Крушуев впустил его внушительно. Когда Юлик проходил вглубь, мимо,
куда-то наверх, на второй этаж, промелькнула немолодая женщина с густыми
черными волосами и оцепенелым .взором, внутри которого светились воля и
безумие.
"Как бы не сглазила, - испугался Юлик, - сглазит, себя самого задушишь
или какого-нибудь невинного воробушка".
Вошли в малюсенькую, точно на собачонку, комнатку со столом у
приплюснутого окна.
- Это не Зоря? - шепнул Посеев.
- Что ты, Пося, что ты! - гоготнул Крушуев. - Это ученица ее, студентка.
- Ох, Артур, - проскулил и пожаловался Посеев. - Колдунов, ведьм,
гадальщиц, трясунов востроглазых развелось кругом видимо-невидимо.
- Не тебе судить, - оборвал Крушуев, - садись и слушай.
- Я весь твой, - заметил Юлик.
- Дело очень мутное, но нужное. Есть в Москве один подвал, населенный
якобы бомжами...
- Пусть живут, не гении, - прошамкал Юлик (зубов, в отличие от пальцев,
у него было маловато).
- Не перебивай, идиот. Слушай! Адрес я дам. Ну так вот. Там завелось
существо, которое называют Никита. Оно там не живет, но бывает. Где само
живет - непонятно, нам неизвестно. Существо надо замочить, оно не
физкультурник, не бойся.
Юлик разинул рот.
- Что за "существо"? Человек, или, не дай бог, еще кто?..
- Человек, человек, - успокоил Крушуев, - но оригинал.
- Что значит "оригинал"?.. Артур, ты всегда мне объяснял, за что я мочу
человека. Я же идейный, ты всегда мне открывал...
- И сейчас не скрою. Это человек из будущего. Правда, немного
сдвинутый. Но, скорее, просто притворяется. Шпион отгудова, - по лицу
Крушуева прошел нервный смешок.
- Не понял. Из какого "будущего"? Ты что, отец?!
- Из будущего в буквальном смысле. На много столетий, а то и
тысячелетий вперед.
- Да разве такое бывает?
- Бывает, Пося, бывает. К сожалению, бывает. И из прошлого, и из
будущего.
Юлик взглянул на лицо Крушуева и съежился, потому что понял: говорит
серьезно.
Уже второй раз за этот день Посеев обалдел: один раз из-за девушки, а
сейчас из-за будущего. Посмотрев на него, Крушуев доверительно и широко
улыбнулся, точно открывая душу для объятий:
- Объясняю: в секретных архивах разных государств зафиксированы
неоднократно такие случаи, когда человек, скажем, из XVIII века попадает в
начало ХХ-го.
Кое-что сейчас стало просачиваться в печать. Особенно тщательно собирал
такие материалы Ватикан. Эти всегда тут как тут. Я сам видел их тексты.
И Крушуев кое-что поведал Посееву.
- А почему же все это так скрывается? - не веря своим ушам, спросил
Юлик.
- Много причин. Что ж тут удивительного? Ну, во-первых, у обывателя
крыша поедет, если будут явные доказательства. Во-вторых, естественные
науки могут попасть в затруднительное положение. А на них все держится...
В третьих...
- Ладно, ладно! - замахал руками, как черными крыльями, Посеев. -
Неужто такое может быть?
- Не ломай мозги. Не такие как ты тут могут сломаться... Слушай, как
чурбан, и прими как факт. Твое дело душить, а не рассуждать.
- Не обижай, Артур.
- Короче, по нашим данным, и сама Зоря тут все подтвердила, существо
это будущее может нам помешать. Иногда оно говорит не то. Могут обратить
внимание. Надо убрать, пока не поздно.
- Ну, если оно нашей идее враг, тогда - конечно. Крушуев выложил все
данные.
- Завтра же полезай к ним в подвал. Тебе привычно. Прикинься бомжом и
дураком.
Мол, квартиру пропил. Поживи, расспроси. Сам знаешь.
- Все сделаю.
Посеев вдруг зорко взглянул на Крушуева.
- Гляжу я на тебя, Артур, - сказал он, - и удивляюсь. Тебе уже за
семьдесят, если не за восемьдесят, а выглядишь моложе меня, моложе любых
спортсменов, сам боевой, жилистый, подвижный... Даже возраст свой от
посторонних глаз скрываешь.
Мало ли, вдруг возьмут и обследуют, почему, дескать, так молод на вид
старичок... Что ж, Артур, твои неизвестные, что ли, подкинули тебе секрет
долголетия, до научного открытия бессмертия хочешь дожить?
Крушуев посерел.
- Все делаю путем опыта, естественно.
- Естественно даже тыщу лет не протянешь, - осклабился, обнажив редкие,
но мощные зубы, Посеев, - "естественно", - передразнил он. - Что уж тут о
естественности говорить-то! Одна Зоря чего стоит, наслышан от тебя же...
Ты бы хоть мне, твоему сынку по скорби, подкинул секретик-то? Хотя жизнь
моя жуткая, но я ей не брезгую...
- Ты пока сильный, особенно в руках, молодой еще, чего тебе? - сурово
ответил Крушуев. - Но когда время подойдет, будет тебе... Я своих не
забуду. Сердце не камень. А пока иди... На, вот еще деньги, бери, тлен
это, чушь, конечно, по сравнению с жизнью, которая бесплатно дана... а
цены ей нет. Но, всетаки пригодятся зелененькие-то. Иди, иди, Пося.
Бедолага ты наш. Ручищи только береги.
Глава 15
Клим Черепов всласть выспался в сестрином доме, на перине.
- Да, это тебе не в канаве лежать, - первое, что задумчиво пришло Климу
в голову, когда он проснулся.
Но канаву Клим любил особой темной нежностью. Почти мистической. "Без
канавы нам из жизни не выбраться", - говорил он своему старому дружку
Валерию, когда тот мечтал о высшем.
...А сестрица Ульянушка, на два года старше Клима, уже вовсю готовила
ему осторожный опохмел. Муж ее, Виктор, работал, как слон, на трех
работах, его и редко видно было потому. Не бывал особо задумчивым и
рассеянным, но Улю любил.
Детишки, двое пока народились, ходили в первый класс, а теперешним
летом были отправлены к бабкам на спокойствие и поправку...
Черепов любил сестру как часть своего сознания, и даже больше. Но
вообще привязанностей к кому-либо не терпел, ожидая Бездну.
Тихий даже в канаве, он не позволял себе никаких медитаций или выхода,
по адвайте-веданте, в четвертое, вечное состояние сознания, хотя, свой в
кругах Марины и Артема, был с этим ознакомлен. Он, чудовище, ждал еще
более радикального, хотя уж "что может быть более радикального, чем Бог",
- говорил Артем. Но Черепов ждал Бездну, которая сотрет все что есть.
Поэтому он сдерживал себя, оставляя все свои мистические центры да и саму
душу открытыми и в тайне готовыми для прихода того, чего еще никогда не
было.
Но Улюшка, сама пухленькая, плоть сладкая, тем не менее, была очень
чутка на глубинность. Она жутела и бледнела от философии родного братца и
жаловалась Тане и Артему, что, мол, у вас все ладненько, Бога в самих себе
ищете, а братец мой в беспредел вошел: ждет, когда все кончится. Таня
смеялась и говорила, что не он один у нас беспредельный, есть еще и
почище. Улюшке такая метафизическая лихость нравилась, но она, по женской
привычке, ширила глаза и ахала...
- Водки ни-ни, - объявил Черепов, когда вошел в сестрину комнату, на
втором этаже, где в русском духе был подготовлен опохмел: квас - да,
огурчики - да, и так далее - да, но не водка...
- Да ее совсем немножко, - осторожливо заявила сестра. - Садись и
отдыхай.
Умаялся небось в своих перелесках и канавах, конца света ожидаючи.
- Не конца света, а конца Всего, - угрюмо ответил Черепов, поцеловал
сестру в щечку за доброе утро и сел.
Он готов был и подшутить над беспредельным и непостижимым. Многие таких
его шуток не понимали. Понимало ли непостижимое - оставалось открытым.
Между тем, когда он действительно входил в "ожидание", все в нем менялось:
сознание, мысли исчезали, и он отдавал себе отчет в том, что на это время
он переставал быть человеком. Внутри него зияло нечто иное. Это давало ему
странный ужас счастья, и к тому же радовал его этот уход из рода
человеческого, пусть и временный. Когда он возвращался к нему, все
казалось ему нелепо вращающимся вокруг его чисто человеческого сознания. И
вообще он частенько последнее время уставал быть человеком. Улюшка отлично
понимала его, хотя и по-своему, но жалела, когда он особенно уставал им
быть. Ласково оберегала она его и от обычных неудобств жизни.
И сейчас, отрезая жирный пирог, она добавила, что он ее немного напугал
своей вчерашней встречей с монструозным неизвестным, который грозился
стереть с лица земли людей духа.
Черепов только рассмеялся в ответ.
- Не смейся, Клим, - отложив пирог, сказала Уля. - Сейчас, после
реформ, маньяков гуляет по стране видимо-невидимо, то одного бог весть за
что зарежут, то другого загрызут. Сатанисты копошатся, монаха тут недавно
убили.
- Вся эта нечисть всегда была, - лениво ответил Клим, пододвигая к себе
пирог, а потом отключенно, в пространство, добавил: - "Уничтожить людей
духа"! Если это действительно человек духа, то никакие оккультные силы
ничего с ним сделать не смогут. Если бы вместо этого монаха был бы,
например, Сергий Радонежский - ни один волос не упал бы с его головы. А
если у кого падает, значит, так нужно, попущение, как говорят...
- Ну, ты целую лекцию прочел, как будто я не знаю всего этого, -
обиделась Уля, - но береженого Бог бережет...
- Да я так, для уточнения. Эта встреча развеселила меня немного, -
закончил Клим.
И вдруг что-то произошло и вскоре действительно началось какое-то дикое
веселие.
Ульяна позабыла о своих страхах за братца, ибо Черепов тут же нарочно
намекнул ей о своей философии, чтоб раздавить один страх другим. И
поскольку его философия вызывала у Ульяны сладкую жуть, она тут же впала в
некое забвение, в котором смешались и черные страхи, и великие надежды на
абсолютное бытие. Глазки засияли каким-то русско-невиданным светом, а
внутри них началась пляска небывалых мыслей и нежного ума. Черепов сразу
уловил перемену в сестре, крякнув, выпил квас и стал читать Стихи,
вразброд и не по нашей, а лунной логике, потому что Уля его вдруг стала
туманно-красивой, и к тому же он увидел себя в ней, хотя как это могло
сочетаться, трудно было понять: Черепов и внешне и внутренне туманной
красотой не блистал. Но в его необъятной, как череп Вселенной, душе,
ожидающей провала в Бездну, могло, как всегда, все совмещаться:
...Где устойчивость в мире кошмара? Где правда?
Кто убьет меня в следующий раз после сна и любви
И, целуя мой труп, вдруг расплачется в травы?
И душа моя будет скорбеть, вспоминая одежды свои, -
Произнес он.
Уля только бормотала: "Вот устойчивости-то как раз нет! Кошмар есть, а
устойчивости нет". Но Черепов упорно продолжал и наконец дошел до такого:
Пожелай мне, Исчадие Черного Света,
Проходить без тревоги твоих полуснов города.
Я хочу жить и жить на забытой богами планете,
Чтобы видеть чудовищ, отброшенных в мрак навсегда...
И тут он внезапно остановился. Уля, лихая и глубинная, сразу определила:
- Климушка, Исчадие Черного Света - это как раз тот мужик, который
приставал вчерась к тебе в пивной.
Клим, который все-таки тоже выпил стаканчик водки, согласно кивнул
головой:
- Он и есть.
- Сколько их таких по белу свету-то шляется, - задумчиво пожаловалась
Уля. - А вот "чудовищ, отброшенных в мрак навсегда", я тебе не советую
видеть. Не дай бог. Эти почище всяких исчадий будут.
- Не говори так, Уля, - с веселием, переходящим в ночь, ответил Клим. -
Мы встретим этих чудовищ когда-нибудь. До смерти или после - неважно. Но
главное, не обращать на них внимания и веселиться. И тогда мы поймем, что
эти чудовища, может быть, лишь часть нас самих. Пусть даже не самая важная
часть...
- Вот этим шутить нельзя, - оборвала его Уля и погрозила Черепову
пальчиком.
И утро в золоте обычного нашего солнца закончилась для них сумасшедшим
уютом, близостью душ и квасом, и напоминанием об Исчадии Черного Света.
Глава 16
Юлий, огромный, сидел на детской скамеечке, во дворе, недалеко от
семнадцатиэтажного жилого дома и кормил воробушков. Детишки сонно играли
вокруг него в песке.
Искомый подвал был рядом. Но Юлий не спешил. Орудий душегубства у него
никогда не было, одни собственные руки. Но сейчас он подкармливал ими
птичек. Ни о чем не думал, кроме Никиты.
"Крушуев сказал, на теперешний день - этот главный. Пришел, кто знает,
может, из пяти тысяч лет вперед, и может смутить. Люди захотят необычного.
А этого допустить никак нельзя.
Вот я - совсем обычный человек, - подумал в конце концов Юлий. - Ни
отца, ни матери у меня нет. В детстве били, кто - непонятно и за что -
тоже. Зато учился.
Не голодал. В душе накопилось горечи на сто жизней. Но основная тяга -
к быту, к спокойствию. Чтоб не было наводнений. Крушуев вчера стих прочел,
неизвестно кого, вначале так:
Милые, обычного не надо...
Вот таких поэтов мы будем давить. Ну, мне пора. Если Никита будет -
ночью же задушу".
Юлик отряхнулся, воробьи взлетели, ребятишки - ни-ни. И пошел Посеев
угрюмой походкой в подвал. Уже вечерело.
В подвале спокойно принимали новеньких, не расспрашивая особо. Мало ли
чего бывает с человеком: то жена выгонит, то квартиру пропьет, то просто
приличная жизнь осатанела. И Юлика встретили невопросительно, мирно.
Уделили угол: мол, спи, бессонницей тут не страдают. Юлик лег на что-то
склизкое и мягкое, кругом темнота, только где-то у стен вздыхают. А кто
вздыхает - может, даже не человек, а крыса? "Все ведь одним миром мазаны -
и насекомые, и ангелы, так говорил Крушуев", - вспоминал Юлик. Не спалось.
Но сразу же брать быка за рога не решался. Да и кого душить? Который, к
примеру, среди них Никита? Не будешь же в лоб спрашивать, а потом - к
горлу. Осторожность нужна, твердил частенько Артур Михайлович, -
осторожность!
Юлий тогда решил считать до ста. И быстро заснул. Во сне видел мамашу и
Михайловича - сидели на стуле в обнимку. И все было наоборот: Артур был
покойник, а мамаша - живая.
Среди ночи, однако, Юлий услышал около себя шевеление. Подумал - кот, а
оказалось - человек. Приползший. То был шептун Слава. В рванье, ширинки на
брюках нет, но глаза темные, непонятно благодатные, нескучные, живые, но
по-подземному. Юлий ничего этого не понял, не видел, но на время как бы
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг