ковш и, тяжело ступая, направился к краю ладьи.
- Ты что, в море отливать собрался, глупый? - взревел Олаф. - Дай сюда.
- Он шагнул к бедолаге и, легко выхватив огромную посудину, поднял ее и
опрокинул в свое бездонное чрево. - Вот куда отливать надобно.
Хирд, поначалу решивший, что Локи наслал на их вождя затмение мозгов,
тут же расслабился, и суровые воины покатились по палубе, давясь басистым
хохотом. Шутка Олафа понравилась.
- Ну что, сукины дети, разорвались? А ну, налетай, или хотите, чтобы я
еще отлил? Что же, за мной не удержится.
Воины, похохатывая, кто из-за пазухи, кто из сапога, а кто из
специальной сумы, притороченной к поясу, начали вытаскивать бычьи рога,
вычищенные изнутри. Добрый питейный рог - это в походе вторая вещь после
славного меча.
Они обступили бочонок и стали черпать прохладный напиток. Постояв
чуть-чуть, Олаф подошел к бочке и зачерпнул еще один ковшик. Теперь он пил
не жадно, а со смаком.
Вскоре хирдмановы рога уже скребли по дну бочонка. Такое количество не
могло опьянить столь славных воинов, а особенно их предводителя. После
пяти ковшей Олаф наконец почувствовал знакомое ощущение трезвости. Мысли
его прояснились, голова начала работать четко: весь трюм захваченной ладьи
был забит бочонками, и небогатый извилинами мозг какого-нибудь другого
ярла решил бы, что не грех опробовать следующий, но мудрый Олаф знал, до
чего доводят подобные вещи. Когда эль не помещается в животе и начинает
заполнять голову и заливать глаза, можно оступиться и, упав за борт,
намочить ноги, а потом простудиться. Хорошо, если простудишься где-нибудь
вдалеке от родины, но на пути к дому - ни-ни. Одной из немногих вещей,
которых боялся великий воин, было лечение от простуды в родном доме. В
памяти оставались свежи воспоминания, как милая подруга Асьхен сунула его
в бочку с медом, а потом гоняла по всему двору, лупя огромной скалкой, -
это якобы было древнее лечение ее рода. Простуду как рукой сняло, желание
болеть - тоже.
Олаф твердо знал, что надо высадиться на берег, маячивший невдалеке,
поймать где-нибудь в округе пару керлов, отобрать у них дюжину баранов,
зажарить на вертеле и лишь тогда начать исследовать всерьез содержимое
трюма захваченной ладьи.
- Уууййаа! По местам, - пробасил Олаф. - Хельдвиг, оставайся на этой
посудине и держи конец, будем ее тащить. Кто раньше увидит удобный фиорд,
того ставлю первым на круг. Нет, вторым, после меня.
Гребцы налегли на весла, и "Йормунганд", скрипя обшивкой, плавно
сдвинулся с места, таща за собой нагруженную ладью. Второй захваченный
корабль отпустили в открытое море затонуть там, где укажет ему Ньерд. Один
только Хельдвиг находился на пленном судне, он стоял на палубе и искусно
притравливал кормчим веслом, направляя ладью вослед гордому драккару.
Уже вечерело, но как назло ровная полоска берега не оставляла никакой
надежды найти засветло удобную гавань. Первый азарт прошел, и хирдманы
гребли вяло после утомительного дня. Олаф уже подумывал разделить команду
на две смены и первую уложить под лавки спать, пока вторая будет
дрейфовать на драккаре в ночной мгле, когда ярл заметил за очередной
скалой устье фиорда.
- Один с нами, братья мои! - проревел Олаф. - Я вижу гавань. Быть мне
на круге и первым и вторым одновременно, - самодовольно добавил он.
Открывшееся горло фиорда было достаточно узким, но драккар мог пройти
свободно, не ломая при этом весел о скалы, нависшие с обоих бортов.
Здесь, в незнакомом месте, люди гребли осторожно, вполсилы, дабы
вовремя затабанить, встретив на пути коварные подводные камни, парус сняли
совсем.
Гребок, еще гребок... Олаф нажал на руль, делая поворот налево, и вдруг
из ниоткуда в вечерних сумерках перед "Иормунгандом" выросла голова чужого
драккара. А за его кормой гнало свои волны все то же Северное море. Вход в
фиорд оказался всего лишь проливом, извивающимся причудливой змейкой между
материком и скалистым островом. Встречный драккар, по-видимому, попался на
ту же удочку, умело заброшенную лживым Локи, приняв пролив за гавань и
желая найти здесь пристанище на ночлег.
Какой бы ни был Олаф любитель войны, но сейчас ему меньше всего на
свете хотелось драться. Тяжелый эль приятно булькал в животе, а полный
того же напитка корабль, грузно волочащийся за кормой, нежно ласкал
воображение. Полученные в сегодняшнем бою небольшие раны, прижженные
морской солью, слегка саднили и пощипывали. Олаф был в приятном
расположении духа. Олаф был добр!
Гребцы затабанили, Хельдвиг, правя плененной ладьей изо всех сил уперся
в стир, предотвращая столкновение - на ладье некому было табанить. Но
искусство викинга не подвело, он умело увел судно с фарватера и так притер
его к скалам, что оно, жутко заскрежетав деревом о камень остановилось
буквально в локте от последнего весла, торчащего с драккара.
- Сломал бы весло, руками бы греб, урод, - незаслуженно выругал
Хельдвига раздосадованный Олаф и направился на нос "Йормунганда". Он гордо
встал рядом с головой своего драккара и небрежно бросил в сторону чужого
корабля:
- Повезло тебе, чужак, я сегодня не злой, можешь уносить свою задницу
ко всем йотунам.
Олаф не сомневался, что те не упустят возможности сбежать, дарованной
им редким, для Торкланда благодушием. Он уже потерял всякий интерес к
чужому драккару и отвернулся, разглядывая ладью за кормой, не повредилась
ли она, как вдруг что-то ударило в борт рядом с викингом. Сдерживая
крайнее удивление, Олаф оглянулся: рядом с его головой в кровожадной морде
"Йормунганда" дребезжала стрела. Чужой драккар дрейфовал на месте и не
думая отступать.
На носу корабля стоял невысокий воин, резко выделяющийся среди викингов
богатым черным кафтаном, он держал в левой руке лук и нагло ухмылялся.
- Повернись сюда, рыжая обезьяна, когда я с тобой разговариваю.
Олаф не знал, что такое обезьяна, но это сравнение почему-то ему жутко
не понравилось.
- Уводи свое корыто, - продолжал чужак, - уводи, пока я не отправил вас
всех к Ньерду.
Дело принимало серьезный оборот. Олаф, гордо расправив грудь, ткнул
пальцем в незнакомца.
- Гарм смердящий, знай же, что ты одной ногой уже ступил в хель, и даже
лживый Локи, подаривший тебе ядовитый язык и пустую голову, не поможет.
Это говорю тебе я Олаф Торкланд, уничтожающий всех на своем пути. Я
выверну твои руки и ноги, потом заставлю тебя объяснить мне что такое
обезьяна, и, если это окажется чем-то очень плохим, я собственноручно
вырву твой язык!
- Что ты раскудахтался, как Гулдингамби, - в очередной раз сдерзил
чужак. - Я - конунг данов Хэймлет, владыка всего Северного моря, и,
клянусь последним оком Одноглазого, я первый раз слышу о каком-то Олафе
Торкланде. Но я прощаю твою дерзость, сдавай назад и дай мне дорогу.
- Сам дашь мне дорогу! - коротко крикнул Олаф и нехотя стал натягивать
рваную кольчугу.
- Знай, мужик, - не унимался Хэймлет, - если есть у тебя подружка,
отправь голубя, пусть готовит тризну. - Он повернулся спиной и удалился к
центру драккара.
Обе команды спокойно готовились к свалке, натягивали тяжелые кольчуги,
гулко звеня кольцами, прилаживали на голову помятые конические шлемы, кто,
конечно, не потерял своего за это лето, полное битв и приключений.
Даны, видимо, быстрее изготовились к бою. Их драккар первым ударил
веслами по темным водам пролива, но урманы были готовы драться даже
нагишом. Они дружно повскакивали с лавок и, забравши весла на корабль,
выстроились вдоль борта, поджидая противника.
Воины на чужом драккаре в три сильных гребка разогнали свой корабль и
тоже вытащили весла с левого борта, дабы не сломать о корпус вражеского
судна. Заходя справа от "Йормунганда", они оставляли за собой некую
свободу маневра: там до скал было дальше, и, если удастся расцепиться,
гребя одним бортом, можно было выйти из боя и сделать разворот.
Бум, бум, бум - раздался глухой, но громкий звук. Хирдманы с каменными
лицами, стоя плечом к плечу, в такт движению били плоской частью мечей по
своим щитам. Как гром божественного Мьелльнира, гремели их удары.
Ветер подымал звук к вершинам скал, призывая гордых валькирий из
Светлого Асгарда слететься к месту кровавого пира.
Еще миг, и две скалящиеся пасти встретились, драккары черкнули борт о
борт и, оттолкнувшись друг от друга, начали расходиться. Первые неопасные
удары мечей опустились на щиты противников. Из-за спин щитовиков вылетели
крюки и багры и стянули расходящиеся было корабли. Глухие удары железа о
дерево и звон от ударов металла об металл заполнили пространство.
Солнце уже давно скрылось за горизонт, низкие тучи не пропускали свет
звезд, в пролив опускалась густая непроглядная тьма. Начало битвы еще
успело захватить закатную серость, но дальше сражающихся окутала темнота.
Может быть, там, в море, тусклый отсвет звезд, пробивающийся сквозь тучи и
отражающийся в холодной глади моря, и позволял что-то разглядеть, но
здесь, в тени высоких скал, невозможно было что-либо увидеть.
Два ряда щитов стояли плотной стеной друг против друга. Воины особо не
рвались вперед, боясь смешать ряды и потерять в темноте какую бы то ни
было ориентировку между своими и чужими. Естественно, еще никто не ступал
на палубу вражеского драккара.
Печальный Олаф, оперевшись на большой двуручный меч, взятый вместо
сломанной секиры, стоял под мачтой своего корабля и откровенно скучал. Он
не любил драться в строю и молил Одина, чтобы тот разогнал тучи и
серебристым глазом луны осветил место битвы. Уж тогда держитесь, даны,
тогда посмотришь, низкорослый конунг, как страшен Олаф в бою. С каким бы
удовольствием врубился в строй противника, сразу сломав его.
Олаф оглянулся по сторонам, пытаясь разглядеть в темноте кого-нибудь из
своих, но безрезультатно. Если бы ему на глаза попался юркий Йорхан, он бы
послал его на ладью за элем, принести жертву всемогущему Одину, а заодно и
себе. Но темнота была хоть глаз выколи, а в шуме, производимом шестью
десятками бойцов, что-либо кричать было бесполезно, даже громовым голосом
Торкланда.
Вынужденное безделье утомило Олафа, он нетерпеливо переминался с ноги
на ногу, нервно ковыряя палубу острием большого двуручника.
- О Великий, дай мне луну! - не выдержав, воскликнул Олаф подняв
тяжелый меч к небесам. - Клянусь головой Йормунганда, я отправлю к тебе в
Валгаллу столько душ, сколько ты не видел со дня сотворения мира, и лучший
бочонок эля с той ладьи, дай мне только до нее добраться!
Прямо над головой, там, куда упирался умоляющий взор Олафа, вдруг
блеснула серебряная точка, потом мутный неясный круг. Свежий ветер
зашевелил бороду, тучи разошлись, открывая яркий диск полной луны, стоящей
прямо над фиордом. Серебристый свет, осветив палубу, мерцающими бликами
отразился на мечах и шлемах сражающихся и открыл противникам бородатые
лица друг друга.
- Один! - воскликнул восхищенный Олаф - отец богов опять услышал его
просьбу. "Странно, почему это я раньше не додумался обратиться к Одину", -
промелькнула последняя мысль у викинга перед тем, как его рассудок
полностью погрузился в танец жестокой сечи. - Прочь! - заорал он, бешено
вращая глазами.
Его хирдманы шарахнулись в стороны, уступая место в строю своему
предводителю. Олаф как вихрь вломился во вражеский строй, сокрушая щиты и
шлемы, отбросил ряд противника на несколько шагов от борта и не медля
перескочил на палубу датского драккара, продолжая наносить разрушения в
стане противника.
Однако, к великому удивлению Олафа, стена щитов не рассыпалась под его
ударами, как это всегда было, а лишь прогнулась и отступила. Выравнивая
линию, датчане отошли от борта своего драккара. Краем глаза Олаф видел за
рядом щитов голову Хэймлета, мечущегося вдоль линии. своих бойцов и
отдающего распоряжения.
- Эй ты, Сигюн в штанах, не будь бабой, выйди из-за мужских спин, я
хочу посмотреть, настолько же Один помогает твоему мечу, как Локи твоему
языку? - проревел Торкланд. Но лязг металла заглушил его голос, и Хэймлет
то ли не услышал, то ли пропустил мимо ушей.
Первый яростный порыв прошел, и Олаф ощутил, что противник потихоньку
теснит его - это вообще было делом неслыханным. Он, правда, уже успел
раскроить пару датских голов, но для Олафа Торкланда это не было успехом.
Мало этого, когда враги под бешеным натиском предводителя урманов
оттянулись к центру своего корабля, а хирдманы Олафа, увлеченные успехом,
полезли на вражеский борт, сломав строй, организованные датчане двинулись
вперед, тяжелыми мечами круша его товарищей.
- Ооодин! - взвыл Олаф так, что палуба закачалась под ногами, и с новой
яростью кинулся на врагов.
Бешеные удары сыпались направо и налево, окровавленный меч опускался то
там, то тут, сея смерть. Такой тяжелой битвы не было на памяти сурового
воина. Олаф видел, как один за другим гибнут его люди, их разум затмила
кровавая жажда мести. Стуча зубами, они бросались на вражеский строй и
гибли, гибли. Датчане хладнокровно держали линию, не предпринимая попыток
атаковать вражеский драккар, и отбивали один за другим наскоки урманов.
Одержимый лютым гневом, Олаф всю свою силу вложил в удар. Он поднял меч
высоко над головой, на мгновение открывшись, и несколько клинков врага,
уловив момент, нанесли неглубокие раны, но Олаф не чувствовал боли.
Сотрясая воем окрестные скалы, он опустил оружие на подставленный щит.
Удар был страшен, но добрый датский щит выдержал. Не выдержал удара воин,
его ноги подкосились в коленях, и он рухнул на палубу, открыв бок
товарища, куда и сунул свой меч опытный викинг. Датчане зазевались, и
Торкланд ворвался в образовавшуюся прореху. Окончательно разрывая строй,
он проскочил всю линию до противоположного борта и, развернувшись, пошел
ломать ненавистные датские спины. Строй данов рассыпался окончательно,
некоторые бросились на "Йормунганд", предпочитая иметь дело со множеством
урманских хирдманов, нежели с одним их предводителем, другие развернулись
лицом к Олафу и, как стая собак, облепившая ведя пытались завалить его. Но
не тут-то было. Огромный меч с большой скоростью вертелся в руках ярла,
уничтожая все живое на пять шагов вокруг и пресекая всякие попытки
приблизиться.
- Где ты, Хэймлет, сучий потрох?! - кричал Олаф, медленно передвигаясь
по палубе и одаривая окружающих увесистыми ударами своего двуручника.
Людей вокруг было уже значительно меньше, ряды бойцов с обеих сторон
сильно поредели. На палубах обоих драккаров стало свободно.
- Вот он я, лохматая обезьяна, к твоим услугам, - конунг появился
незаметно, как призрак он вырос перед ярлом в лучах серебристого света
луны.
- Ах ты, датский недомерок, - проревел Олаф, - сколько тебе раз
повторять, чтобы не называл меня гадкими незнакомыми словами. Ну ничего, я
сейчас намотаю твой брехливый язык на лезвие своего меча.
Олаф шагнул вперед и с силой опустил меч, метя в ненавистную голову,
прикрытую меховой шапкой из черно-бурой лисицы, но острый клинок прочертил
дугу и врезался в палубу, расщепив доску пополам. Хэймлет стоял уже с
другой стороны викинга, нагло посмеиваясь.
- Тебе только небеса разить, во все другое, помельче, промахнешься, -
язвил датчанин.
Олаф взбесился, его меч замелькал, описывая круги. Хэймлету пришлось
туговато, он прыгал из стороны в сторону, уходя от смертельных ударов, и
безуспешно пытался воткнуть в Олафа свой тонкий, изящный, острый как
бритва клинок. Со своей стороны Торкланд тоже трудился вхолостую. Тяжелый
меч подымался и опускался медленней, чем двигался проворный датчанин. Так
они кружили друг подле друга, пока луна не зашла за скалы. Звезды были
яркие, но все-таки видно стало хуже.
Увлеченные друг другом, два вождя не заметили, как пали все хирдманы
обеих команд. Как последний датский воин слабеющей рукой вонзил меч в
живот урману и тут же оступившись в темноте, упал за борт - израненное
тело не смогло долго сопротивляться воде, и тяжелая кольчуга утянула бойца
на дно пролива. И не было товарища подать руку. И была эта смерть ужасна,
так как проигравший ушел в Валгаллу к светлому Одину, умерев с мечом в
руке, а победитель отправился кормить рыбу во владения мрачного Ньерда. А
два предводителя, как два призрака, тенями носились по палубам,
перескакивая с одного корабля на другой.
Уже утренняя заря загорелась над морем, а два мужа, все стояли друг
против друга. Меч с трудом поднимался, руки онемели, и сил больше не было
даже для ругани.
Олаф в упор смотрел на своего противника, устало привалившегося спиной
к мачте, ненависть уже прошла, исчезла и обычная злоба, вытесненная
непомерной усталостью, но в конце-то концов надо было закончить дело.
Олаф весь подобрался, собрал последние силы и, размахнувшись, врезал
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг