такая незначительная деталь, как переносица, - никакого угла между лбом и
носом, да и сам нос был явно переломан в двух местах, и второй, постарше,
ниже ростом, клочковато-лысоватый, в дымчатых очках. Они о чем-то кратко
переговорили, поднеся по очереди зажигалку к сигаретам, и зашагали вниз по
улице - от кафе и от затаивших дыхание приятелей.
- Поехали, - скомандовал Кромвель.
"Ниссан" отвалился от тротуара и медленно покатил вдоль машин у бровки.
Дж. Дж. перебрался к Вертипо-роху:
- Дима, ты готов? Положи локоть на спинку. Прижмись ко мне вплотную;
смелей, им целым не уйти; не отступай; я хорошо фехтую!
Последнее Дж. Дж. произнес на языке оригинала, немилосердно злоупотребив
хохдойчем, и если бы нашлась еще минута, то Вертипорох и Марко непременно
спросили бы, что все это значит, а Кромвель ответил бы - то, что в
академии им преподавали языки и он очень хорошо учился. Прекрасно учился.
Но этой минуты не нашлось, потому что через мгновение они поравнялись с
теми двумя.
К шести вечера маршал и механик уже вернулись в бокс. Увидев их на экране
внешнего слежения, Эрликон слегка перевел дух.
- Ну как? - произнес он заранее заготовленную фразу. - Вселили страх
божий?
- Обязательно, - успокоил его Кромвель, входя. - Дима сегодня был в ударе.
- Может, расскажете, что вы там устроили?
- Дима, что мы там устроили?
- Мы им выразили сугубое недоброжелательство, - пробурчал Вертипорох.
- На этом вечер вопросов и ответов заканчивается, - распорядился Дж. Дж.
- Господ артистов приглашаем в гостиную, то есть к стенду. Лаборемус, что
означает - за работу.
Но поздно вечером, во время перерыва, Эрлен включил телевизор. Сначала ему
поведали о прибытии в Стимфал какого-то невыговариваемого посольства,
потом на экране появилось кафе "Мермоз", толпа зевак, отгороженная
полосатой лентой с надписями "полиция", и приятной внешности молодой
человек с микрофоном в руке. Возле него стоял сонный бородатый дядька в
белом костюме. Молодой человек на бешеной скорости сообщил, что, как и
было сказано ранее, служащие французской компании "Олимпик интернешнл"
Бейкер и Томпсон были убиты на этом самом месте выстрелами из проезжавшей
машины и что инспектор Себастьян, ведущий расследование, любезно
согласился дать информацию.
- Следствие только что начато, - устало и просту-женно прогудел инспектор
Себастьян. - Мы вступили в контакт с представителями фирмы. О дальнейшем
расскажем на специальной пресс-конференции.
Молодой человек стал расспрашивать, удалось ли найти владельца машины и не
мафия ли это сводит счеты. Тут же Эрликон мертвеющей рукой выключил
телевизор.
Он испытывал ужас перед любым насилием. Почему - сказать трудно, за всю
жизнь ему ни разу не пришлось испытать сколько-нибудь серьезных побоев, не
говоря уже об участии в каких-то горячих делах. Институтские программы по
дзюдо и ментальному каратэ были для него дисциплинами весьма
теоретическими, тем паче что его специализация как аналитика определилась
с первого курса и жестких оперативных нормативов к нему никто не
предъявлял.
Тем не менее страх перед той частью мира, где царит культ силы, а
интеллект и эрудиция - ничто против хитрости и жестокости, жил в нем
всегда. Думаю, что корни этого уходили в прошлое, когда над Эрленом
ежедневно и еженощно измывалась орава сверстников, слабейший из которых
был в два раза сильнее его. Такая жизнь, как ни странно, не озлобила
Эрликона, хотя я ничуть бы не удивился, если бы с годами он превратился в
демона, но воздвигла в душе те самые цитадели и казематы, которые некогда
столь поразили Ингу. В нем же остались страх и желание отгородиться от
всех этих "чисто мужских потребностей самоутверждения" при помощи кулаков,
лидерства и выхода здоровой агрессивности.
Освоив - с великими муками и великим упорством - самую мужественную и
полную смертельного риска профессию, Эрлен надеялся, что обошел свои
комплексы с черного хода. Однако тот путь, на который увлек его маршал,
воскресил былые кошмары, и притом настолько живо, что, не высидев и минуты
у погашенного телевизора, Эрликон сполз на пол со стула и прижался ухом и
щекой к холодному полу. Страх и чувство отвращения терзали его. Отвращение
к той пакости, в которую окунулся, взяв карту за омерзительным для него
столом, и страх перед тем, что неведомый банкомет получил право предъявить
счет, ибо известна участь взявшего меч.
В таком положении, лежащим на полу, и застал его Кромвель.
- Что такое? - нахмурился маршал. - Солнечный удар? Переутомление? Ты не
ранен?
- Джон. Зачем вы их убили?
- А как же? Их непременно надо было застрелить. А, кажется, понимаю. -
Дж. Дж. посмотрел на дистанционный пульт, который Эрлен все еще сжимал в
руке. - Приступ раскаяния. Странно, странно... совсем не похоже на
Институт Контакта. Ты же разведчик!
- Могли бы обойтись как-нибудь, - сквозь судорогу проговорил Эрликон.
- Обойтись... Я знаю, чего тебе не хватает. Торжественности. Золоченых
риз. Все слишком вульгарно. Что ж, дело поправимое. Когда приедут
следующие, купим пару дуэльных пистолетов с инкрустацией, облачимся в
мантии... Балда! Это ублюдки, скоты! Знаешь, каких дел они натворили на
своем веку? Если тебе этого мало, утешай свою совесть тем, что нас
разыскивает полиция и скоро, возможно, посадят в тюрьму. Пиредра, увы,
передачи нам не пришлет. - Однако теоретическая часть волновала маршала
куда больше. - И это ученик Скифа, - удрученно качал он головой.
- Скиф убивал на войне.
- На войне, на войне, - радостно согласился Кромвель. Глаза его вновь
сделались пустыми и темными. - Как сейчас на Валентине. Вот только скажи
мне - кто эту войну организовал? Ты газеты читаешь? Нет, ты меня
разочаровал... горько разочаровал. Приказ такой: съешь вот таблетку на сон
грядущий - и без разговоров.
Накачанный транквилизаторами, Эрлен заснул, и сон его был беспокоен.
Вторник, девятнадцатое сентября, последний день перед соревнованиями.
Кромвель взвинтил темп подготовки до предела. Наконец-то привезли
подогнанную под Эрликона "кишку Маркелова", сиречь автономную систему
жизнеобеспечения, упрятанный в которую пилот и должен был управлять
самолетом без помощи осмеянного карлойда. Дж. Дж. долго втолковывал
Вертипороху, что от того требуется на монтаже, и выразил при этом мрачную
готовность собственноручно пристрелить и самого механика, и всю его родню
в случае какой-либо путаницы. Потом отправился с Эрликоном на медицинскую
комиссию - и там морочил головы врачам, затем в судейскую коллегию, где
морочил головы судьям, дальше - в музыкальный магазин и снова на монтаж,
где шестеро киборгов под присмотром Вертипороха колдовали над сотнями
контактов уже погруженной во чрево "Милана" многослойной, в бесчисленных
отростках капсулы.
В этот же, последний день у них побывал и последний посетитель. Этому
визиту пилоты были обязаны бесконечным телевизионным программам, в которых
Стимфал переживал наступление любимых игрищ - экран заполняли самолеты,
летчики, менеджеры и - нескончаемая реклама самых невероятных фирм,
спешащих заявить о себе в этом вавилонском столпотворении. Глядя на это,
Кромвель все больше наполнялся злостью и в конце концов не выдержал.
- Больше не могу, - свирепо объявил он. - Иду на нарушение закона. И не
спорьте со мной. Эрли, телефон.
- Два, четыре, два, - диктовал маршал, - десять, шесть, девять,
восемнадцать. Алло, Шейла? Да, я. Да, люблю. Скажи этому ковбою, пусть
едет.
Приехавший с Шейлой ковбой оказался маленьким невзрачным человечком в
длинном, до пят, плаще и надвинутой на глаза шляпе. Разговор занял не
более двух минут. Эрлен вывел привычные Эй-Ти-Эй на четырех бланках
договора, человечек вручил ему чек на десять тысяч, ролик скотча, весьма
похожий на тот, которым Эрликон заклеивал замок на чердаке Дворца музыки,
и с тем исчез. Парень, сминая чек, с треском разлепил клейкую ленту - по
всей длине очень красивые сине-белые буквы складывались в надпись
"МАЛЬБОРО".
- Наклеишь на стекло шлема, - объяснил Дж. Дж.
Эрлен снова посмотрел на чек. Десять тысяч. Примерно столько же ему
заплатили за весь прошлогодний чемпионат.
- Вот об этом забудь, - порекомендовал Кромвель. - Или сразу вышли по
почте Бэклерхорсту, все равно он еще пять тысяч выдерет у нас из гонорара.
- Как это?
- Вот так. У нас нет договора о рекламе, и сразу после этапа ассоциация
оштрафует фирму, а фирма - нас. На пятнадцать тысяч.
Эрликон перевел взгляд с маршала на сочувственно улыбавшуюся Шейлу и
обратно:
- Джон... На шлем наклеить... Шлема же в кабине никто не увидит!
- Что ты говоришь! - изумился Кромвель. - Какой сюрприз! Не валяй дурака,
телевидению разрешили снимать в проходах, тебя покажут, когда ты будешь
садиться в самолет.
- Да это же меньше минуты!
Глаза у Кромвеля стали прямо-таки белыми от ярости, и заговорил он жутким
ледяным тоном:
- Догадывался я, что Институт Контакта - сплошные говнососы и
говнососики; прекрасно, Эрлен Терра-Эттин, просто замечательно, так и
вижу: идем по полосе, а пилоты показывают на нас пальцами - кто это? Это
Эрликон, и с ним еще другой, Джон Кромвель, я хорошо его знал, смотрите на
дурака, пока не убежал... Они настолько летать не умеют, что даже самая
поганая фирма не доверила им своего лейбла... Да, друг мой, пятнадцать
тысяч, да, тридцать секунд, но эти секунды спасут нашу честь, если ты
понимаешь, о чем я говорю!
- Ну, ну, Джон, - попыталась смягчить обстановку Шейла. - Что ты
разоряешься, Эрлен еще молодой, всех тонкостей не знает.
Эрликон тяжело вздохнул и сунул рулончик в карман:
- Знаете, маршал, я никогда не понимаю, когда вы говорите серьезно, а
когда нет. Пожалуйста. Хотите, сделаю на заду наколку "Плейбой" и сниму
штаны перед камерой?
- Надо подумать, - сказал Кромвель.
Придя к согласию, они перешли к обсуждению не менее важного момента. То и
дело подключаясь к рукам Эрлена, Кромвель принялся перебирать кассеты с
записями для проигрывателя, который только сегодня утром им разрешили
взять в полет.
- Прямо даже не знаю, - качал головой маршал. - С чего начать, чем
закончить? Мы будем в воздухе минут сорок... Идеально укладывается Равель,
но, во-первых, летать по Равелю тебе еще рано, это классика, и сложная
классика, а во-вторых, у нас будет очень бурное начало, ритмика вступления
не совпадает... Видно, придется начать с Элтона Джона, вот здесь очень
подходящая завязка. Минут через шесть мы приблизимся к "лестнице", для нее
прекрасно подойдет Армстронг, чудесная вещь, хотя я предпочел бы джаз,
более ясно выраженный... Дальше горизонталь, будем крутить перевороты,
очень к месту ранний Пиредра, пусть-ка нам попоет, голос у мерзавца
небольшой, но приятный, хор Сая Оливера... с паршивой овцы шерсти клок. От
Мэрчисона с сожалением отказываемся, он у нас впереди, всякий уважающий
себя десантник обязан летать под Мэрчисона, если он не ретроград
вагнерианец-валькирианец; не будем строить из себя больших арийцев, чем мы
есть на самом деле... но Мэрчинсона тебе пока не потянуть. Кстати, писала
твоя красавица, трактовка забавная. Ставим сюда пару рок-н-роллов,
семидесятые. Или Гершвина? Изумительная ария, блюз. Нет, для финала
Гершвин сложен, пусть будут семидесятые. А вот кантри - "На берегах Огайо"
- очень недурно. Куда же ее? Видно, придется самому свистеть...
Кромвель смотрел на Эрликона с любовным лукавством, точно добрый
хитроватый дедушка с гривой мягких белых волос, сидящий в уютном кресле у
камина; вот только слишком уж много волчьих зубов угадывалось за тонкими
дедушкиными губами.
- Мы угробимся с этой музыкой, - пробормотал Эрлен.
- Возможно, - согласился Дж. Дж. - Но с музыкой помирать намного веселее.
Иди поспи, в шесть судейская экспертиза.
В тот же день, присев у колесного стопора, Вертипорох открыл специальный
выпуск еженедельника "Интеллидженсер".
На второй странице полыхал заголовок: "Второй этап. Везение или расчет?"
Автор, некто Саша Деминович, выражался следующим образом:
"По драматизму событий первый этап можно сравнить лишь с мельбурнским
мемориалом шестьдесят второго года. Первое, что приходится признать, -
дебют провалили все, от новичков до патриархов. Терра-Эттин вообще разбил
машину, обоих Ли - Лабраду и Хейни - не выпустили на трассу, и, наконец,
никому не удалось выскочить из начальной тысячи очков. Оба лидера, Баженов
(842) и Такэда (336), единодушно сорвали стартовую проходку и пропустили
вперед ветерана Кабреру (793), который, в свою очередь, нахватал штрафных
очков на нижней горизонтали.
На этом фоне ситуация с Терра-Эттином выглядит весьма трагикомично. После
действительно мужественной борьбы с загоревшимся двигателем он совершил
посадку в стимфальской консерватории, а судейская коллегия, видимо
потрясенная его музыкальным вкусом, дала ему кромвелевский балл, и теперь
по сумме очков Терра-Эттин вышел на седьмое место! Вот уж, в самом деле,
нет худа без добра!
С Терра-Эттином связан еще один сюрприз мемориала. Концерн "Дассо", чьи
позиции на внешнем рынке изрядно пошатнулись, предпринял нечто вроде
революционного штурма старых традиций. Это связывают с именем нового
вице-президента Шелла Бэклерхорста..."
На этом месте из-за самолета гаркнул Кромвель: "Москва! Где вторая
платформа?" - и Вертипорох подивился, почему в статье ничего не сказано о
маршале.
Среда! Утро, на небе ни облачка. Старт в 10.30. Все вокруг ново и странно
- как в первый или последний раз, небесная синь, за ней - прохлада
мраморной колоннады, вестибюль и подземный переход к ангару. В переходе
Эрликона встретил Кромвель. Маршал на сей раз выглядел необычно - пропали
облезлая куртка и несерьезная нитяная майка, появилась черная шинель с
громадными белыми отворотами, с маршальскими погонами, форма, ремни с
львиными головами, полный набор крестов, звезд и серебряных перчаток с
гербами, а также блестящие сапоги и высоченная фуражка с серебряным
черепом в обрамлении ракетных дюз.
"День великих удивлений", - подумал Эрлен, пораженный, однако, не слишком:
само собой разумелось, что сегодня все не так, как всегда. Все же он
спросил:
- Маршал, что означает ваш наряд?
- Предлагаю проследовать в ангар, - ответил Дж. Дж. - Я охотно все
объясню по дороге. - Дело в том, - заговорил он с некоторой долей
торжественности, - что стартовать нам приходиться в довольно печальной
обстановке. За нас никто не переживает, никто не волнуется, ставки
мизерные. Единственный болельщик - буфетчица из стимфальского кабака, да
еще, пожалуй, наш же собственный механик, который только и может, что
поставить за нас червонец с моим портретом против другого такого же
механика.
Действительно, на десятке Кромвель был изображен как раз в такой же
фуражке, как сейчас, а на сотенной - без фуражки и с намеком на что-то
вроде римской тоги.
- Ну, а Бэклерхорст?
- Я же говорил: Бэклерхорсту в голову не приходит усомниться в нашей
победе, поэтому он в счет не идет. Даже твоя возлюбленная не соблаговолила
пожаловать на наш бенефис.
- У нее концерты.
- Концерты... Итак, мы втроем против несметной толпы, только и ждущей
того, чтобы пилот сломал голову. Поэтому сегодня я при всех регалиях, дабы
в решительный момент вы помнили, что с вами настоящий боевой маршал,
грозный и непобедимый, во всей красе. А вот и наша каракатица.
"Милан" стоял посреди ангара - огромный, остроносый, хищно подобравшийся,
со свежим керамическим напылением. Сопла под высокими вертикальными килями
глядели сумрачно и бездонно, на бортах синели цифры 34; клешня коленчатой
тяговой штанги уже обхватила переднее шасси, и полосатый тягач, похожий на
страшно сплющенную черепаху, был готов доставить самолет на стартовую
позицию. Сбоку салютовала задранными штуцерами элфовская заправочная
установка, а впереди, в слепящем квадрате распахнутых ворот, маячила
телевизионная платформа с меланхолически жующим оператором.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг