волновался, как жизнь, как здоровье...
Спать после уже не захотелось, и она прикатила к Марине. У нее, Тани,
вообще было какое-то внутреннее ощущение, что Марина всегда готова к
встрече с ней.
- Не совершим ли мы безумие, если отвезем наших мальчиков к Орлову? - с
ходу спросила она, войдя. - Павел ведь благодаря Буранову только-только
пришел в себя...
- Ничего, пусть теперь придет в себя с другой стороны, - усмехнувшись,
заметила Марина. - Ему сейчас полезны метафизические встряски, авось
забудет о своей встрече почти что с самим собой или с собственным
зародышем...
- Не надо так, Мариночка, - уютно сказала Таня, усаживаясь на диван. -
Не пугай демонов. И согласись, как велик мой Учитель.
- Не он велик, а высшее Я. Между ними нет разницы, имею смелость так
утверждать.
Но я-то сама, я-то хороша...
- А в чем дело, Танюша? - спросила Марина, разливая кофе и указывая на
тарелку с плюшками.
- А в том, что сама-то я плохая адвайто-ведантистка. Да, я переживала
это состояние, это было мне дано, с юности...
- Ну еще бы, как же без высшего Я-то жить, - прихлебывая кофе,
жалостливо добавила Марина...
- Ох, уж ты - пальчиком тебе надо погрозить, вот что... Разве можно
шутить над Божественным, а, Марина?.. Что за век сейчас, беспредел даже в
юморе...
- Ничего, ничего... Бог дышит где хочет... И юмор его не покоробит, -
засмеялась Марина.
- Ладно, хватит. Так вот, я всегда теряла это состояние, не могла его
долго удержать...
- Ну, знаешь, если б ты могла это постоянно удерживать, в вашей Индии,
в Индии духа, в твою честь строили бы храмы как Шанкаре... Многого ты
хочешь.
- Ой, Марина, ты замучила меня своей иронией... Я не Шанкара... И не об
этом я говорю...
- А о чем же?
- А о том, что помимо этих прорывов, я подло люблю свое "это",
временное Я, воплощение, свое тело в конце концов, ведь в нем тоже
присутствует отраженная энергия высшего Я...
"- Да знаю, знаю я тебя... Ты лучше своему мужу открой душу... Кому ты
все это говоришь?.. Слишком, слишком ты нежной родилась, Танечка. Опасно
это, конечно.
Но я и люблю тебя поэтому. Потому что ты - мое прошлое.
- Правда, Марина?!. Значит, ты - мое будущее?!
- Ну, не обязательно. Может быть, Бог тебя милует. Пока ты - мое
прошлое, и потому единственная настоящая подруга. Ничего, ничего, все
будет хорошо здесь, если Россия продолжится...
Марина посмотрела на время:
- Через час нам идти. Они будут ждать нас на вокзале.
- Идти к Орлову? Знаешь, Марина, надежда у меня только на то, что он
просто не заметит мальчиков.
...О том упомянутом Орлове Григории Дмитриевиче по тайне говорили
разное и в разных кругах.
"Орлов наводит на меня непостижимый ужас", - сказал как-то Марине ее
приятель, претендующий на духовидение.
"За всю свою жизнь не видел более доброго человека", - утверждал родной
брат первого, тоже духовидец.
Иные высказывания были совершенно нелепы "Я умру, если еще раз его
увижу", - высказался молодой, подающий надежды поэт.
Вообще говоря, никто не мог понять, кто он, хотя в его духовном влиянии
на тех, кто с ним хоть чуть-чуть общался, не было сомнений. Но никто не
мог осознать, в чем оно состояло. Оно было тотально ниоткуда, вне всякой
школы и традиции, захватывающее, жуткое, и было непостижимо, из какого
источника оно исходит.
Некоторые быстро теряли веру в то, что Орлов - человек.
Относительно Буранова, каким бы ошеломляюще высоким не был бы его дух,
было, по крайней мере, ясно, откуда все это идет, из каких глубин и
тысячелетий. Здесь же не было и тени каких-либо аналогий...
Саму Таню поразил до какого-то огня внутри ее сознания один случай.
Марина привела ее к Орлову, за город. На его участке была потаенная
деревенская банька с низеньким потолком, приспособленная для сугубых
разговоров или молчания.
Втроем они сидели там у маленького окошечка вечером со свечкой. И в
конце странной беседы Орлов сказал.
- Запоминайте, есть такой уровень, по сравнению с которым все, что
когда-то было известно человечеству из сферы метафизики, религий,
философии высшей мудрости, включая самые глубинные мистические озарения -
все это в лучшем случае невинный детский лепет, первые шаги обучения в
детском саду, ибо более не вместят... Но об этом уровне мы пока помолчим.
Тане после этого стало жутко, ибо в ее воображении пронеслось нечто
настолько непредставимое, от чего мир и душа, ум человеческий превратятся
в безотрадную куколку...
Когда она по нервозности пересказала эту речь одному молодому человеку,
из кругов Глубоковского, тот, покраснев, процедил: "Убить его надо...
Убить..."
Но Таня заметила, что Марине нравились такие глубины. Да и Орлов ее
выделял своей жутью. Таня сама порой ужасалась своей подруге, но и
тянулась к ней.
В действительности, Марина, возможно, была единственный человек, в душе
которого жила какая-то тайная близость к Орлову. Большинство же людей он
чаще всего непроизвольно вводил в состояние космического ступора и
ошаления.
Неудивительно, что после "беседы" в баньке Таня, уединившись с Мариной
в ее квартире, истерически потребовала:
- Марина, ты, ты - моя подруга, я - твое прошлое... скажи же, скажи
своему прошлому - кто он? Кто он? Ну скажи до глубин, что ты думаешь?
И Марина ответила:
- Я думаю, что, во-первых, его человеческий вид - только оболочка. Это
очевидно.
Но он и не существо. Он - некий мистический туннель, по которому
проходит абсолютно запредельное. Это не человек, не монстр, не демон,
конечно, оставим эти глупости для профанов... не ангел, не аватар, а некая
глыба запредельного, то, что еще никогда не входило в мир. Никто не знает,
кто его, извини, родители, я даже думаю, что он вошел сюда каким-то иным
способом. Просто появился и все.
Он - манифестация того, что не может быть. Люди, которые достаточно
общаются с ним - сами трансформируются...
...Вот к такому-то "человеку" и собрались они сейчас. На вокзале их
ждал один Павел. Егор не приехал.
Электричка несла их вглубь России. Проходили невыразимые по своей
глубинной сути поля и леса, бесконечность входила в сердце, маленькие
домики поражали своим уютом и заброшенностью, от пространства веяло тихим
и молчаливым торжеством непостижимого. Таня не могла долго смотреть на
это: на глаза наворачивались слезы... Марина знала об этом и пожимала ее
руку так, как будто Таня уже не была ее прошлым...
- Я бы хотела, чтобы моя душа хотя бы на минуту стала этим
пространством, - прошептала Таня. - Можно сойти с ума от такого
непонятного, мистического счастья, видя это.
Марина кивнула головой и ответила:
- Но Россия в целом в состоянии дать гораздо больше, чем человек может
вместить.
И любовь к ней, наша любовь, может привести к взрыву... духовному
взрыву...
Павел молчал: он еще далеко не совсем вышел из своего состояния, хотя
после посещения Буранова ему стало легче...
Глава 9
Первое, что почувствовал Павел, когда они вошли в садик перед скромным
одноэтажным домиком Орлова, была ясно выраженная определенность: на этот
раз он попал не в прошлое, а на тот свет.
Перед домиком, под размашистым деревом, расположился стол, за которым
сидели четверо человек. Но одно место - самое центральное - занимало
большое кресло, совершенно пустое. На нем никто не сидел, но все взоры
были прикованы именно к нему. Женщина в черном платке, вида абсолютно
интеллигентного, но в то же время простого, что-то бормотала, обращаясь к
жуткому месту. Рядом сидел лохматый полуголый человек, фантастического
вида, он не то подпевал ее разговору, не то просто подвывал. С другой
стороны сидела совершенно уже полузагробная старушка, но очень живая: она
что-то быстро записывала, прислушиваясь к разговору с пустым креслом.
Четвертый, уже пожилой мужичок, явно и странно прыгал вокруг стола.
На вошедших они сначала не обратили никакого внимания.
Павел прислушался:
- Спиридон у нас не летун, Григорий Дмитриевич, не летун, - почти
кричала в пустое кресло женщина в платке. - Он еще летать не может. Он
бегает. Бегает не от мира сего, а от себя самого. Потому что Спиридон у
нас - мудрый.
Лохматый около нее дико завыл при слове "мудрый". Сам Спиридон - он
оказался тем, который прыгал, - не прислушался к этому слову: он неистово
прыгал и молчал.
Записывающая толстая старушка блаженно улыбалась в ответ.
К ней и обратилась Марина:
- Григорий Дмитриевич где?
- Как где? - пролепетала толстая старушка. - Вот он, - и она указала на
пустое место. - А мы вокруг него, как дети.
- Но там пусто, - смиренно сказала Марина.
- Конечно, пусто, - ответила старушка. - Что у нас, вы думаете, глаз
нет, мы не видим, что ли? Но с самим Григорием Дмитриевичем, когда он в
теле, мы и не осмеливаемся говорить. Мы молчим при ем обыкновенно.
- И что? - спросила Таня.
- И что? А когда он пустой, без тела, мы с ним и беседуем. Сам Григорий
Дмитриевич вышел, скоро придет, а мы пока с его пустотой разговариваем.
- Ах, вы буддисты мои дорогие, - усмехнулась Марина. - Давайте
знакомиться. Нам тоже охота с пустотой пообщаться.
- Улита Петровна, - скромно заметила старушка.
Тот, кто выл, звался Колей. Марина вспомнила свой подвал - но Коля выл
по-другому. Разговорчивая женщина оказалась Анфисой.
А Вдали уже появился он, Гриша Орлов. Был он довольно мощным, рослым,
лет как будто бы сорок, но среди такого тела выделялось огромное - по
внутреннему ощущению - лицо, и на нем глаза - несоразмерные и совершенно,
казалось, не связанные духовно и жизненно ни с этим лицом, ни со Вселенной
вообще.
Внешне взгляд был непонятно ошалелый, но внутренний мир глаз был,
наоборот, неподвижно-глубок, с мерцающими огоньками. На голове пролысина,
и обнажившийся череп был в чем-то бездонно неестественен.
- Одни глаза его с ума сводят, - пробормотала Улита Петровна. - Как же
нам с ним при нем разговаривать!
Орлов молча сел в кресло.
"И определить его невозможно. Нету для него метафизических понятий", -
подумала Таня.
Спиридон перестал прыгать, и все как-то смирились.
- Мы все записали, о чем мы с вами разговаривали в ваше отсутствие,
Григорий Дмитриевич, - как-то по-деловому, вполне рационально вдруг
сказала Анфиса, которая и вела разговор с пустым креслом.
Орлов молча кивнул головой.
Таня не всегда могла выдерживать его взгляд: что-то в ней разрушалось
от него.
Все же пришедшие поздоровались с ним.
- Помогите нам, Григорий Митрич! - провыл Коля.
- Если я тебе помогу, - помрешь, - отдаленно ответил Орлов.
Коля сразу повеселел и забыл подвывать.
- Он вас любит, Григорий Дмитриевич, - умиленно прошипел переставший
прыгать Спиридон. - Хоть робеет, но любит.
- Я любить меня никому не запрещаю, - холодно ответил Орлов. - А ты все
балуешься, Спиридон? Летун эдакий?
- Какое, Григорий Дмитриевич, - сам оробел Спиридон. - Ничего у меня
пока не выходит.
Он даже пошатнулся, задел стол, отчего качнулся бачок квасу на нем.
Выражение лица Орлова все время менялось на поверхности: то он было
насмешливым, то жутким, то серьезным, то ошалелым - но все эти выражения
не имели никакой связи с его внутренним состоянием. Там были бездонность,
глубина и огоньки - если смотреть, конечно, только человеческим, земным
взглядом.
- А ты меня любишь, Марина? - вдруг спросил Орлов, резко и
безотносительно, даже не глядя в ее сторону.
- Кого - "тебя"? Кого? Кто ты? - Марина выговорила все это быстро и
тоже резко.
Спиридон - то ли от страха, то ли от неожиданности - соскочил со стула
и упал.
Но взгляд снизу был острый, направленный на Марину.
- Хорошо сказала девочка, хорошо, - также отсутствующе ответил Орлов.
- Мы виделись последний раз... - выпалила Таня.
- Во сне, - поправил ее Орлов.
- Григорий Дмитриевич! - внезапно вмешался, покраснев, Павел, который
после первого шока (дескать, попал на тот свет), стал приходить в себя. -
Все, что здесь происходит - очень напоминает надругательство над разумом
человеческим.
Это замечательно, давно пора! Эта, своего рода, инициация.
- Ну есть над чем подсмеиваться, - возразил Орлов и даже улыбнулся, но
улыбка его была, как на луне. - Разум, ну и что? Это то же самое, что
надругаться над мышью. Бог с вами, молодой человек. Гораздо жутче надо
смотреть. Вот Марина это знает...
- Мы к вам по делу, Григорий Дмитриевич, - заметила Марина.
- Думаю, что да. - Орлов наклонил голову. Глаза его большие,
ошалело-потусторонние смотрели в никуда. - Тогда, Спиридон, вставай с
земли, собирай своих, завтра продолжим. Страх перед пустотой опять
прогонять будем... А мы пойдем в горницу.
Прежние гости послушно исчезли, а новые, Марина с Таней и Павлом, пошли
в горницу.
Выл ветер, но очень осторожно, боязливо; облака на тускнеющем небе
неслись быстро, образуя какие-то фантастические лица и фигуры на небе,
которые тем не менее быстро распадались.
Но, когда вошли в горницу, стало уютней. На столе квас, хлеб, яблоки.
Забывая о безумии, гости расселись, как бы вокруг Орлова.
- Кваском-то угощайтесь, обидите, - скромно сказал Григорий Дмитриевич.
Марина хихикнула. Налили все с удовольствием. Квас пили словно какое-то
небесное пиво, чуть ли не как амброзию, но немного протухшую к концу
времен.
- Что вы с ними все-таки делаете, Григорий Дмитриевич, с этими милыми
людьми, которых вы только что видели? - спросила покрасневшая от мыслей
Таня.
- Да вреда им никакого, - добродушно ответил Орлов. - Я их просто
трансформирую на время. И восприятие, конечно, тоже. Посидят они пред
пустым креслом или еще как - и другими становятся. Но когда домой
возвращаются - почти как все становятся. Они у меня тихие, работящие, все
это им идет на пользу.
- Зачем? - коротко вырвалось у Марины.
- Да отдых это, Марина, отдых. А у них-то, во время этих трансформаций,
стены этой пещеры, люди Вселенной ее называют, что ли, да?.,
расшатываются: то смерть свою высшую увидят, то небывалый мир, то
спляшут... Это ли не на пользу - чтоб не протухали и не думали о себе
много. Чтоб расшатались чуток, живей стали. И для смерти ихней и для жизни
- это хорошо. Они сами лезут ко мне: быть хотят немного иными. А мне что -
я могу в этом помочь. Это не вредно даже для кошек.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг