Вселенной, видимой и невидимой, еще нет места для таких, как он, Семен.
Взгляд Семена при таких беседах становился до того парадоксальным, что
у Марины захватывало дух, и она благодарила Себя за то, что видит такое.
Под словом "Себя" она имела в виду, естественно, нечто бесконечное. И
ей иногда хотелось сломить свою "вечность", чтобы познать то, что не
входит ни в какие рамки. Мрачная была девочка, одним словом, хотя
выглядела она порой весело.
Семен втайне был согласен с ней. Так и сидели они одни, в подземелье,
при свечах и крысах, за бутылкой водки, при шорохах - ибо любопытствующие
бомжи ползали около угла своего Семена в надежде что-либо понять.
Семен знал об этой их слабости, только повторял про себя: "где уж им..."
Прошло некоторое время.
Тени на стенах все время видоизменялись, точно откуда-то возникали и
исчезали допотопные существа. Марина внимательно посмотрела на Кружалова.
- Жуток ты сегодня чересчур, Семен, - улыбнулась она. - Что ты видишь?
- Смерть, смерть вижу, - прорычал неожиданно Семен. - Все вокруг
меняется, черты уже другие, что-то рушится... И ты уже не та, и картина не
та за твоей спиной.
Вдали, за камнями, завыли.
"Это опять наш Коля", - подумала Марина.
- Все формы, все уже другие и пространство тоже, - тихо рычал Семен. -
Смерть, смерть везде вижу. Когда смертию умирают, это конец, и все, а я ее
вижу, она живая, я живу смертию, а не умираю... Да, да, Марина...
- Может, помочь тебе? - участливо спросила Марина. Семен посмотрел на
нее дико-потусторонним взглядом.
- Это пройдет, Сема, пройдет, это еще не самое страшное, - шепнула
Марина, наклонившись к нему. - Ничего не бойся, наблюдай - и все...
Из какой-то норы выползло существо, похожее на человека.
- Где тут выжить? - прохрипело оно и исчезло в норе. Марина погладила
неподвижное лицо Семена. Он молчал, как будто душа его превратилась в гору
льда.
- Этот наш, наш, - проскрипел за спиной Марины чей-то почти
нечеловеческий голос.
Она вздрогнула и обернулась.
- А, это ты, Никита! - успокоение сказала она. - Садись, будешь
гостем...
Но садиться было не на что.
Никита, так звали это существо, появлялся в "укрытии" очень редко, и
вызывал у всех полное недоумение. И не потому только, что обычно не
произносил лишних слов, а говорил если, то так странно, что его, как
правило, никто не понимал.
Было в нем что-то совсем иное, не похожее на всех без исключения, но
бомжи отказывались даже думать об этом. "Мы здесь не на том свете, чтоб
думать", - сказал один бомж, бывший преподаватель древней истории.
Марина видела Никиту всего раза четыре, но он как-то врезался ей в ум.
Никита на приглашение не среагировал, но, посмотрев на ноги Марины,
вдруг испугался, и отшатнулся к стене.
- Что ты там увидел, Никита? - обрадовалась Марина. - У меня ноги
правильные, человечьи, что ты так задрожал-то, милок?
Никита не смог ничего ответить, но с любовью посмотрел на лицо Марины.
Возникло молчание.
- Мне бежать! - вдруг воскликнул Никита и побежал.
Семен как сидел неподвижно, так и оставался. Марина взглянула на
картину. На нее смотрели глаза бабочки, хотя, как известно, у бабочек нет
глаз в нашем понимании. И рук у них нет тоже. Но у этой была рука.
Довольная, Марина обернулась к Семену, помахала ему, неподвижному,
рукой и выпорхнула из подземелья. Бомжи ее боялись, потому что за ее
спиной стоял Семен. А с ним шутить было нельзя.
- Какая она красивая, - вздохнул ей вслед кто-то на полу.
- Если б у нас была воля к жизни, мы бы ее съели.
А Марина опять оказалась в своей квартире. Ей слегка взгрустнулось, что
Таня ушла. Но это быстро прошло. Подойдя к зеркалу, она быстрым рывком,
одним движением руки сорвала черное покрытие и увидела себя - родную,
страшную, ибо эта фигура была она, а все, что касается себя, в глубине
всегда страшно.
Она по-жуткому усмехнулась.
- И это все, - с ненавистью сказала она своему отражению.
- Ни за что. Никогда. Это не Я.
И взяв каменную фигурку Будды со стола, стремительно бросила ее в
зеркало.
Зеркало раскололось, упало, разбилось.
- Так-то вот, - с пеной у рта сказала она. - Никаких отражений, никаких
образов, никаких форм. Я люблю только черную точку в своей душе, черную
пропасть там...
Глава 3
Как чудесна и глубинна бывает Москва в своей непостижимости! Этой
непостижимости не мешает даже нежная красота, которая очевидна, когда
идешь, например, по Тверскому бульвару, и видны по бокам маленькие
дворянские особняки с умильными окошечками. Вот-вот - и выглянет оттуда
необыкновенная дворянская девушка XIX столетия, с томиком Пушкина в руке
(а то, глядишь, и Достоевского).
Павел Далинин, молодой человек нашего времени, чему-то беспричинно
радуясь, и, в то же время тоскуя, прогуливался по Тверскому бульвару мимо
памятника Есенину, поэзию которого он, конечно, очень ценил.
Постепенно, однако, грусть в нем вытеснила радужные чувства. Но это
была, как говорится, светлая грусть. И он в конце концов очутился на
скамейке, но уже вдали от памятника Есенину, в садике, где находится
"сидячий" Гоголь - монумент всем известный, около Арбата.
Скамейка была пуста, вокруг тихо, но Далинин, взглянув, помрачнел из-за
своего соседства с этим, несколько депрессивным творением, в чем-то даже
пугающим его:
Гоголь здесь был явно подавлен, а его герои, наоборот, как живые... Но
его размышления прервало появление старичка, плюхнувшегося около него на
свободное место. Старичок был толстенький, с розовыми щечками, он немного
подозрительно, но как-то славно сиял. Глазки его выражали крайне
беспричинную доброту.
Павел с сожалением посмотрел на него.
- А правда, этот памятник как живой, - дружелюбно заметил старичок,
обращаясь к Далинину. - Вот-вот встанет наш Гоголь и чего-нибудь закричит.
А то и напроказит как-то...
- Бросьте свои штучки, - угрюмо ответил Далинин.
- А что? Ведь он был человеком, а раз человеком, значит и набезобразить
может...
Тут Далинин даже улыбнулся.
- Не грустите, молодой человек, - поправил его старичок. - Пора нам
расставаться со всякой грустью... Кстати, а что вы сегодня вечером делаете?
- Ничего, - коротко ответил Павел.
- Вот видите. Занять себя даже не можете. Хотите я вас займу?
Павел выпучил на старичка глаза.
- Не бойтесь, все будет шито-крыто, и место очень приличное, не
какое-нибудь развратное. Будет достойная компания, иных знаменитых вы,
может быть, узнаете...
Артисты, художники и деятели, очень активные в своей сфере.
Познакомитесь.
Павел, которому действительно сегодня было как-то невмоготу, удивился,
однако ж, тому, что его даже обрадовало внезапное приглашение, да еще
незнакомого старичка, пусть и пухленького, аккуратного такого...
- А значит, люди там будут солидные, староватые для меня, - вдруг
выпалил он, не ожидая от себя такого быстрого течения к согласию...
- Да что вы, там молодежь тоже будет. И девушки, образованные, умные
такие.
- Да как же я, незнакомый им человек - и вдруг приду...
- Бросьте. Наверняка, вы встретите там хорошо известных вам лиц.
Развлечетесь, в конце концов, винцо дорогое будет, чего горевать-то зря...
- А вы там будете? - глупо спросил Павел.
- А как же, а как же! Я вас и представлю. Звать-то вас как?
- Далинин Павел.
- Вот и ладушки. Приходите сегодня к восьми часам. Тут я вам черкну
адрес, - и старичок написал что-то на бумажке. - Очень просто. Если что не
так, меня сразу не найдете, или если я не успею, не смогу прийти, скажите,
что от Безлунного Тимофея Игнатьевича. Вас сразу пустят.
Павел взглянул На бумажонку: это в центре, недалеко, действительно
просто:
"Может, гульнуть? - подумал он. - А то настроение что-то быстро
меняется не в ту степь, надо поправиться. Чего думать-то? Все мы люди
свои, и старичок весьма доброжелательный, хоть бы не помер, пожил бы еще
подольше, лет сто-двести. Я ведь людей люблю, - оживился Павел про себя, -
хотя и скрываю это..."
Он не заметил, как старичок уже отплыл в сторону. Издалека он помахал
Павлу женственной ручкой: дескать, скоро увидимся...
- Да, надо отвлечься, - окончательно решил Павел. - А то все разговоры
о потустороннем, о жизни, о ее подтексте, Достоевский, Ницше, Блок,
Платонов, Лотреамон, Мейринк... И так до бесконечности. Можно и отдохнуть,
в конце концов, на халяву. И он почему-то погрозил пальцем сидячему
Гоголю...
...В восемь вечера Павел подходил к дому, указанному в записке
толстенького и веселенького старичка.
Дом этот был заброшенный, но в общем, нормальный, в духе начала века:
высокие потолки, широкая парадная дверь, но почему-то относительно узкая,
темная и неопрятная лестница. Лифт не работал, но подниматься надо было
всего лишь на четвертый этаж. Он подошел к высокой и обшарпанной двери
указанной квартиры.
Набрался вдруг лихости и настойчиво позвонил.
Изнутри раздался хрипловатый и какой-то пропитой женский голос:
- Кого еще черти несут?
Но дверь распахнулась, и перед Павлом оказалась весьма милая дама лет
тридцати пяти.
Павел глянул внутрь: было темновато, но полно народу, кричащего,
шумноватого, но старичка своего он не увидел.
- Я от Безлунного, - выпалил Павел, почему-то покраснев.
- Бог с вами, - миролюбиво наклонила голову дама. - Проходите не спеша.
Квартира показалась Павлу довольно просторной, но обычной, хотя
одновременно он почувствовал в ней какую-то странность, но в чем дело, он
так и не мог понять, настолько все было повседневно. У стола в гостиной
толпились люди, не всем было место сидеть, некоторые ходили сами по себе
по коридору и по комнатам, покуривая и беседуя. Павел, было, смутился от
обилия вина и людей и потому решил сразу же выпить - и внезапно повеселел.
Захотелось обнимать всех и знакомиться.
Сразу на него двинулся молодой человек, видимо, его возраста, даже чуть
помоложе, но как-то не по-современному постриженный, и раскрыл руки для
объятий.
Павел от неожиданности отстранился в сторону и взглянул на
благодушного. "Где-то я его встречал, - мучительно подумал Павел. - Помню
это лицо... Но где? Где?"
Что-то до боли знакомое, даже родное, почудилось Павлу в этой
физиономии.
"Недаром старичок предупреждал", - мелькнуло в уме. Но воспоминания
заглушили очередная порция водочки и объятья, а затем хитрые, лисьи,
быстрые, даже нагловатые поцелуи странного молодого человека. Он даже
хлопнул Павла по заднице - может, в знак дружеского расположения.
Закусь показалась Павлу неважной, простоватой слишком. Но люди были
весьма спокойные, в меру довольные собой, уверенные, и чаще всего болтали
о бабах.
"И это в наше-то время, - озлился вдруг Павел. - Когда страна вот-вот
взорвется.
Когда у всех нервы на пределе. Хамы стопроцентные, эгоисты, жрут, пьют,
и, знай себе, одно бабье на уме... А Россия..."
Впрочем, баб было не поровну.
"А одеты, кстати, плохо, - заметил про себя Павел. - А где же старичок
все-таки, пухленький мой..."
И он пошел искать старичка. Но его не было. Спросил: "А Безлунный-то
где?" - но от него отшатнулись. "Опять что-то не то, - заскулил про себя
Павел. - Но что "не то": кругом так обыденно, даже скучновато. А еще
соблазнял чем-то необычайным, старикашка поганенький... Где оно,
необычайное, здесь? Да его тут с огнем не сыщешь. Если б не водка, совсем
тут скиснуть можно", - подумал Павел.
- Хочу необычного, черт побери! - внезапно крикнул он на весь коридор.
- Какой же вы нервный, - улыбаясь, к нему подошла прелестная девушка
лет двадцати. - Вера Малинина, - представилась она, - дочь хозяина этой
квартиры, Малинина Петра Никитича, как вам известно.
"Ничего мне неизвестно", - подумал он. Вера вопросительно посмотрела на
него.
- Мы же справляем такой день! Отец получил большую награду, повышение и
орден.
Кругом друзья, родственники, коллеги. Но мы и незнакомым сейчас рады,
кто пришел косвенно, от друзей...
Павел слегка кивнул головой, не отводя взгляда от девушки, от ее нежных
голубых жилочек, от глаз, полных власти жизни, от сияния неведомого света
в них...
- Я и есть такой, - смущенно буркнул он. Девушка тихо рассмеялась.
- Я поняла это. Смотрите - там мой дядя Валерий Никитич, а за ним моя
мама Анна Кузьминична - видите, какая красавица, с бокалом вина... А вы от
кого?
- От Безлунного...
- Не знаю такого. Но неважно. Наверно, какой-нибудь папин сослуживец.
Девушка до глубин каких-то все больше и больше нравилась Павлу.
Мелькнул опять благодушный паренек, опять почему-то хлопнул Павла по
заднице и озорно подмигнул ему.
- Чего он хочет от меня? - подумал Павел. - Педераст, что ли? Нет, не
похож.
Просто шутник какой-то.
И он тут же забылся: уже вовсю действовало добротное, обжигающее вино.
Водку он больше не пил, и вообще Далинин был крепок в отношении алкоголя,
устойчив на ногах и не при таких дозах. Потому и решительно обнимался с
кем попало, чего-то восклицал, кого-то обозвал лучшим другом, другого -
родным братом, но при этом у него возникло и не покидало более, то
затаенно-, то явственно-непонятное чувство тревоги, беспокойства и вообще
какой-то серой мути, провала, хотя, вроде бы, все было ясно. Было трудно с
этим чувством обращаться к кому ни есть с ласковыми словами, но помогал,
как всегда, алкоголь.
Наконец в сердце явно вселилась совершенно уже неожиданная влюбленность
в эту Веру. Уж очень она была чистая, как ребенок, таких он давно не
видел, и чем-то задела она забытые им, скрытые уголочки его сна и
сознания. Вера часто возникала рядом с ним.
- Вы какой-то странный, Павел, - вдруг сказала она ему. Павел искренне
удивился.
- Это еще что? Почему?
- Я так чувствую. Но определить не могу. Что-то в вас есть чуть-чуть не
то.
- Да это вы тут все чуть-чуть не то, - слегка возмутился Павел, - а
вовсе не я.
Я тоже это чувствую.
- Какие глупости! Что в нас странного?
- Все равно, - вдруг выпалил Павел, - все равно, ведь я в вас уже
чуточку влюблен...
Вера мило и неожиданно покраснела.
"Ну и ну, еще находятся девушки, которые лет в восемнадцать-двадцать
краснеют, - подумал Далинин. - И это в наше время! Какое очарование!"
...Вскоре он потерял Веру. Закрутил вихрь из нелепых слов, речей, в
чем-то даже непонятных Павлу, лиц, дружеских улыбок, неожиданных ссор,
мелких недоразумений.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг