской квартиры.
"Заныр"
находился недалеко: быстро прошли два-три переулка. Это был, на первый
взгляд, всего лишь узкий дворик, с зелененькой травкой, как бы
старомосковский, затерявшийся между деревянными домиками. Но тут же рядом
возвышались огромные серые современные здания, уходящие в небо. Они были
очень высоки, особенно если смотреть на них из этого маленького дворика.
Но главное - дворик нес "ауру":
это чувствовали почти все, но особенно Демин, который считался знатоком
потаенных мест. Он мог сразу определить, войдут ли "влияния" в душу, если
начать выпивать в избранном месте. И что еще важно - какие влияния до
тонкости.
Муромцев тоже считался знатоком аур, но больше почему-то деревенских:
до того, что он мог чувствовать состояние каждой березки, и знал под какой
лучше всего "отключиться". Демин же был большой специалист по городу и
находил смысл даже в однообразных до неприличия новостройках: от
противоположности. Но особенно он был неутомим в выборе затаенных
старомосковских дворов, где после первого глотка водки можно было
чувствовать себя погруженным в бесконечно родные стихии.
В этом дворике, около семеновской квартиры, было влияние "тоски,
облаченной в смирение", и кроме того - трогательность, иногда сводящая с
ума. И еще влияние тайны. Дополнительным моментом было грозное присутствие
20-го века: рядом виделись огромные здания.
Кроме того, была канавка, у забора, и бревна, и как-то в этом месте
можно было тихо посидеть, не раздражая своей вольностью никого.
Как и ожидалось, Демин уже был у заветного места. Его Люба не могла
прийти:
сдавала экзамен.
Расположились спокойно себе, не забывая про сумку с пивом и вином.
Да, "влияния" были, и даже с неба они шли: бездонного, серого неба над
головой.
Но дворик все превращал в вечный уют. Одинокая старушка на скамье
проводила их застывшим взглядом, пока они не исчезли за бревном, в
канавке, рассаживаясь кто как мог на земле... И сам ветер здесь навевал
покой.
И все-таки последствия "черного понедельника" не оставили их и здесь.
Вспомнили пропавшую книгу Дорофеева. От нее мысли перешли на книги
вообще, и Катя рассказала свой сон: о будущей последней великой книге мира
сего. И кажется название ее было "Паук".
- Ох, Катенька, убедила, убедила, - вздыхал Муромцев. - Так оно и будет.
Или что-то в этом роде.
- Достать, достать эту книгу! - совершенно истерически добавила Вика
Семенова, выпив стакан пивка с водкой. - В библиотеке. Да-да, именно в
читальне.
Прийти и перелистать.
- В невидимой библиотеке, - подхватил Олег.
- Да, время - это иллюзия, - пробормотал Муромцев. - И конечно, на
каком-то уровне такая книга уже есть. Не обязательно это "Паук",
приснившийся Кате.
Но должна же быть последняя великая книга человеческого рода! И она уже
где-то есть. Только нам ее не читать. Хотя кое-кто, может быть, ее прочел.
Большая квалификация для этого нужна.
- Пусть тень ее падет на нас, - проговорил Олег. - В этой тени да будем
писать наши книги! Выпьем за это!
- Паук... Паук... - отвечала Катя, поднося стакан животворного кипящего
пива к губам. - Допустим, будет конец (или вернее трансформация и
отсечение) - значит книга о его причине... Но если б причину познали, то...
- Значит, книга та закрыта для людей, кроме посвященных... А я бы
выпила за Анти-Паука!
И она встряхнула своими золотистыми волосами.
- За Анти-Паука! - вскрикнул Демин.
Все ладненько так выпили за это.
- Да, книги, книги, - произнес Олег. - Я слышал. Есть сейчас кое-что.
Очень скрыто. В Москве. Две-три книги, рукописи, очевидно... Но в них -
ключи. И лучше даже не думать - к чему. Это уже слишком. Давайте я
расскажу вам свой сон. Недавний.
- Сон?
- Да, но не обычный, а явно... другого рода. Так вот. Лес. Дорога.
Проходят незнакомые люди. Мы сидим за столом с моим другом. Художником.
Какую-то связь с ним ощущаю. И вдруг он говорит, что он - убийца. Я
поражен, я не хочу этому верить. Я - в отчаянии. Но он говорит спокойно,
словно вообще не скрывает этого. Он убил женщину. Показывает в сторону -
на траве, у сарая, инструменты убийства. И потом мой друг рассказывает о
чем-то постороннем, даже ненужном, к убийству никакого отношения не
имеющем. И затем уходит. Появляются новые люди, о чем-то спрашивают, и я
боюсь, что убийство обнаружат... Потом сразу картина меняется. Поле...
Подготовка к некоему торжеству. Я вижу моего друга - художника. Много
людей. И среди них судьи, пытающиеся найти того, кто убил.
Кругом продают билеты. Вдруг оказывается, что должна состояться
выставка картин моего художника. И вот почему - торжество. Когда об этом
узнают, судьи как-то стушевываются. Картина эта особая. Она - движущаяся,
она составлена из предметов жизни, а не написана на холсте. Я жду. И вот
появляется картина:
в виде странной процессии, идущей по дороге. Вдали виден средневековый
замок. Идут люди в черном, с горящими факелами, и несут на ложах...
какие-то восковые фигуры, может быть, статуи. Они лежат как будто в
гробах. И от всей картины - состоящей из людей в черном, лож-гробов, и
фигур в них - веет невероятной красотой, мистической и земной в одно и то
же время. Живая картина идет на нас.
Созданная моим другом - художником. И вдруг я понимаю, что одна из
фигур на ложе - труп убитой им женщины. Он замаскирован под одну из
восковых фигур.
Худые люди в черном, в процессии, высоко поднимают длинные свечи. Зачем
это нужно художнику? Может быть для того, чтобы скрыть убийство? А может
быть, труп необходим ему по замыслу картины? И в этом состоял смысл
убийства? А может быть и то, и другое? Никто не знает. Но я слышу слова из
какой-то книги, ужасающие по красоте и силе. От всего этого как бы
раздвигается небо. Все зрители идут за картиной. Кто-то хочет прикоснуться
к ней. Чтобы набрать сил. Но я знаю, что главное - нельзя дотронуться до
мертвеца, до трупа убитой женщины.
Определенно, она - самый тайный, самый сакральный элемент картины,
интимный и страшный.
Чудовищной красотой веет от картины. И те судьи не могут разгадать, что
одна из фигур - труп. Они как бы исчезают. Это значит, что преступление
будет скрыто навеки. Процессия медленно идет к заходящему солнцу. Впереди
- мистический город. В закате, а может быть, в заре. И мы идем туда, вслед
за процессией.
Странное, неумолимое шествие, объятое незнаемой красотой. Куда мы
идем?..
К
этому городу? Но что значит этот город? Я не знаю. Нет, мы идем не к
дьяволу, но и не к Богу. А в какие-то никому неизвестные регионы
потустороннего мира.
И тут все пропало, я провалился в сон без сновидения... Потом проснулся
- но это видение так и стояло в уме.
- Ну и сон! Вот это да, - пробормотал Муромцев. - Но с кем все-таки
шествие в неизвестные регионы - с Богом или с Дьяволом? - добавил он,
рассмеявшись.
- Пожалуй, с Богом, но не с "человеческим"... Не знаю.
- Брр... Какая символика, - вздохнул Демин. - И живопись...
- Гениальность и преступление, искусство и...
- О, такой сон сразу не раскроешь. В нем много уровней...
- И, конечно, там нечто большее, чем эта тема: искусство и
преступление, - улыбнулся Олег. - Что меня поразило в этом сне -
сверхчеловеческая гармония.
Правда, один элемент этой гармонии - зло, преступление, но он
таинственным образом укладывается в общую картину. Значит, зло -
необходимый элемент сверхчеловеческой гармонии. Это не оправдание зла, ибо
на человеческом уровне ему нет оправдания, но на уровне богов - все
укладывается по своим местам.
У
богов другое виденье и другая "ментальность". Они видят картину Вселенной
в целом, а не один ее срез, как мы. И вот, может быть, этот сон - о
сверхчеловеческой гармонии. Но почему тогда картину создал художник? Да
еще пытаясь, может быть, скрыть свое преступление, превратив его в элемент
искусства. Эх, нам и собственные-то сны полунедоступны. Не боги, чай...
Катя расхохоталась, удивляясь такому неожиданному спаду, и подбодрила:
- Жуткая, жуткая символика, Олег. И не однозначная. Поздравляю с
великим сном.
- Благодарю.
- Ох, Олежек, Олежек. Все-таки иногда даже мне бывает страшно, -
сказала Катя, и какая-то родная дрожь появилась у нее в голосе. - Но чем
больше я живу, тем больше люблю свое тело. Нет, не только нарциссизм и
женственность. Главное -
защита, защита... От тех, невидимых. Как бы не набросились.
- О, конечно, конечно, - подхватил Муромцев. - Пока, до смерти, это
надежный покров. И кроме того, в теле не меньше тайны, чем в духе. Но не в
том смысле, как думают сатанисты. Это тайна - за семью печатями...
- Отлично, Олег, - вмешалась Вика, в полуиронии и в восхищении
одновременно.
- Дай Бог, чтоб и нам как-нибудь взглянуть сверху на эту
сверхчеловеческую гармонию. Особенно это полезно матерям, у которых
убивают детей. Бывают такие случаи.
Помолчали.
- Может быть, и у богов есть зло, которое не укладывается в эту
гармонию.
Или если укладывается, то только через Центр Парадоксов, - произнес
Муромцев.
- К
тому же и "да" и "нет" существуют одновременно. А ключ к этому сну,
по-моему, не в гармонии, а в том, что труп убитой - самый сакральный
элемент картины...
Но в конечном итоге, тайна зла никогда не будет раскрыта полностью ни
на уровне человека, ни на уровне богов...
- Ох, Валя, ты уже занырял, - вздохнул Олег.
- Оставим в покое мировое зло! - проговорил Демин. - Хотя как-то оно
связано с Абсолютом... Подумаем о себе... Мы, мы... Почему мы такие родные
друг другу!?.
Особенно, наверное, в самой последней безбрежной и сокровенной глубине.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг