боковым ударом в голову Хэймлета, но тот успел пригнуться. Удар настолько
был страшен, что меч, не встретив вражеской плоти, по касательной врубился
в мачту на полторы ладони и застрял там. Олаф, уперевшись ногами в
основание мачты, онемевшими руками пытался вырвать его оттуда. Хэймлет с
вымученною улыбкой двинулся к Торкланду.
Мачта пронзительно затрещала и начала крениться, канаты, поддерживающие
ее, в пылу боя были обрублены, и, получив удар в основание, ствол мачты
повалился. Олаф в последний момент попытался отскочить в сторону, но
поздно - дерево рухнуло ему на голову, сминая повидавший виды шлем, искры
посыпались из глаз, и викинг, упав на палубу, отключился. Рухнув, мачта
начала валиться за борт и, спружинив, обломанным концом врезала в грудь
Хэймлету, выбросив дана за борт.
Хэймлет перед боем не надел кольчугу, и это спасло ему жизнь. Будь на
нем кованая рубаха, у него едва ли хватило бы сил после буйно проведенной
ночи бороться с морской стихией.
Вынырнув, он начал барахтаться в ледяной воде, издава хрюкающие,
булькающие звуки, пытаясь дотянуться до каната, свисающего с борта
драккара...
"Нехорошо, - была первая мысль приходящего в себя Олафа. - кто это
вздумал нарушать тишину такого прекрасного утра? "
Его взгляд, устремленный в утреннее небо, остановился чайках - морских
стервятниках, огромной стаей почему-то собравшихся над кораблем.
"Почему я проснулся на чужом корабле и где мои люди? - проскочила
вторая мысль. - Это ж надо было так напиться!"
Олаф приподнял голову, и в поле зрения попал пенек сломанной мачты
посреди палубы - он все вспомнил! Жуткая боль огнем пронзила затылок, но
мужественный Олаф все же нашел в себе силы приподняться еще раз и
заглянуть за борт.
- Что лыбишься, бородатый? - прокричал барахтающийся внизу Хэймлет. -
Подал бы вон тот канат, тебе только руку протянуть.
От вида этого зрелища у Торкланда мигом прошла головная боль, но что-то
еще заставляло голову неметь. Он поднял руку и обнаружил у себя на черепе
смятый, сплющенный шлем, туго сдавливающий виски. Олаф дернул, но шлем не
поддался, он взялся двумя руками - безрезультатно, он что было силы рванул
его, лишь с третьей попытки шлем соскочил с головы и, отлетев в сторону,
обиженно закатился под лавку. Олаф облегченно вздохнул и, вспомнив о том,
чем он занимался до борьбы с изуродованной железякой, снова перегнулся
через борт драккара.
- Ну так что, подводный конунг, как насчет того, чтобы уступить дорогу
славному Олафу Торкланду?
- Ну что тебе сказать, бородач, плыви, коль тебе нужнее. Повенчал ты
меня с хозяйкой пролива, что и говорить. Слышь, подал бы ты канат, а то я
сейчас тут все себе отморожу, а когда стану помирать, на меня ни одна
валькирия не позарится.
- Ладно уж, выныривай, следовало бы тебя отправить в хель, но, как я
вижу, все твои ребята перебили всех моих и сами погибли, а у меня кнарр
эля за кормой, выходит, ты мне живым нужен.
Он опустил канат пониже, давая возможность Хэймлету ухватиться за него,
потом потянул, от усилия в голове опять затрещало, и Олаф ограничился тем,
что просто крепко зажал канат в руках, не давая сползти в воду и
предоставляя конунгу возможность самому взобраться на борт.
- Ползи, датчанин, сам, коли можешь, я тебе не помощник, меня твой
корабль покалечил.
Хэймлета два раза приглашать не понадобилось, он стрелой взлетел вверх
по канату и, перевалившись через борт, обессиленный, рухнул на палубу
драккара. Вода ручьями стекала по его одежде.
- Я не знаю, что такое обезьяна или как ты меня там называл, датчанин,
но ты сейчас выглядишь хуже, - рассмеялся Олаф.
Хэймлет чуть-чуть полежал на палубе и, встав, пошел на корму
разыскивать в образовавшемся беспорядке свои вещи, чтобы переодеться. Олаф
попробовал еще раз приподняться со скамьи, но резкая боль снова остановила
его.
- Ну, Гармова мать, - выругался викинг, - угораздило же меня
встретиться с этим ненормальным.
Из трюма появился Хэймлет в новом кафтане и новой шапке из черно-бурой
лисицы.
- Так что, Олаф, где, ты говорил, у тебя полный кнарр лекарства? Не вон
та ли хольмгардская посудина, болтающаяся на веревке?
Он взял в руки канат и поднапрягся, пытаясь подтянуть вжавшуюся в скалы
ладью к борту драккара, но корабль был слишком тяжел. Видя его никчемные
попытки, Олаф опять попытался встать. Было больно, но славный эль манил к
себе, и Олаф превозмог боль. Он поднялся с лавки и тяжелыми шагами
направился к Хэймлету. Взявшись за канат, он двумя ногами уперся в палубу,
крякнул и сдвинул посудину с места - кнарр тронулся. Оставляя вокруг себя
разводы на спокойной утренней воде пролива, ладья, как покорная раба,
медленно, но послушно плыла к своему хозяину.
Олаф довольно потирал еще не отошедшие после битвы ладони, предвкушая
великую тризну по безвременно ушедшему в чертоги Одина его славному хирду.
Кнарр подошел вплотную и ткнулся носом в борт драккара. Викинги
вытащили из-под трупов товарищей длинные багры, пытаясь пришвартовать
ладью к сцепленным между собой драккарам. Но у них двоих сил оказалось
слишком мало, и кнарр поплыл вдоль борта "Йормунганда". Олаф отчаянно
махнул руками.
- Ну, не везет мне, как всегда, говорил мне отец: не пей по утрам, не
воюй ночью и не водись с кем попало. А я нарушил сразу все три заповеди.
- Ничего, хмурая борода, - ответил Хэймлет, - если курица не идет к
петуху, это не значит, что петух ее не накроет.
Он полез в трюм своего драккара и долго оттуда не появлялся, наконец
выбрался с огромным тюком в руках и направился к Олафу. Аккуратно опустив
свой груз на палубу, Хэймлет взял в руки канат, которым кнарр был привязан
к корме "Йормунганда".
- Ну что стал, помогай! - крикнул он. Олаф не понял, что задумал
Хэймлет, но большого выбора не было, и он с полным равнодушием,
ухватившись за край каната, поднапряг свои мышцы. Кнарр, вновь отнесенный
течением к скале, сдвинулся с места и медленно поплыл к людям.
Едва он приблизился на расстояние пяти шагов, Хэймлет подхватил тюк,
зашвырнул на борт ладьи и прыгнул следом.
- Не зевай, Торкланд!
Только кнарр, чиркнув о борт "Йормунганда", вновь начал удаляться, Олаф
оттолкнулся от палубы своего корабля и мягко приземлился на палубу ладьи,
заставив при этом здорово качнуться груженое судно, а доска под правой
ногой, не выдержав такой бомбардировки, хрустнула и проломилась, открыв
зияющий провал в недра трюма.
- Вот цверги недорослые! Корабль и тот как следует построить не могут,
чтобы нормального человека нести мог, а не только карликов, - выругался
Олаф.
А Хэймлет, не теряя времени понапрасну, уже деловито шарил под палубой.
- Олаф! - раздался снизу его голос. - Боги послали тебе действительно
богатую добычу. Среди залежалой кислятины, которую мы пьем каждый день, я
вижу здесь бочонки чудесного южного вина! Воистину мы неплохо проведем
время!
- И справим тризну по нашим товарищам! Счастливые же они, их души уже,
наверно, давно в Валгалле пьют такие напитки, каким это твое южное вино и
в подметки не годится. Пьют за одним столом с самим Одином! Кстати, я
совсем забыл! Я обещал ему бочонок эля из этого трюма, а сам сижу тут и
треплю языком, словно Гарм перед течной сукой!
Олаф вскочил с места и, скрипя сапогами, направился в сторону люка,
ведущего в трюм.
- А ну, дан, подай-ка мне крайний бочонок, раз ты там все равно уже
сидишь. И пошевелись, пока Одноглазый не разгневался. Добрый он, уж я-то
на его месте давно бы по шее надавал за такую задержку, попробовал бы
кто-нибудь мне пообещать целый бочонок эля, а потом нахально тянуть время.
- На, Рыжий, принимай, только это не ему, это нам. Из люка на палубу
выскочил маленький пузатый бочонок, совсем не такой, какие делали северяне
для эля. За ним выскочил второй, третий...
Олаф подымал выброшенные Хэймлетом изтрюма бочонки и аккуратно
складывал их в центре судна, считая их на ходу - он умел считать. Олаф был
грамотным викингом. Очень немногие из людей фиордов могли похвастаться
подобным умением. В скучные зимние вечера, которые викингам поневоле
приходилось проводить в тепле домашнего уюта, домочадцы, пользуясь редкими
днями пребывания доблестных мужей в семейном кругу, спешили справить все
праздники, какие только можно было придумать. Соседи почитали Олафа
Торкланда не только за крепкие руки и буйный нрав, но и за умение считать
- это почиталось воистину божественным искусством.
"Сам владыка светлых асов, великий Один, отдал свой глаз, чтобы
научиться читать. А наш Олаф научился считать, отделавшись жертвой всего
лишь одного человека, да и тот раб был никудышный, франкский колдун в
черной женской юбке, толстый, как бочка, умеющий больше трепать языком,
чем работать. Когда его наказывали, хныкал, как девка, и все время бурчал
свои колдовские заклинания "Ave Maria", наверно порчу насылал. В общем,
божественный дар Олаф получил почти даром, видно, за какие-то одному Одину
известные заслуги" - так говорили соседи и приглашали ярла на все свои
праздники, свято считая, что он приносит удачу. Олафу такое положение
вещей было очень кстати, так как его подруга Асьхен весьма бережливо
относилась к запасам эля в их доме.
И вот он носил бочонки по палубе, загибая пальцы. Когда пальцы
кончились, а неугомонный Хэймлет все продолжал извлекать содержимое трюма
на палубу, Олаф озабоченно почесал затылок, ища выход из создавшегося
положения. Вдруг его лицо озарилось, блестящая мысль посетила ярла.
Торкланд быстро сбросил с ног одеревеневшие от морской соли сапоги и
весело продолжил работу, ведя учет количества священной жидкости благодаря
пальцам ног. Когда и пальцы ног кончились, он утомленно воскликнул:
- Эй, Хэймлет-датчанин, ты уже выкатил пойла на целый хирд. Клянусь
всеми восьмью ногами Слейпнира, что нам сегодня уже не уйти с этой ладьи
на своих двоих. Для кого ты еще стараешься?
- Правда? - Из люка показалась взъерошенная голова Хэймлета, без шапки.
- А я увлекся, там ведь еще полтрюма!
- Это на опохмелку, - произнес Олаф важно, поглаживая бороду.
- Ну ладно, а теперь для Одина, чего попроще, - вспомнил Хэймлет и
снова нырнул под палубу.
- Не чего попроще, а что обещал, - поправил товарища Олаф. - Ну откуда
я знал, что у меня полный трюм вина, да, может быть, суровый владыка и не
любит этого заморского зелья, - как бы оправдываясь, пожал плечами викинг.
Тем временем из трюма выползала большущая, не в пример чужестранным,
дубовая бочка эля.
- Эй, верзила, чего стал? Иди помоги. Я, что ли, давал обещания Одину,
чтобы здесь за тебя корячиться?
Вдвоем они выволокли бочку на палубу и подкатили к груде винных
бочонков, перевернули, и Олаф кулаком вышиб донышко.
- Ну, Великий, прими дар, не побрезгуй. - И он перевернул бочонок.
Кислый эль разлился по палубе, пропитывая пьяным запахом доски и хлюпая
под ногами. Викинги поудобней устроилисьна гребной скамье и, взявши по
бочонку, дружно вышибли донышки.
- В добрый путь вам, братья хирдманы, холодного эля и сладких валькирий
и привет от меня Одину.
Викинги чокнулись винными бочонками, и тризна началась. Вскоре
опустевшие емкости дружно полетели за борт, и мозолистые руки потянулись
за следующими.
Вечерело, пьянка была в разгаре, когда на море поднялась волна,
заставив заволноваться и воду в проливе. Скрепленные между собой драккары
начало медленно уносить в море, привязанную сзади ладью поволокло следом.
Когда накрепко связанные боевые корабли наконец вышли в открытое море,
течение рвануло их и увлекло за собой, резко разворачивая влево, на
восток. Волочащуюся сзади ладью, еще не вышедшую из пролива, так ухнуло об
скалу, аж обшивка затрещала, а собутыльники разом повалились с лавки, при
этом грязно ругаясь.
- Слышишь, Олаф, кажется, мой "Фенрир", - так назывался драккар
датского конунга, - сговорился с твоим "Йормунгандом", и они вместе решили
нас утопить.
- Нет, - прохрипел Торкланд, - они, наверно, просто захотели поплавать,
шутка ли для моего змея простоять в этом болоте целый день и целую ночь,
сейчас я его отпущу, пусть погуляет.
- А может, не надо? - пьяным голосом спросил Хэймлет, какая-то мысль
вертелась в его затуманенных мозгах. Он откуда-то знал, что, не надо
отпускать драккары поплавать, но не мог точно сформулировать, почему этого
делать не стоит, и потому решил не спорить со своим урманским другом.
Торкланд встал на ноги и, достав из-за голенища нож, направился к носу
ладьи. Он шаркал по палубе подошвами сапог, пытаясь удержать равновесие.
- Ну и качка сегодня! - Викинг вытер взмыленный лоб.
Хэймлет, горя желанием поддержать товарища, вскочил на ноги, и тут,
видимо, большущая волна подбросила ладью, опрокинув датчанина лицом на
палубный настил. Олаф, видя падение товарища, тоже не устоял на ногах и
распластался на палубе. Встав на четвереньки, он вдруг обнаружил, что в
таком положении качки не чувствуется вообще. Кнарр опять задел скалу. Олаф
вспомнил, зачем у него нож в руке, и, не стесняясь, направился на
четвереньках на нос корабля. Ладью тряхнуло еще раз, видно, неугомонные
корабли так и рвались на волю, а плененный кнарр, застрявший в скалах,
мешал им.
Олаф наконец добрался до носа ладьи и полоснул ножичком по канату:
- Иди, дорогой, поплавай чуть-чуть.
Натянутая до предела веревка тут же со звоном лопнула, кнарр резко
отпрянул от скалы, так что Олаф чуть не вывалился за борт.
Больше ничто не отвлекало викингов от достойного занятия, и они
увлеченно продолжили начатое дело.
- Я вообще не конунг, а сэконунг, - рассказывал о себе Хэймлет, - да и
то опальный. Моя мачеха, дырявая подстилка для треллов, спуталась с
Клэвином, вонючим боровом, моим родным дядюшкой. - Он взял бочонок и,
переведя дух, отхлебнул вина. - Так вот, когда мой папашка застал эту
парочку на горячем, он по доброте душевной велел мачехе выметаться из
дома, дядюшке просто разбил морду, а сам, напившись, лег спать.
- Я бы намотал ее волосы на кулак - и головой об лавку! - разочарованно
воскликнул внимательный слушатель. - А его заставил бы сожрать все дерьмо
из конюшни, а потом скормил бы свиньям! - И Олаф припал губами к посудине.
- Но мачеха, грязная Сигюн, этой же ночью перерезала папаше горло,
воспользовавшись его нетрезвым состоянием, а потом свалила все на меня.
Как назло я в это время развлекался с крошкой Эйхель, и никто не смог бы
подтвердить, что в ту ночь видел меня в своей компании. А кто же поверит
сопливой девчонке? Да и я велел ей пока держать язык за зубами, чтобы
сберечь ее белую шейку. Клэвин, подстрекаемый этой шлюхой, моей мачехой,
поднял на меня людей, но он, сухопутная собака, ни разу не выходил в море,
и, несмотря на все доказательства, подстроенные мачехой, половина викингов
встала за меня. Обстоятельства сложились не в нашу пользу и мы ушли на
корабли. В тот вечер я поклялся перед светлыми ликами всех асов, что
намотаю на меч поганые кишки Клэвина, а мачеху отдам на поругание
рабу-черпальщику. Пользуясь тем, что флот данов остался у нас в руках, я
разослал корабли в разные стороны, чтобы оповестить датских ярлов о
чудовищной измене и склонить их на свою сторону. Сам же я отправился на
"Фенрире" на север, посмотреть, так ли страшны урманские ярлы, как о них
рассказывают.
- Ну-ну, посмотрел? - прохрипел Олаф, подавляя зевоту. - Как я тебе?
- Да ты первый такой, - парировал Хэймлет, - остальные все мелюзга, я
три драккара потопил - при этом всего шесть человек потерял.
- Это правда, - перебирая в памяти всех своих знакомых, живых и уже
убитых им, и не видя себе равных, продолжил Торкланд, - да, я один такой
красивый, все остальные так себе.
Олаф презрительно махнул рукой, чуть не свалившись с лавки.
- Слышь, Хэймлет, подай мне, пожалуйста, бочонок, а то эти все пустые.
Олаф озадаченно водил глазами по груде разбросанных емкостей, пытаясь
сфокусировать взгляд хоть на одной.
- Он тоже пустой, - пнул ногой бочонок конунг. Тот, громко стуча,
покатился по палубе, распихивая своих товарищей, спокойно лежащих как
попало и мирно зияющих пустыми чревами.
- Но какие проблемы, - продолжал дан, - когда у нас здесь целый трюм
такого добра. Я говорил тебе, Олаф, давай еще достану, а ты - не надо, не
надо.
Эти слова викинг договаривал уже на ходу, перебирая заплетающимися
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг